- Тут только три-четыре дня, а в этом гнезде тумаки. А вот у этой пары через два-три дня выйдут птенцы.

Забрав в старое сито тумаки, Боря ненадолго задумывался, что-то припоминая. Потом шел в противоположный угол чердака и приносил уродливого, совсем еще крошечного слепого птенца. Осторожно подставлял его под сидящую на гнезде птицу.

- Тумакам уже пятнадцать дней, могут лопнуть. А этого уже будут кормить.

Боря почти никогда не ошибался. Получая регулярно в школе по математике в основном двойки, он отлично помнил, в каком гнезде, когда снесены яйца, где должны вылупиться птенцы, когда вместо тумаков нужно подкладывать птенцов.

Бывало, он долго изучал яйцо, просвечивая его фонариком. Прикладывал к щеке, потом к уху. Подолгу слушал. Поднимал вверх голову, что-то подсчитывая и вспоминая. Затем говорил:

- Этот сдох в яйце.

Очередное яйцо отправлялось в сито. Я внимательно ловил каждое Борино слово. В моих глазах он был чародеем. Боря помнил, сколько лет каждому голубю, из-под какой пары он вышел, с какими голубками он был парован.

Он помнил родословную каждой птицы, кто отец и мать, кому отдал братьев и сестер, на что поменял. В такие минуты мне казалось, что в школе Боря притворяется, а двойки по математике получает специально, чтобы позлить маму и деда.

Когда мы спускались, Боря с ситом шел в угол двора и по одному разбивал яйца об прутики низкой изгороди. Некоторые яйца разбивались с хлопком. Тотчас нос заполняла вонь, которую ни с чем не спутаешь. Боря внимательно изучал каждое разбитое яйцо. Я был уверен, что Боря помнит, какое яйцо и от каких голубей он разбивает.

Солнце клонилось к закату. Скоро должны были вернуться с поля мои родители. Но идти домой не хотелось. Там не было голубей. Дома были лишь куры, свинья и корова. Да еще кролики, которые только и делали, что пожирали все, что я для них рвал в огороде и на меже.

Кроме того, дома меня ждала весьма неприятная процедура. Перед сном, когда уже на ходу слипались глаза, надо было вымыть в оцинкованном тазике ноги. После мытья ног сон куда-то пропадал. А Боря ног дома никогда не мыл, да его никто и не заставлял. Мне бы так!

Дома я не раз заводил разговоры о том, что неплохо было бы нам завести еще и голубей. Доводы родителей я уже знал наизусть. Отец начинал подсчитывать, сколько съедает за день пара голубей. Выходило, что столько, сколько ест одна курица.

- Так курица с весны до осени несет яйца, которые ты ешь - убеждал меня отец. - А голуби? - Ястребу мясо, ветру перья, а хозяину... дерьмо. - в который раз приводил свои доводы отец.

Мама была более категоричной:

- Нечего! Изгадят крышу и дождевой воды для стирки не будет. И не думай.

Но я думал. О голубях я думал почти постоянно. Часто вечером в постели закроешь глаза, уже засыпаешь, а перед глазами начинают парить голуби. Но родители были непреклонны. Да и брат Алеша, старше меня на восемь лет, не раз говорил:

- Голуби - ерунда. Надо заниматься серьезными делами!

Сам-то он серьезными делами не занимался. Лежал под грушей на деревянном топчане, читал книги, а за травой для кроликов посылал меня.

Зимой к нам зачастил дядя Коля Сербушка, муж Любы, младшей маминой сестры. Они с отцом вели долгие разговоры о жести, досках, гвоздях, о том, что дед стареет, становится совсем слаб.

В конце мая, когда установились сухие ясные дни, созвали клаку из одних мужиков. Помрачневший Боря с самого утра перенес всех голубей в стодолу. Насыпал соломы, перенес птенцов и яйца. На яйца голуби уже не сели. Некоторых птенцов родители продолжили кормить. Самые маленькие умирали от голода. Со слезами на глазах Боря безуспешно пытался кормить их изо рта.

А на крыше уже кипела работа. Одни расшивали крышу, снятые снопы сбрасывали вниз. Другие, подхватив снопы, уносили их за орех, где складывали скирду, похожую на небольшой домик. Затем лопатами сгребли и сбросили в одну большую кучу то, что было гнездами и помет.

Потом застучали молотки и топоры. Мерно вжикали пилы. После обеда стропила опустились наполовину ниже. К вечеру два дедовых племянника сбили длинный стол, по краю которого прибили редкий в то время металлический уголок. За тем столом и поужинали.

