Минут через десять я встал и подошел к двери в ванную. Женщины могут проводить там целую вечность, но такое редко случается в три часа ночи. Обычно они поступают подобным образом в тот момент, когда нужно спешить. Я мог и подождать, потому что знаю, насколько важно ощущать себя чистым, но сейчас времени не было. Копы на углу давно убрались, и следовало быстро двигать отсюда. Кое с кем встретиться и подготовиться. С головой у меня пока все в порядке, но это не значит, что так будет всегда.

А потом я понял, чего не хватает. Приложив ухо к двери, внимательно прислушался. Ни напевания, ни даже негромкого шума воды, которой лениво касается рука. Я подергал за ручку. Дверь была заперта.

Тогда я выбил ее.

Лора Рейнольдс лежала в ванне с остывающей водой. В трусиках и лифчике. Остальная одежда аккуратно сложена на сиденье унитаза. Черты симпатичного остренького личика расслаблены, спокойны. Плитка на полу забрызгана кровью, вода в ванне – красная. Губы посинели, кожа мертвенно бледна.

Не раздумывая, я начал действовать.

Выдернув затычку, я схватил с вешалки пару полотенец. Правая рука болталась под водой. Я вытащил ее и увидел, что порез не так глубок, как мне показалось, и она не повредила основные сухожилия. Крепко замотал руку полотенцем и свесил с внешней стороны ванны, а потом занялся ее левой.

Здесь порез оказался гораздо глубже – наверное, его она нанесла первым.

Хотя все могло быть и наоборот: слабый разрез – первый, а когда увидела, как перед ней открывается длинный тоннель, то решила пробежать по нему как можно быстрее. Кровь еще текла из руки и, обернув кисть полотенцем, я понял, что его будет недостаточно. Алкоголь и горячая вода разжижили кровь, она лилась и лилась. На крючке с внутренней стороны двери висел махровый халат – я вытащил пояс и воспользовался им как жгутом. В этот момент она впервые за все время пошевелилась, одно веко дрогнуло, как помятое крыло бабочки.

Опершись одной ногой о борт, я попытался вытащить ее из воды. Это оказалось не так просто – хотя она была очень худой, – так что я чуть не упал лицом в воду. Мне с трудом удалось прислонить ее к задней стене и удерживать в таком положении, пока я не набросил халат. Затем я попытался просунуть руки в рукава, но это оказалось очень сложно из-за намотанных полотенец. В конце концов я просто перекинул ее через плечо и вынес в комнату.

Когда клал на кровать, она негромко застонала, но не пошевелилась. Я открыл чемодан, схватил какую-то одежду и распихал по карманам своего пальто. Потом я опять перекинул женщину через плечо и вышел в коридор. Быстро взглянув в оба конца, понял, что тот пуст, и это было хорошо, потому что дела и так шли не лучшим образом. Мне даже не пришло в голову, что надо захватить сумочку – понял это только тогда, когда двери лифта закрылись за нами, и подумал, что ей придется обойтись без нее.

На полпути к входной двери я услышал, как у меня за спиной кто-то вскрикнул. Неловко повернувшись – полуголых и находящихся в бессознательном состоянии людей довольно сложно носить, – я увидел того самого работника, который смотрел на меня, широко открыв рот. Его рука уже тянулась к телефону.

– Это у нас с ней шутка такая, – сказал я.

– Простите? – переспросил он, переведя взгляд на пропитавшиеся кровью полотенца.

– Она очень крепко спит. Иногда я прихожу и увожу ее в какое-нибудь удивительное местечко, и когда она просыпается, ей долго приходится соображать, где она находится.

– Сэр, я вам не верю.

– А вот так? – спросил я, доставая пистолет и направляя его прямо ему в лоб.

– Очень смешно, – сказал он, и его рука, опустив трубку, отодвинулась от телефона.

– Тогда посмейся еще немного, – предложил я ему. – Или мне придется вернуться и объяснить тебе все еще раз.

Я завернул за угол, туда, где была припаркована моя машина, и уложил Лору Рейнольдс на заднее сиденье. Потом сел за руль и поехал, понимая, что если в ближайшее время не доберусь до врача, то моя жизнь окрасится в совсем уж черный цвет.

Поворачивая на бульвар Санта-Моника, я чуть было не угробил нас обоих – мне пришлось резко повернуть, чтобы не врезаться в небольшую группу холодильников, которые переходили улицу. Дело в том, что у меня правило никогда не сталкиваться с холодильным оборудованием. Холодильники бывают очень тяжелыми.

