— Каким же? — вступила в разговор и герцогиня.

— С помощью золота, — ответил коротко д'Артаньян.

— А почему вы решили, что он на свободе? — заинтересовалась герцогиня.

— Потому что на меня напали.

— На вас? Где?

— На дороге, недалеко от Парижа. Мой слуга узнал в одном из нападавших того самого негодяя из Менга.

Девушка смотрела на мушкетера широко открытыми глазами — в ее чистый, незамутненный мир входило что-то страшное, таинственное и пугающе непонятное.

— Значит, ссора в трактире была не случайной? — быстро сделала вывод герцогиня.

— Совершенно верно, ваша светлость, — твердо произнес мушкетер.

— И вам вновь не удалось схватить ни одного из нападавших?

— Это так, к сожалению. Одного я убил, но двоим удалось убежать, скрыться в лесу.

— У вас тяжелая рука, шевалье.

— Я солдат, герцогиня. Нападать на меня опасно. Я счастлив, что смог хоть в какой-то мере отомстить за смерть мсье де Отфора.

Маргарита неожиданно разрыдалась и выбежала из кабинета.

— Ну вот… я расстроил своим рассказом вашу племянницу, — с виноватым видом произнес д'Артаньян.

— Ах, шевалье, — герцогиня доверительно положила свою прекрасную белую руку на локоть мушкетера, — я так виновата перед бедняжкой Марго. И зачем только я взяла ее в Париж?

О молодом де Отфоре она не говорит, — подумал д'Артаньян. — Ему с самого начала была отведена роль письмоносца.

— Мне так хотелось, чтобы девочка увидела после своего монастыря большой свет, — продолжала герцогиня. — Надеялась, что она будет выезжать со мной ко двору, примет участие в балах, охотах и других развлечениях… В Мадриде так тоскливо, так аскетично… — И вдруг без перехода спросила: — Значит, вы полагаете, что кто-то знал о письме? И о том, что оно у де Отфора?

— Я этого не говорил, герцогиня.

— Но такой вывод прямо вытекает из вашего рассказа, шевалье. Охотились именно за письмом и отлично знали о его существовании, а из этого следует… — и герцогиня умолкла, поняв, что сказала слишком много малознакомому человеку.

— В таком случае напрашивается предположение, что ваша переписка кого-то очень интересует! — воскликнул д'Артаньян, стараясь придать своему голосу выражение наивного удивления.

— К сожалению, шевалье, письма молодой замужней женщины к мужчине всегда интересуют других мужчин. Слава богу, мой муж не относится к их числу, — добавила она с многозначительной улыбкой, как бы приглашая д'Артаньяна заглянуть в тайное тайных ее брака.

— Вы хотите сказать, что это было письмо к мужчине? — спросил мушкетер, удивляясь про себя, зачем понадобилось герцогине скрывать, что письмо предназначалось родственнику и намекать на амурную подоплеку переписки.

Герцогиня мило улыбнулась.

— И бедняга де Отфор знал это?

Герцогиня вздохнула.

— Прекрасные женщины часто бывают безжалостны к своим поклонникам, — сказал д'Артаньян, сделав именно то заключение, которого ждала от него герцогиня.

Когда стало очевидным, что мадемуазель больше не выйдет к ним, лейтенант откланялся, получив на прощание приглашение приходить в любое время, не чинясь.

Вечером следующего дня друзья вновь собрались, на этот раз уже не в трактире, а в прибранных апартаментах д'Артаньяна.

За ужином лейтенант подробно пересказал весь разговор и с Маргаритой и с герцогиней. Портос слушал крайне внимательно, одновременно с завистью разглядывая панцирь, повешенный тщеславным Планше над камином. Атос воздавал должное последней бутылке из привезенных д'Артаньяном с родины запасов крестьянского красного, густого и чуть сладковатого вина. Арамис задумчиво рассматривал лежавший на камине лист плотной бумаги с красочным изображением генеалогического древа д'Артаньянов.

— По вашим словам получается, мой друг, что мадемуазель де Отфор — невинный и наивный ребенок, — сказал он, продолжая изучать древо. — Между прочим, должен вам сказать, что согласно начертанному здесь ветвистому древу, род д'Артаньянов имеет отношение к роду графов де Баацов, а они, в свою очередь, если память мне не изменяет, в четырнадцатом веке породнились с графами де Ла Фер…

— Я всегда испытывал к вам, милый д'Артаньян, родственные чувства! — воскликнул Атос, обнимая лейтенанта. — Но почему вы вдруг об этот заговорили, Арамис?

