- С чего начинается всякое совращение? С речи, а как "совецкие" граждане, не зная языка оккупантов, могли совратиться? Уж тебе-то, с твоими образованиями, следует знать об этом.
Какого калибра снарядами плевалось орудие в стену бывшего пансиона благородных девиц - не знаю, но от работы артиллерии пыли хватало: пылила старая штукатурка, до переворотная, не советская.
Вот он, древний и любимый фирменный кирпич, коему не устану петь гимны: не поддавался старик разрушению! Сегодня думаю, что кирпич старинного изготовления каким-то образом не давал осколкам долетать до огорода, где без соли лакомился чужими помидорами. Осколков было мало, повизгивали не так часто, как хотелось бы слышать их "пение": новизна! И опять повезло: ни один из них не коснулся моего тела.
- Друг и напарник, ответь: к тому времени из разговоров взрослых хорошо знал возможности малого кусочка металла убивать и калечить живое:
- "Вон, Митькиного двоюродного брата осколок у бил" - но не прятался? И рядом свежий пример был: убитая женщина осколком отечественной бомбы в соседнем доме? Так почему и отчего, без малейшего "зазрения совести", продолжал нахально обирать и жрать чужие помидоры с маленьких кустиков? Маленькие, целиком в рот входили? Или твёрдо уверовал в свою неуязвимость? Или война так надоела, что получить смерть в кусочке металла от родного советского снаряда почитал счастьем? Выходом из всей этой сумятицы?
- Не сочиняй! Для столь сложных представлений был мал и глуп, твои чувства и переживания далее "выспаться" и чем-нибудь "набить утробу" - не шли.
- Тогда что? - но бес молчал.
Стал замечать: чем ближе подходили к концу первой части - тем меньше получал от компаньона поправок и замечаний к написанному, а если "редактор" с чем-то и вылезал - не впечатляло:
" С чего поскучнел и поблек друг? Неужели "выдохся"? - думал, но вслух ничего не говорил: "интересно - пусть сам копается в моих мыслях... Надоело докладывать и спрашивать:
- "А как думаешь, как считаешь"? - и забывал: тайные, невысказанные мысли вслух по-прежнему не доходили до компаньона.
Обстрел из единственного советского орудия полностью вывел матушку из душевного равновесия и мать, в который раз за сутки - "предалась земле".
- "Предаться земле" родня безделью, где-то и удовольствие, и чтобы не умереть раньше срока - нужно найти занятие, пусть и ненужное на взгляд со стороны. Отвлечься от тягостной мысли. В обычное, спокойное время, взаимно жалуемся на "плохое душевное состояние", а тогда слова оказывались лишними, даже и мальцы восьми неполных лет без слов понимали состояние родных и близких. Человек молчит, ничем заметным не проявляется, а что ему плохо - слышу...
- Ещё одна тема для докторской диссертации...
Благословенные моменты, когда отключается мозг и переходим под управление неведомой силы! Такое состояние в авиации называется "управлением воздушным судном на автопилоте", но кто матери был "командиром", а кто "автопилотом" не спрашивал...
- ... по причине младости и неумения составить столь сложный вопрос. Совсем, как собака: "всё понимал, а сказать не мог". В особых условиях мозг отключается и уходит в сторону:
- Не могу спасти тело от гибели, возможности мои ограничены, а потому отключаюсь! Действуй! - говорил мозг душе и отходил в сторону.
Согласно военной обстановке, что медленно, но верно двигалась с востока - в следующем часу тревожного боевого дня матери следовало собирать подстилки в узлы и двигаться с семейством в каменоломни на сохранение жизней, и чем быстрее - тем больше шансов остаться в живых
Невидимая пушчонка, методично плевавшая снаряды, особого страха не наводила, в расчёт не бралась, похоже, мощь орудия далее стены здания не простиралась. Но и того хватало, чтобы поторопиться с отбытием в каменоломни, а мать основательно "предавшись земле" чего-то ждала. Через годы понял: мать ничего не ждала, пребывала в ступоре и была готова умереть, не дожидаясь смерти.
