– За недостроенным корпусом котлован есть. Наверно, еще один корпус хотели делать, да забросили. Я с балкона видела, – сказала девушка.
– Это за гинекологическим? – уточнила Вера и, получив утвердительный ответ, сказала, – пойду погляжу, а потом сюда вернусь. Если не подойдет, будем еще думать.
Котлован был большой. Даже огромный. Забросили его, наверно, еще прошлым летом, даже не успев начать сооружать фундамент. Земля по краям оплыла вниз. При желании спуститься было можно и с грузом. «А когда уложим первый ряд тел и присыплем землей, то, чтобы уложить следующих, придется ходить фактически по покойникам» – подумала Вера, и ее передернуло.
Когда она вернулась к терапевтическому корпусу, похоронщики были внутри, и Вера минут пять стояла, переминаясь с пятки на носок и напряженно пытаясь вспомнить, что за мысль проскакивала у нее в голове, когда она шла от котлована обратно, но, не успев оформиться, растворилась.
Открылась дверь. Похоронщики вынесли еще тело, уложили его к остальным.
– Уф-ф, на третий этаж перешли, там вообще жесть! – доложила девушка, утирая пот со лба. – Наверно, столько же будет, сколько с первых двух вместе.
– Значит, надо вам в помощь еще людей искать. Втроем вы тут без рук, без ног останетесь. Я постараюсь хотя бы одного человека найти. А лучше двоих. Или даже троих. Котлован, кстати, подходит. Туда и будем переносить.
Один из мужчин расстегнул рубашку, чтобы немного охладиться, и Вера увидела у него на груди нательный крест. «Вот оно! Вот о чем я думала! Надо постараться священника найти». Но сначала надо было найти людей в помощь похоронной команде, и Вера отложила на время вопрос о священнике.
Этот вопрос тем более пришлось отложить, потому что как раз вернулся Кравец. Причем вернулся один, без команды, но довольный и с полной машиной всякого добра. Вера сперва услышала громкое бибиканье со стороны приемного покоя, а потом до нее донесся окрик, хорошо слышный даже со двора:
– Кто еще живой, выходите машину разгружать! Да побыстрее!
Когда Вера прибежала ко входу в приемный покой, несколько человек уже толпились вокруг машины и принимали на руки первые коробки и пакеты.
– Давай-давай, быстрей-быстрей! – поторапливал Кравец, вытаскивая из машины всё новые пакеты, – мне еще вторую ходку делать!
– Смотрю, вы удачно съездили, – заметила Вера, принимая из его рук очередной пакет. – А ребятки где?
– Ребятки в магазине остались, – Кравец поднапрягся и вытащил из машины большую коробку с чем-то тяжелым. – И мне скорее надо обратно, пока до них кто-нибудь не докопался. Да, кстати, это вам. То, что вы просили.
Он выудил из-за пазухи небольшой пакет и протянул Вере. Та покраснела от смущения и неловко сунула пакет в карман. Что было делать, если она утром забыла прихватить с собой на работу запасную прокладку, а проблема стала такой насущной, что пришлось вносить в список для Кравца отдельный пункт с особой пометкой? И неужели он не мог как-нибудь неприметно отдать? Как неловко…
– Да не смущайтесь вы так, Вера Михайловна, дело-то житейское, – совсем, как Карлсон, попытался подбодрить ее Кравец, – вот у меня жена тоже…
Он запнулся и отвернулся.
В это время из приемного покоя вышел Курбанов. Увидев битком набитую машину, он оживился и поинтересовался, не смогли ли достать лекарства. Кравец с радостью переключился на эту тему:
– Первая партия того, что удалось найти, в багажнике. Сейчас разгрузим, и я за остальным поеду. Пол-аптеки, считай, привезли. Еще пол-аптеки осталось и почти весь магазин.
Вера сама не поняла, что на нее накатило, но на слове «пол-аптеки» она неожиданно прыснула и начала сползать вдоль дверцы машины, давясь от хохота. Она смеялась, утирала рукавом выступившие на глазах слезы, повторяла «пол-аптеки, ой, я не могу…» и снова закатывалась в хохоте.
Мужчины переглянулись.
– Что это с ней? – осторожно и с опаской спросил Кравец.
– Это нервное, не обращайте внимания, - тоном видавшего виды психиатра ответил Курбанов, – отсмеется и успокоится. Тем более, пока вас не было, какие-то отморозки за наркотиками приезжали, оружием трясли, сукины дети… Не одна она сейчас такая. Мы все в любой момент можем вот так… И хорошо, если так, а не чего похуже. Открывайте багажник.