Утром, когда я пришел к деду, работа уже кипела. С южной стороны половина треугольника крыши уже была под новенькой жестью. Немного погодя, я получил в подарок жестяной свисток - неизменный спутник кровельных работ.

Но радости я не ощущал, видя, как Боря безуспешно пытается накормить птенцов. Часть из них, самых маленьких, уже неподвижных, Боря отнес и закопал у межи. Утешало Борю одно: до конца лета еще целых три месяца. Голуби еще успеют вывести молодых.

На исходе третьего дня новая крыша была готова. Лаз на чердак оставили прежний. Пока взрослые ужинали и поднимали чарки за то, чтобы крыша никогда не протекала, мы с Борей переносили голубей и выпускали их на чердак. В последнюю очередь Боря перенес птенцов и разложил их по местам, где они вывелись. Остальное решили доделать утром.

Утром, как только родители ушли в поле, я побежал к деду. С улицы дом показался совсем низеньким, каким-то чужим. Боря уже был на чердаке. С утра он закопал еще троих птенцов. Обвязав, по указанию Бори, распущенный сноп, я дергал за веревку. Боря втаскивал сноп на чердак и большим дедовым ножом разрубал пучки соломы примерно до размеров карандаша. Делал гнезда там, где они были раньше. Еще один сноп Боря порезал и разбросал по чердаку:

- Чтоб голуби носили в гнезда сами.

Сначала все шло неплохо. Голуби отложили яйца и высиживали птенцов. Но наступившая жара сделала жизнь голубей невыносимой. Как только поднималось солнце, на чердаке становилось настолько жарко, что голуби сидели на яйцах с широко раскрытыми клювами. В горле у них что-то часто клокотало. Голуби стали пить много воды. Я предложил поставить на чердаке несколько глиняных мисок и наливать воду, чтобы голуби могли пить не слетая.

Однако голуби, напившись, подолгу купались в мисках. Вода была постоянно мутной. Первыми не выдержали птенцы. Они на глазах усыхали и умирали. Потом мы стали находить на чердаке мертвых молодых голубей. За ними стали болеть и погибать взрослые. Не выдержал и кот, нашедший было приют под лежаками. Он нашел себе уютное место между снятыми снопами и на чердак днем больше не поднимался.

Дед, принимавший ранее самое живое участие в голубиных проблемах, к падежу голубей отнесся равнодушнее, чем мы ожидали. Тяжелая одышка одолевала его даже в покое. Ноги стали еще толще, из них постоянно сочилась желтоватая водичка. Он все чаще сидел под орехом на низенькой скамеечке, опершись руками на табурет.

Боря принял решение. Несколько пар голубей он перевел в стодолу, сделав гнезда на широкой полке во всю длину стодолы. Часть голубей он отдал своим одногодкам и напарникам по голубям: Саше Мищишину и Васе Единаку. Пару желтых голубей, которые особенно нравились мне, отложил:

- Этих заберешь домой. Только никому не отдавай и не меняй.

Я с трудом верил в привалившее счастье. Но как к этому отнесутся родители? Где держать? Я решил, что поселю голубей в сарае у коровы, как у Гусаковых. Нужен был ящик, чтобы временно закрыть голубей, пока они не привыкнут. Выручил Боря. Вытащил, снятую с чердака квадратную кошелку, плетенную когда-то дедом из ивовой лозы. Свежими прутиками заплел верх корзины, оставив отверстие для вылета голубей. Дверку сделал из дощечки, оставшейся от переделанной крыши.

Нужно было видеть, как я нес корзину с голубями домой. Родители еще были в поле. Встав на ясли, нацепил корзину на толстый гвоздь, торчавший сбоку балки. Сбегав за курятник, на меже с Сусловыми взял две валявшиеся пустые консервные банки из жести. Вымыв, в одну насыпал пшеницу с кукурузой, в другую налил воду. Приподняв дверку, положил банки в новое жилище голубей. Чтобы голуби не удрали, между прутьями впереди дверцы пропустил проволоку и загнул края.

Родителям решил пока не сообщать, наивно полагая, что мама, войдя в сарай доить корову, ничего не заметит. В тот вечер я долго не мог уснуть. Подсчитывал, сколько голубей у меня будет к осени. Засыпая, видел моих голубей, кувыркающихся в небе над нашим подворьем. Решил, что встану пораньше, чтобы поменять воду.