–Дай мне в зубы, чтоб дым пошел.– Попросил Лелик.
Отец поджег еще одну сигарету и сунул Лелику под нос.
–Дэн курит?– Спросил Лелик, попыхивая ароматным табачком.
–Пробовал. Говорит, что у него во рту очень неприятно после сигарет.– Покачал головой Отец.
–Вот дает.– Усмехнулся Лелик.
–Что ты! Он даже газированную воду не пьет. Она, видишь, ему язык щиплет. Он одно время мяса не ел. Говорил, не хочу, мол, из себя кладбище домашних животных делать. Я у него спрашиваю: не хочешь ли ты, дорогой, сказать, что силосная яма, которую ты у себя в желудке устроил, лучше?
–А он что?
–Начал есть мясо. Он очень удивительный человек. Однажды, что-то на него нашло, решил Большую Советскую Энциклопедию прочесть. Взялся, сел, читать что-то начал. Дошел до слова «абсурд» и бросил это дело.– Рассказывал Отец, развалясь в кресле.
–Отец, правду говорят, будто вы– близнецы без слов друг друга понимаете?– Спросил Лелик, глубоко затягиваясь сигаретой.
–Угу.– Кивнул Отец.
–Расскажи.– Требовал Лелик.
–Даже не знаю, как рассказать. Понимаешь, это вроде как одна рука знает, что делает другая. Я даже не знаю, как это происходит, только знаю, о чем он думает.– Отец неопределенно пожал плечами.– Словами и не передать. И он точно так же. Однажды сижу, думаю, как дверь починить в комнате. Так или эдак. Шарнир, может, поменять, или вообще дверь снять. Думал молча. Дэн рядом лежал на кровати, книжку читал. Он и говорит ни с того ни с сего, ты, говорит, голову себе чепухой не забивай, смажь ее маслом и дело с концом. Вот так.
–А что он сейчас думает?– Спросил Лелик.– Можешь сказать?
–Нет. Нужно рядом быть.– Покачал головой Отец.
Как много он сейчас отдал бы, чтобы Дэн в эту минуту оказался рядом. Если он погиб? Ужас охватил его. Этого быть не может. Не должно. Брат должен быть жив. Отец тешил себя надеждами, что все что-то не досмотрели, что Дэн, возможно, лежит в лесу под кустом и дожидается, чтобы брат его отыскал. Брат– это его вторая половинка, без которой и жизни не будет. Что же будет с мамой? Она этого не перенесет. Мама всегда жила только своими детьми. После смерти мужа, она всецело посвятила себя своим сыновьям. Как будет себя чувствовать она, когда узнает, что ее сына больше нет в живых? Был бы жив отец, он бы ее утешил, но он сам много лет назад ушел из жизни.
–Лелик, надави на педаль. Сил уже нет ждать.– Попросил Отец.
–Сам к праотцам собрался? Жизнь не дорога? Я и так под сто пятьдесят иду. Не видишь что-ли?– Рявкнул Лелик.
–Мне очень хочется поскорее добраться. Не ругайся, друг сердечный.– С грустью в голосе сказал Отец.
–Понимаю…– Кивнул Лелик.– Мне самому интересно, как там все случилось. В ум не возьму.
–А гаишники что говорят?– Спросил Отец.
–Ты когда-нибудь видел, чтобы гаишник что-нибудь умное сказал? У них мозг так построен, чтобы только штрафные талоны выписывать. Больше ни на что.
Однажды брат написал стих, который приурочил к очередному штрафу за превышение скорости. Написанный сгоряча, он обошел всех знакомых и близких и пользовался немалой популярностью в окружении брата. Гаишники, интеллект которых брат ставил не выше интеллекта военных, в его глазах были людьми, которых волею судеб жизнь прогнала из числа достойных сынов своих и заставила нести крест паразита на теле тружеников и работников умственного труда. Человек, в понимании брата, ничего не производящий и не оказывающий услуг, не должен пользоваться уважением у людей, приносящих блага Родине.
Гаишник как-то раз, домой придя под вечер,
Немного отдохнуть от службы собрался.
Но лишь через порог, к нему жена на встречу:
«Что делать, милый, фен сломался у меня…»
Помочь твоей беде я без сомненья должен,
Ведь я в ГИБДД блестящий офицер,
Служить своей семье, долг на меня возложен,
Коллегам молодым я подаю пример!