— Да потому, что наш лейтенант, оказывается, знатен, как Монморанси, и следовательно, может просить руки мадемуазель де Отфор, хотя она и кузина герцогини ди Лима.

— С чего вы взяли, Арамис, что я хотел бы просить руки мадемуазель де Отфор? — смутился д'Артаньян. — К тому же древность рода еще не означает знатность. Вы же сами это отлично понимаете, иначе не готовились бы в аббаты и не служили бы в мушкетерах. Уж ваш-то род, дорогой д'Эрбле, никак не уступит ни Монморанси, ни Роганам, ни Марсильякам.

— Они, кстати, родственники Арамиса, но он … — и Атос не закончил, так как нужно было бы сказать, "слишком горд, чтобы говорить об этом", а это носило бы оттенок упрека.

— Я сужу лишь по словам нашего лейтенанта, сказанным о мадемуазель, и по выражению его лица, — пояснил с усмешкой Арамис.

— Бог мой, в конце концов, уверяю вас, мои чувства — это самые обычные жалость и сочувствие и не имеют никакого отношения к тому, что нас заинтересовало в письме.

— Боюсь, мой друг, ваш визит к герцогине ни на шаг не приблизил нас к разгадке, — заключил Атос.

— Потому-то Арамис и перевел разговор на сердечные дела, — ухмыльнулся Портос. — Хотя мне, что бы мы тут не говорили, чертовски хотелось бы доподлинно узнать, что это за "интересующее нас лицо".

— Мы предположили, что это король… — начал было д'Артаньян.

— Мало ли что можно предположить! Хотелось бы знать точно! — настаивал Портос, слегка перебравший коварного крестьянского вина. — Король или не король?

Узнать точно, как выразился Портос, лейтенанту удалось уже на следующий день. Вернее, следовало бы говорить увидеть, а не узнать. Но в таком случае необходимо добавить, что он увидел еще кое-что, чего уж никак не ожидал и даже не мог предположить...

Лувр был еще пустынным, когда д'Артаньян заступил на дежурство. Побродив у кабинета Людовика, он, воспользовавшись тем, что король еще спит, отправился к покоям королевы в надежде встретить там герцогиню ди Лима и, может быть, малютку Марго. На вопрос лейтенанта камердинер королевы Ла Порт ответил, что Анна Австрийская поднялась удивительно рано и вышла с фрейлинами во внутренний двор Лувра, ставший после перестройки дворца ее любимым местом для утренних прогулок. До перестройки Анна обычно уходила за старые оборонительные рвы, к Тюильри, где начинался просторный парк. Но после того как она, прыгая с герцогиней де Шеврез, тогдашней своей подругой и наперсницей, через тюильрийский ров, упала и у нее случился выкидыш, лишивший Францию наследника, она перестала уходить далеко от дворца, тем более, что перестроенный внутренний двор вскоре превратился в один из самых чудесных уголков Лувра.

Д'Артаньян спустился во внутренний двор.

Анна Австрийская, окруженная фрейлинами, неторопливо шла вдоль галереи, ведущей к павильону Флоры, за которым начинался уже собственно Тюильри. Там уже расхаживали два мушкетера из его взвода. В одном из них лейтенант узнал Арамиса. Тот поспешил навстречу королеве, отсалютовал, отступил в сторону и сразу же, галантно склонившись к одной из фрейлин, принялся болтать с ней, поглядывая по сторонам.

Ну конечно, подумал д'Артаньян, наш Арамис не упустит случая полюбезничать.

Он услышал шаги у себя за спиной и обернулся — во двор вышла герцогиня ди Лима в сопровождении нескольких дам из числа придворных королевы. Он почувствовал, как забилось сердце, но той, кого он надеялся увидеть, среди них не было. Зато сама герцогиня, проходя мимо него, милостиво улыбнулась, но не задержалась — королева уже заметила ее и шла навстречу. Дамы остановились у цветущего куста экзотического тамариска. Герцогиня присела в церемонном реверансе, Анна протянула руку, подняла подругу, обняла, поцеловала.