Пока выгружали из багажника лекарства, а Курбанов в подробностях рассказывал Кравцу о визитах любителей кайфа, Вера понемногу пришла в себя. Накопившаяся истерика частично выплеснулась, навалилась усталость. Но дел еще предстояла масса, надо было поднимать себя за шкирку и работать дальше.
Пока она шла по корпусам, ища, кого можно оторвать от других дел и отправить переносить мертвых, к ней то и дело подходили с вопросами, просьбами, предложениями. Что-то получалось решать на ходу, другие вопросы требовали ее присутствия на месте проблемы. Нужных людей она нашла достаточно быстро и послала к похоронщикам, но текучка так завертела ее, что только ближе к вечеру, когда солнце уже опустилось к горизонту, Вера смогла вырваться из больницы.
Она вышла к воротам и огляделась. Западную часть неба начало заволакивать облаками; свет закатного солнца пробивался сквозь них отдельными полосами, и останки города в таком беспорядочном освещении выглядели причудливо и жутко. «Какой-нибудь оголтелый киношник дал бы вырвать себе правый глаз, чтобы хоть одним левым взглянуть на это» - со злостью подумала Вера. И вдруг от неожиданности вытаращила глаза. На высоком берегу реки, там, где еще вчера виднелся над лесом крест Успенского храма, над полуповаленными деревьями поднимался к небу аккуратный столбик дыма. Не те беспорядочные клубы, которыми дымится пепелище, а тонкая и ровная полоса, как дым из трубы на детском рисунке. Вера почему-то сразу решила, что это именно дым из печной трубы.
Сам храм не мог быть виден из-за деревьев, но в том месте, где он должен был стоять, просматривалось некое темное пятно. Вере даже показалось, что она различает смутные очертания купола. Не тратя больше времени на разглядывания и раздумья, она быстрым шагом направилась в ту сторону.
Храм стоял. Другой вопрос, в каком виде. Вера, глядя на него, опять подумала, что ударная волна была все же какой-то странной. С купола начисто сорвана кровля, креста нет, колоколов на колокольне нет, пустые оконные рамы зияют чернотой. Но стены остались без повреждений и даже не почернели. И входная дверь цела, не вдавлена, не перекошена. Или двести лет назад строили не в пример крепче нынешнего…
И пожара здесь не было, хотя, по логике вещей, очень даже мог быть – храм метров на семьсот ближе к эпицентру, чем больница. Хотя кто его знает…
Дом священника пострадал примерно настолько же, насколько храм, – с него сдуло кровлю и вынесло стекла со стороны эпицентра. И, действительно, из печной трубы поднимался к небу серенький дымок.
Вера обошла дом, взошла на крыльцо и постучалась. Подождала немного и еще раз постучалась. Опять не дождавшись ответа, тихонько потянула за ручку двери. Та оказалась не заперта. Вера рискнула войти.
В сенях никого. Но из-за следующей двери доносились звуки, говорящие о том, что в доме кто-то есть. Вера открыла дверь и вошла в комнату.
Это было довольно просторное помещение, служившее одновременно кухней и столовой. У стены, противоположной входу, стояла настоящая русская печь. И, если по отделке стен было видно, что они достаточно свежие, то печка, хоть и чисто выбеленная, была старая. Скорее всего, когда перестраивали и обновляли дом, ее просто не стали ломать.
В печи горел огонь; заплаканная женщина лет сорока пяти стояла возле нее, полунагнувшись, и что-то передвигала внутри. У стены рядом с печью на старом диване сидели, прижавшись друг к другу, семь или восемь ребятишек разного возраста, от подростка до совсем маленьких, примостившихся на руках у старших. Они сидели неподвижно и молчали. Лица тех, что постарше, своими выражениями, насколько это возможно, повторяли выражение лица матери.
Вера была наслышана о том батюшке, что жил здесь, о большом чадолюбии его и матушки, родившей ему то ли девять, то ли десять детей, и всегда с оттенком белой зависти восхищалась их родительской отвагой, вздыхая, что ей самой второго-то ребенка не осилить, не то, что десятого. Но сейчас вид этих детишек со скорбно опущенными уголками губ и огромными от страха глазами подействовал на нее крайне угнетающе. Сила воли, на которой она держалась с утра, на мгновение дала слабину, и Вера почувствовала, что ее глаза наполняются слезами.