Причин хватало: события сгущались с ненужной скоростью - раз, отец отсутствовал третьи сутки - два, невидимая пушка неизвестного калибра долбила ни столько в стену здания бывшего пансиона благородных девиц", но и по нервам, не думая прекращать благородное дело - три. Сынок жрал помидоры чужого огорода, защитив малоразмерную детскую совесть отечественным "не пропадать же добру" и не думал прятаться от работы освободительной артиллерии. Всё шло к тому, что "храбрец" вот-вот получит порцию металла в тощее тело - пять!
Влети осколок в жизненно важные районы тела и прикончи малого насовсем, без мучений - благо ему и всем, а если всего-то покалечит!?
- Осколки родных снарядов миновали по причине: мелковатой, неинтересной целью представлялся.
- Могу изложить иное соображение?
- Валяй!
- Снарядные осколки - одушевлённые предметы, от совецких снарядов особенно, а потому подчинялись закону: "в тела, размерами в одну треть от взрослых не влетать!" - вот и пролетали мимо...
Солнце ещё опустилось на метр к земле, невидимые пушечных дел мастера прекратили работу: закончился рабочий день, или надоело без результата бить в стену пансиона.
И как только умолкла пушка - на улице появилась грузовая машина с усиками, как и те, что в городском сквере зимой сорок второго года и в капонире, отрытом немцами в монастыре.
В кузове стояли русские железнодорожники и двое немцев с автоматами. Игра событий с временем: автоматы видел в конце июля сорок третьего, а что за штука немецкий автомат - вычитал в литературе через полсотни лет.
Рядом с отцом стоял улыбающийся во весь рот Крайродной:
- Мать, нас в Германию отправляют! - кого "нас" и понимать не надо: всех, кто работал на Рейх.
- А нас куда!? И мы с тобой! - лишние слова, за нами отец и приехал.
- Беся, друг, помнишь, как в начале нашего труда мечтали киношным способом показать некоторые события? Не все, но часть?
- Было, мечтали, но далее мечтаний не ушли.
- Давай, хотя бы примитивно, что-нибудь выдадим?
- Давай, начинай...
Кадр первый и единственный:
Перевалив за сорокалетний рубеж, пребывая свободным от присутствия беса, непонятно с чего появился интерес к деталям тогдашнего отъезда в неизвестность, и вот что получил от опроса двух потомков коллаборационистов:
- И мой отец на железке работал, а когда немцы стали отступать и приехали забрать отца - он спрятался - и указала схрон: неприметный чулан в доме.
Другой случай с соседом, машинистом, что, как и Медведь, перевозил вражеские грузы и живую силу по стальным магистралям. Нюх сказал, когда следует "делать ноги" от вчерашних работодателей, безошибочно выбрал момент расставания с работодателями, спрятался в домовладении, и когда стрельба с восточного направления ясно сказала:
- Враги бегут! - выбрался на свежий воздух из подвала в сарае, вошёл в контакт с передовыми бойцами советской армии и приступил к выполнению функций проводника: показывал, куда и какая улица ведёт. Жил надеждой:
- Авось, зачтётся, как бы и не совсем приспешник врагам,
- Ненастоящие, неустойчивые прислужники, второй сорт, а те, кто прикатил в большой машине под охраной всего-то двух автоматчиков - коллаборационисты высшего сорта!
Вот он, итог "гнусной, бесчеловечной вражеской морали":
"работников разлучать с семьями нельзя"! - менее минуты потратили на увязку скудного тряпья, оставшегося от пожара в памятную ночь, за секунды руки вражеских прислужников вознесли семейство наше в кузов, команда - и поехали! Первое в жизни перемещение в транспорте! - истина "счастливы в военное время те, кто ничего не имеет, и кого не печалят переживания о потерянном добре" - неосознанно была принята на время с названием "военное".
