– Милый мой, доброе утро! – Мать неслышно подошла к нему и, обняв

его лицо руками, с обожанием поцеловала в лоб. Он аккуратно высвободил лицо – так он всегда делал, потому что ему это было неприятно, что всегда огорчало мать, кашлянул и спросил: «Тебе налить кофе, ма?»

– Нет, нет. – Поспешно сказала она. – Нет, нет, я сама. Ты ешь, не волнуйся.

Розовый ее пеньюар скользнул мимо его взгляда. Ромео автоматически взял ложку, хотя есть ничего уже не хотел. За его спиной мама что-то мурлыкала и звенела приборами. Он воткнул ложку в недоеденный йогурт и медленно повернул ее несколько раз, глядя, как белесая масса размазывается по стенкам стаканчика.

Мама, пахнув на него цветами, села рядом и накрыла его ладонь своей рукой. Заглянула в глаза.

«Какой ты красивый, малыш».

Он насупился и отвернул голову. Его раздражало, когда она так смотрела и так его называла. Тогда, вновь и вновь, он чувствовал себя беспомощным ребенком, и это происходило постоянно, и от досады даже хотелось орать. Кроме того, ничего красивого он в себе не видел. Ну, может только глаза.

Мать, не обратив внимания на реакцию сына, отпила глоток кофе и продолжила:

–Ты сегодня свободен, милый? Сегодня же суббота.

Он почувствовал неладное. Как назло, Ромео не мог вспомнить ни единого занятия на сегодня.

– Да, мам, я свободен. – Тихо пробурчал он.

– Чудесно, любимый. Тогда составишь мне компанию за покупками? – это был не вопрос, это было утверждение, и оно не подлежало обсуждению. – Мы купим что-нибудь из одежды, погуляем, сходим в кафе, а?

– Мам, вообще-то я…– несмело начал Ромео, – хотел бы встретиться с …– в голове его неоновой вывеской засверкало: «Тебе 22 года! 22 года! Ты взрослый мужик! Стой на своем» – ….Люциусом… – и голос его ушел в робкий шепот.

Из ее глаз в него полетели искры гнева. Она затрясла головой.

– Со своими никчемными друзьями будешь встречаться потом! Сколько можно тратить на них свое время? Они же тупые бездарные люди!

– Мам, не надо!…– Он вспыхнул и сам испугался этого. – Так…. говорить.

«Ну да, она сейчас расплачется. Вот и слезы…Мам, ма-м…ну хорошо, хорошо…»

– Роми, ну как ты не поймешь? – Она порывисто обняла его. Перья ее розового пеньюара угодили ему в глаз и неприятно щекотали, но он не осмелился даже пошевельнуться, чтобы только она не впала в истерику. – Как не поймешь, мой любимый сын, ты же один такой во всем мире! Такие способности – редкий дар! Почему ты никак этого не хочешь осознать? Тебе нельзя размениваться на ерунду. Я сделаю все, чтобы стал великим человеком. Но только должен слушать меня. Должен быть рядом со своей мудрой матерью. Один или со своими друзьями далеко ты не уйдешь. Тебя обманут, используют! Ты такой наивный, неопытный. Ты совсем не знаешь жизни. Жизнь – это опасно. Ты ведь еще совсем ребенок. Только я могу тебе помочь, я ведь люблю тебя! Только я! Остальные лгут. Я всю жизнь прожила ради тебя. Я не могу запретить тебе общаться со всеми этими людьми. Ты уже совершеннолетний. Но мой долг предупреждать тебя об опаности. Все время предупреждать, чтобы ты соблюдал осторожность». – Она всхлипнула, но, почувствовав, что Ромео не выказывает сопротивления, не заплакала и тут же успокоилась.

Как ни в чем не бывало она, с улыбкой глядя на него, боявшегося пошелохнуться, вернулась к своему кофе. Он всегда поражался этой ее способности мгновенно успокаиваться, если он не сопротивлялся. Мама могла кричать на него в приступе ярости, рыдать, обливаться слезами, топать ногами, но стоило ему просто сжаться в комок и перестать, хоть как-нибудь противостоять ее натиску, она в мгновение ока успокаивалась и возвращалась в чудесное расположение духа.

«Я ведь так люблю тебя!» – так же как и сейчас, всегда повторяла она. И это служило абсолютом. Иногда Ромео хотелось кричать и бежать прочь, только услышав первые звуки этой ненавистной ему фразы. Но во всех остальных случаях он умел скомкать всю свою волю и, зажав ее в кулак, просто улыбнуться самой нежной из всех своих улыбок и сказать:

«Я тоже люблю тебя, Мам».

3.

Он снова посмотрел на часы: в этом магазине они находились уже полтора часа. Мама никак не могла выбрать себе платье: она перемеряла уже целый ворох. Каждое платье демонстрировалось всему магазину. Каждый выход мамы, все еще очень эффектной женщины, неизменно сопровождался эмоциональными возгласами продавщиц, которые фонтанировали лицемерным восторгом.

Ромео, погребенный под грудой пакетов в кожаном кресле, уже находился в состоянии, наиболее близком к обмороку, когда неожиданно нашел себе развлечение: он обнаружил, что кресло было прислонено к стеклянной витрине, которая выходила в пассаж торговой галереи. Ромео с облегчением отбросил придавившие его пакеты, повернулся к стеклу и принялся разглядывать прохожих. Время от времени, ему приходилось оборачиваться к кабинке примерочной и с деланным восхищением смотреть на мать в следующем «может быть, этом?» платье. Самым сложным в этом деле было скрыть истинное безразличие и усталость.

– Боже, Роми, посмотри, а это платье просто божественно! Может быть, это? Как думаешь, милый? Я просто не знаю, что делать! Здесь столько великолепных вещей. Это мой любимый магазин! Правда, Роми?

– Да, да, конечно, мам! – автоматически отвечал он.

– Да, да, мадам! – хором вторил ряд продавщиц у примерочной .

Он повернулся обратно к стеклу, как только изящная фигура матери скрылась за алыми занавесками, и…. все внутри него вмиг оборвалось: мимо магазина шла Она. В левой руке она несла пакет с логотипом известной марки сексуального женского белья. Им она небрежно помахивала. Ее роскошные темные волосы волнами взлетали при каждом шаге. Спину она держала очень ровно, и это получалось у нее легко и естественно. Она была миниатюрна как японская статуэтка и гибка, словно стебель цветка. Он в ошеломлении прильнул к стеклу, не в силах оторвать от нее глаз. Будто почувствовав на себе его взгляд, незнакомка обернулась и взглянула ему прямо в глаза. Ромео потерял дар речи. У нее были фантастические, янтарного цвета глаза, и в ее лице он увидел что-то соверщенно особенное, притягательно таинственное. Ромео почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Он прилип к окну, пожирая ее глазами. Девушка слегка замедлила шаг, как будто упиваясь впечатлением, которое она на него произвела, и позволяя ему полюбоваться собой еще мгновение. Она больше не смотрела в его сторону, но он знал, что она видит его, видит особым женским взглядом, различающим самые малозаметные жесты в поведении мужчины. Высокие каблуки ее туфелек отстукивали его сердцебиение. Время как будто остановилось, все перестало иметь значение. Его сердце билось в стекло, пыталось прорваться к ней, но тело не слушалось, не пыталось даже пошелохнуться.

В какое-то мгновение она обернулась вновь и улыбнулась ему. Улыбнулась как бы сквозь него, как бы внутрь его. В горле пересохло. Ромео показалось, что сейчас он выдавит стекло лицом и упадет прямо к ее ногам.

«РОМЕО!!!!» – Негодующий окрик тупым ножом вспорол его реальность. Он вздрогнул и отпрянул от стекла. Мать метнулась к витрине и стала в напряжении вглядываться в пассаж, пытаясь понять, что могло настолько завладеть вниманием ее сына, что уже несколько раз позвав его, она не получила ответ. Девушка уже почти скрылась из виду, но проницательность матери не дала себя обмануть:

«Ты смотрел на ту девицу? – голос ее походил на сиплый крик какой-нибудь птицы. – А ну признавайся, ты смотрел на ту шлюху?!! Я пытаюсь выбрать платье, которое нравилось бы тебе, а ты в это время рассматриваешь прохожих шлюх? Да так их рассматриваешь, что даже не слышишь меня?! Как ты смеешь?

«Продавщицы в секунду растворились в воздухе, так как стало понятно, что покупка не случится…» – отрешенно подумал Ромео. Скандалящая мать казалась ему расплывчатой голографической картинкой, некрасиво пляшущей в замедленном пространстве.