Когда мы легли на курс, я набрал номер Дека. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, чего я от него хочу, но в конце концов он согласился помочь. Потом я переключил телефон на Сеть и еще раз попытался соединиться с Квотом. Телефон звонил без остановки. Я нахмурился, разъединился и набрал еще раз. Понятно, что уже поздно, но Квот вполне мог не спать в это время, а если он не спал, то обязательно сидел в Сети. И все-таки не отвечал.

Я оставил сообщение, чтобы он перезвонил мне домой, и сосредоточился на дороге. Мы как раз пересекали Уилшир, чтобы въехать в Беверли-Хиллз. Должен сказать, что я не любитель проводить время за рулем. И никогда им не был. Я понимаю, что в глазах многих настоящих американцев это делает меня человеком второго сорта, да и бог с ними. Многие люди до сих пор жалуются, что их дети все свое время проводят за стрелялками, а я считаю, что это единственное, что может подготовить их к реальной жизни. Она ведь тоже состоит из длинных отрезков, которые ты проходишь вроде бы спокойно – хотя и здесь в тебя вполне может выстрелить какой-нибудь безумец, – перемежающихся участками ада, где тебя хотят убить все и каждый. Эти участки называются городами, и их лучше обходить стороной, если там не живешь. Я вполне могу выстоять в драке где-нибудь в баре, но пересечь окружную дорогу в час пик – на хрен. Я или вызову такси, или пойду пешком. Повернув на Вестерн, я остановился, чтобы осмотреть Лору Рейнольдс. Она все еще дышала, хотя еле заметно. Кровь вокруг пореза на правой руке уже подсыхала, а вот левая выглядела ужасно. Я ослабил жгут и вновь затянул его, перед тем как отправиться дальше. Я искренне надеялся, что Дек сможет разыскать Вудли, иначе всем нам будет плохо. Единственной альтернативой было отвезти ее в больницу, но в этом случае я быстро ее потеряю – она уже показала всю серьезность своих намерений свалить от меня любым способом.

Свернув с Лос-Фелис, я с удовольствием увидел, что очередь на въезд в Гриффит была не очень длинной. В район можно попасть только через один из двадцати въездов, и иногда очереди не на шутку могут вывести из себя. Когда мы подъезжали к воротам, я увидел группу вооруженных охранников, которые внимательно смотрели на мою машину, и мне было приятно увидеть, что даже в столь позднее время они работали, чтобы обеспечить безопасность жителей.

В 2007 году кто-то решил, что потенциал Гриффит-парка не используется на все сто процентов. Им показалось, что вся эта концепция «парка» сильно отдает XX веком. Конечно, здорово иметь громадную открытую территорию с двумя полноразмерными полями для гольфа и площадкой, где могут маршировать бойскауты, но ведь землю можно использовать и по-другому. Например, для проживания. Лучшие районы Лос-Анджелеса к тому времени были перенаселены, а ведь людям надо где-то жить, особенно после того, как исследование тектонических плит показало, что при следующем землетрясении Брентвуд окажется где-то в районе Бельгии. Конечно, пришлось выдержать яростную битву с местными фанатичными защитниками истории и с бедняками, которые хотели, чтобы место для барбекю было рядом с домом, но у этих ребят наличествовала серьезная проблема – у них не было денег. А у девелоперских компаний они были. Поэтому-то девелоперы и одержали верх. Между воюющими сторонами было достигнуто соглашение.

Выделили территорию, ограниченную федеральными трассами Вентура и Голден-Стейт на севере и востоке и Лос-Фелиc на юге. Землю обнесли стеной высотой в сто ярдов, и когда она замкнулась со стороны парка Маунт-Синай на западе, огороженный участок превратился в абсолютно обособленную территорию. С внешней стороны стена была покрыта светодиодами высокого разрешения, и вся поверхность соединена с главным компьютером. Внутри небольшие участки земли, такие как голливудская гора и клочки старых нетронутых лесов, оставили в неприкосновенности. Даже девелоперы понимали, что надпись «HOLLYWOOD» на холме сакральна. И эти участки вместе с изображениями территории, какой она была до начала строительства, проецировались на внешнюю сторону стены, что создавало иллюзию аутентичного вида. С любого места в Лос-Анджелесе была видна надпись, холмы и парк на северо-востоке. Если только не подойти и не упереться носом в стену (чтобы этого не делали, существовала охрана), иллюзия была полной. Все выглядело так, как будто ничего не изменилось.