И вечер напролет промучился служивый,
Пытаясь починить загадочный прибор,
Свистел, бежал навстречу с феном что есть силы,
Но так заветных цифр не выдал монитор…
Мораль сей басни: мир разнообразный,
У каждой вещи назначение свое,
Чем волосы сушить, чем осушать карманы,
В нем каждый выбирает, вот и все!
(Константин А. Федоров)
Отец вспомнил пасквиль и улыбнулся. У брата с чувством юмора всегда было все в порядке. И вот теперь его не стало. Лишь надежда осталась в сердце. Она подсказывала, что, может быть, все образуется, что брат сыщется, что он жив и скоро обретет новую жизнь. Пусть так будет.
Дорога протянулась по степи, словно струна, и была ровная, будто праздничная скатерть на именинах. Серое небо исподлобья смотрело на путников, покачивая седой бородой. Казалось, оно было недовольно, что кто-то нарушает его тусклую тишину урчанием мотора. На челе оного отражалось недовольство грязными немытыми облаками, и редкой испариной.
Через дорогу, в перелеске, пробежал испуганный, непрошенными гостями, заяц. Везде одни зайцы, подумал Отец, вспоминая свой ночной кошмар.
–Лелик, знаешь, что я ненавижу больше всего на свете?– спросил Отец.
–Однозначно или Боцмана или Басмача?
–Этих тоже, но больше всего– зайцев.– Сказал Отец.– Они у меня вызывают какой-то священный ужас.
–За их зубы, или нет, за их хвост?– поинтересовался Лелик.
–Нет, за то. Они нашу планету захватили!!!– Заявил Отец.
–Это шутка какая-то, да?– Лелик повернулся к Отцу.
–Да… Ладно, потом расскажу.– Отец тогда еще не знал, что эту шутку он так никогда и не поведает своему любопытному собеседнику.
–Все, последний пригорок, там поворот, и мы приехали.– Сказал Лелик.
Надпочечники сработали четко, выбросив в периферию несколько миллиграммов адреналина. Задрожали руки, на лбу выступил противный холодный пот и, спрятавшись за воротник, выгнал наружу дрожь.
Через несколько мгновений за небольшим холмом показалось злосчастное место, где нашел свое дерево брат. Лелик подвел машину к сосне, одиноко стоящей возле дороги, где собралось много зевак. Сосна, будто нарочно росшая одиноко, дождалась своей машины, для аварии с которой она укрепилась на придорожных камнях много лет назад. Серая старая машина всем своим корпусом обнимала ствол дерева, завалясь набок. Колеса вывернуло кнаружи. Вокруг места аварии на металлических прутьях, обнесенных вокруг сосны, была развешена желтая лента гаишников с настоятельной просьбой не приближаться к роковому месту. В салоне не было живого места, всюду лежала стеклянная крошка, будто специально, для такого случая, раскиданная неведомым вандалом, изуродованные кресла, двигатель. Руля не было вовсе. Сзади был виден номер авто. Сомнений быть не могло 528 ВАМ – это машина брата.
Горло сдавил слепой ужас, было тяжело дышать, на глаза наворачивались слезы. Отец пригляделся: действительно, тела и следов крови не было. Не было и обрывков одежды, которые при такой аварии должны были остаться. Тогда он прошел по следам колес, которые еще были видны на земле, как слепые свидетели накануне развернувшейся драмы. Следы вывели на дорогу. Полос торможения не было, небольшой поворот до мостка говорил о том, что машина была управляема до последнего момента. Тогда где же тело? Но может, он все-таки успел выпрыгнуть в момент аварии? Отец окинул взглядом злосчастную сосну и свернул в бор. Попытка– не пытка. Пришла мысль поискать брата между сосен. Воображение рисовало ужасные картины, как брат с поломанными ногами лежит под сосной, истекая кровью. Отец шел быстро, он хотел оторваться от Лелика, в эти минуты ему не хотелось никого видеть, и тем более выслушивать соболезнования или глупые утешительные речи. Под ногами скрипела опавшая желтая хвоя, сзади стихли речи зевак и охранников дорожного порядка.
Лелик, оставшись один, еще немного покружил между деревьев и вернулся к машине.
