- Как это понимать: "двойное заболевание"?
- Просто: пьяная скотина изрыгает хулу на "стражей порядка", какие они ни есть? Изрыгает! Но "в состоянии алкогольного опьянения", трезвым живёт с пожатым хвостом. Это болезнь. Когда "работники органов" мудохают больных - и они нездоровы. Как иначе? Что в итоге?
- Ничего нового! В "воспитательных целях" хулителям отбивают бока, в итоге "полное взаимопонимание" и все довольны...
Глава 102.
"...смещение времени и пространства..."
Дорогой читатель, обрати внимание: ужасные события, "краем глаза" виденные в зиму сорок первого-второго - излагаю в конце повести. По писательским законам их следовало пустить где-то в начале ноября месяца, но не в августе сорок третьего, и причины такого "сбоя" объяснить не берусь.
Окончание прогулки в зиму сорок второго грустное: как-то вырвавшись из окружения в четырёх стенах с большим боем за овладение валенками сестры, а "бой" происходил солнечным утром, преодолев любовь сестры к валенкам и завоевав их на время, радуясь победе и не задумываясь о направлении прогулки - двинулся в город. Улица, по которой ноги несли засидевшееся тело - с уклоном, и процесс несения совешался лёгко и свободно.
Ах, недокормленное детство, может потому лёгкое, подвижное и счастдивое!
Курс обучения грамоте окончился, сестра сидела дома и дарила радостные мысли братцу: "зачем ей валенки, если никуда идти не нужно"!? - наконец-то никакими условиями валенки не были привязаны к ногам сестры!
За одно проводил "ходовые испытания" нового зимнего пальто с верхом из сукна от немецкой шинели, но на русской вате.
Да простит меня читатель, если таковой найдётся, но гимн пальто с "верхом" из серовато-зелёного сукна от немецкой солдатской шинели, а всё остальное - "совецкое" - пропою! Если где-то повторюсь, прославляя столь необходимый предмет гардероба - такое совершу по причине неумения излагать мысли. В написании гимна пальто за помощью к бесу обращаться не стану.
Как могла попасть немецкая солдатская шинель с дыркой от пули к оккупированным "советским" гражданам? Кража? Сняли с убитого? Мародёрство? Или живые оккупанты от неё избавились по суеверной причине: "не защитила владельца"! - и никто другой уже не хотел ею пользоваться? Не знали, что шинель с дыркой от пули приобрела волшебные свойства? Почему среди оккупантов не нашлось ни единого, кто знал бы, что две пули в одну шинель никогда не влетают? И если враги избавились от шинели сознательно, то как? Отдали за "данке шёен? Продали? Пропили? И если пропили, то, за какое количество бутылок русского самогона? И какого качества самогон? Хлебный "первач" не менее 86% или "фальсифицированный "свекольничек"?
Мощные и настойчивые вопросы приходят из непонятного пространства , и никто не ограждает от них... Даже бес бывает бессилен.
Два достоинства было у обновки:
а) охраняла тщедушное тело владельца от холода,
б) и от вопросов к родителям:
- А где таким сукнецом разжились!?
Быстро добрался до центра города: катиться под гору всегда легко. Улица входила в центр города.
В центе - скверик, он и сегодня на том месте. И на подходе в сквер увидел страшную картину: на деревьях висели люди! - вот оно, начало! Вспомнились страшные разговоры, что велись среди женской половины населения монастыря до прихода врагов:
- Немцы всех перевешают! - сбывается предсказание, немцы приступили к делу, затем и пришли в город! Начали вешать с центра, а как скоро доберутся до монастыря - об этом думать не мог. Нечем было думать, на месте "думалки" прочно сидел страх страх, разбавленный каплями утешения:
"Если начали с центра - до монастыря не скоро доберутся, между сквером и монастырём длинная улица с домами! Пока всех жителей улицы перевешают - день кончится... или что-то случится и вешанье отменится? до меня не дойдут... А что будет завтра!? завтра меня повесят"!? - ввалился в келью, мать посмотрела на горящую от мороза и бега физиономию мою и спросила:
- Кто наполохал? - через годы понял смысл слова "сполохи" и увидел их, а тогда "наполохал" было вопросом:
- Ни с кем не подрался? - сынок миновал улицу без стычек и ответил: - Никто...
Зимний день близился к вечеру, пришёл и вечер с торжеством зажигания лампы"... Играть не хотелось и улегся спать...
Страхи - страхами, но спал крепко. Повешенные - страшны, но бомбёжки - страшнее.
Утро следующего дня отодвинуло страхи вчерашние, но не совсем: редко, но вид висящих людей приходил из памяти. Это были первые и последние повешенные, которых видел.
В сквере увидел и большие тупорылые машины с гибкими "усиками" направленные вперёд и в стороны. Для чего были "усы" на машинах - никак не мог понять. Интерес к деталям вражеской автомобильной технике
проскочил секундой и был полностью задавлен висевшими людьми!
Почему-то утром вспомнились повешенные и то, как мигом забыл солнечный зимний день, мороз и как ноги мои мгновенно включились на скорость большую, чем прежде и резво двинули тщедушное тело в валенках сестры в монастырь! Скорее, в родное гнездо! Если в городе людей развешивают на деревьях, то такое может придти и в монастырь! И без меня!?
Был ли трусом? Да, был, поэтому близко не подошёл к деревьям, не удовлетворил естественное любопытство к убитым. Не рассмотрел лица висевших: кто они были? Молодые, старые? - летел и не замечал подъёма! Час назад, или менее того, улица имела приличный наклон в градусах, по этой улице мы катались на санках, по ней совсем недавно отец и я "отступали" из трамвайного парка в памятный вечер первого налёта вражеской авиации - и тогда не было подъёма! Чудо какое-то! Чудо имело название: "страх", и он ускорял продвижение в келью. Оно и понятно: шёл восьмой год, многое понимал и совсем немногое видел. Но виденного хватало на ужасную мысль: "тех, в сквере повесили - скоро и до нашей кельи доберутся"!" - время шло, кончился день, зажгли лампу... в монастыре стояла тишина... Круг, круг, в центре круга - повешенные, а я хожу по круг и не могу сойти... А вокруг - тишина... особая, оккупационная тишина...
В семье не было разговоров о повешенных в городском сквере, а что говорили другие - не знал. И о своих впечатлениях не имел привычки с кем-то делиться, "держал всё в себе" и при этом не страдал от ночных кошмаров.
Монастырь, промучившись в молчании какое-то время, совсем немного, разродился обычными на то время разговорами о повешенных:
- Предатели их выдали! - имена "предателей" не оглашались. Результат - вот он, висит на деревьях, за повешенных оккупанты получили порцию ненависти от аборигенов, но не от всех поголовно, а только от родственников повешенных...
Имена и фамилии "приложивших руки и язык к гибели молодых борцов за свободу родины" продолжали оставаться в тайне, но так не бывает... Не знаю, какое время провисели казнённые граждане города.
- Бесяра, сколько времени нужно висеть повешенным, чтобы живые, глядя на мёртвых - устрашились навсегда и стали другими, или прониклись лютой ненавистью к вешателям? Что пустить первым?
- Три дня хватит...
Повешенные вошли в "славную историю борьбы с оккупантами на захваченной (временно!) территории", как "герои-подпольщики, навечно покрывшие себя неувядаемой славой"! Так требовали верить сверху так поминали повешенных многие годы, и я ненавидел оккупантов, но слабой и неуверенной была ненависть, завидовал ненависти настоящей. Забавно получалось: оккупанты были рядом - ненависти к ним не было, изгнали, разгромили - ненависть появилась:
