Сегодня гадаю: чего мать спешила, чего в предрассветном мраке вела нас? Боялась встречи с немецкими патрулями, бежала от клопов в доме подруги?
- Задержи патруль ваш "караван" действие оккупантов было меньшим злом, чем атаки отечественных клопов.
Риск встречи с патрулями ровнялся нулю, но почему тогда мать сыграла ранний подъём - не спрашивал, а сейчас не у кого...
- Определив семейство под крышу отец отправился усугублять грех служения врагам, женское сердце-вещун говорило, что прежняя жизнь вот-вот кончится, но неизвестно как. Может отец дома и ожидает возвращение семейства из мест спасения? . патрули не ходили ночью по окраинам города.
Дорога из каменоломен к новому жилью пролегала мимо кладбища, и после первого похода успел возненавидеть "место вечного упокоения": уж очень крутым был подъём! Обычно дети и взрослые боятся мест захоронения человеческих останков, а я с юности их возненавидел, да простят меня почитатели усопших!
Ненависть имела причину: путь к месту спасения через кладбище был намного короче, но и во столько труднее: проходил через глубокий овраг, а у оврагов почему-то два спуска и столько подъёмов. Налегке спуститься в овраг работа, но с узлами получалась копия картины "Переход Суворова через Альпы" только без снега - ничто, мелочь. Альпы генералиссимусу были менее пересечённой местностью, чем овраг между временным жильём и местом спасения в выработках.
В светлое время проходить дорогу было трудно, но как мать собиралась провести нас тем путём в предрассветном мраке знала только она.
С фельдмаршалами не спорят: или гибель от клопов в доме подруги, или "переход через Сен-Готард" Оно и верно: подкормившиеся чужой кровью клопы на какое-то время оставят в покое хозяев.
Клопы имелись и в нашем семействе, но мать постоянно и люто враждовала с паразитами, применяя запрещённый Женевской конвенцией керосин.
Восход опередил нас, и когда с первыми лучами караван появился в начале улицы какая-то необъяснимая тревога тронула разум...
- Настучи "сердце"
- Сердце оставалось в покое, не волновалось, причин сердечным волнениям не было, начинался день, а утрами ни прежняя вражеская, ни своя савецкая, не работали.
Волнение было не особо глубоким, но в окружающем пейзаже появилось что-то новое, и этим новым была громадная воронка в три десятка шагов от нового жилища.
Если после трёпки бомбой в яркую ночь над монастырё бежал от места падения "гостинца с неба" - сейчас захотел увидеть работу убийственного устройства и подошёл к краю воронки.
Впечатлился не глубокой ямой, а торчавшей развороченной взрывом водопроводной трубой с вытекающей струёй воды. Интересное зрелище.
Ох, уж это негодное сослагательное наклонение, ох, уж эта манера старые события мерить сегодняшними мерками и продолжать "тащить хвост старины" в новое время! Ох, уж это снабжение водой жителей монастыря в оккупацию!
Как решали "водяной вопрос" оккупанты, из каких источников утоляли жажду аспиды, чем мылись? Всё же европейцы...
Вода приходила в колонки из водонапорной башни, а вот как основа жизни добиралась от реки до башни, какие насосы гнали воду в башню, где находились?
Ребята постарше ходили на реку, но малых не брали:
- За вами следить надо, а кому охота? - и гоняли не применяя кулаки.
Но можно и схитрить простым манером: посмотри, а какую сторону пошли и следуй за гонителями на расстоянии видимости.
- Один раз по-шпионски пройди к реке и запомнишь дорогу навсегда.
- Так и сделал, а когда появился на берегу одни из гонителей сказал:
- Вон у той будки в воду не лезь, утонешь, там дна нет - в будке что-то одинаково и часто стучало, а кем и чем кормился постукивающий агрегат тайна и до сего дня.
Прошлые тайны делю на "интересные", без "срока давности", не совсем такие и абсолютно ненужные. И если была вода в монастыре - почему обитель не уберегли от огня? Вопрос:
- Дорогие монастырцы, братия и сестры по оккупации, сукины дети! Чего молчали, почему никто не написал и строки единой о времени пребывания "под игом"? Ответ нынешним языком:
- "Мужик, ай, с дуба рухнул"? Кто добровольно согласился загреметь на добычу золота в колымском крае? А когда пришло время "говори, что хочешь" - память подводить стала, "поезд ушёл".
Через много лет попался в руки древний рекламный проспект, где перечислялось всё, что было необходимо для водопроводной сети старого времени. Только большой "научный" фантаст посмел бы тогда заявить: "в недалёком будущем воду в жилища людские будут гнать электрические насосы".
Вычитал в проспекте об "абиссинском" насосе, удивительном агрегате для подачи воды на высоту. Знакомился с проспектом наспех, и от спешки понял, что "абиссинский" насос в приводе не нуждается, без усилий извне воду подаёт на любую высоту... Что-то похожее на водяное "перпетуум-мобиле". Почему прошёл мимо "абиссинского" насоса и не выяснил тайну
чудесного насоса? Не шуточное устройство, если оно понуждает воду подниматься на любую высоту!
Но для какой надобности знать устройство "абиссинского насоса"? Зачем сегодня древний насос, если воду гонят мощные электрические насосы, а всякие "абиссинские" - древность, старина?
Совсем малый период времени обитатели монастыря ходили брать воду из реки. Спуск к реке летом был невероятно трудным, а зимой он вообще превращался в непреодолимое препятствие. Непроходимость тропинки повышалась оттого, что её обильно поливали "водоносы" и всегда неумышленно, против желания.
Раза два, или три был посылаем к реке, и эти три зимних похода к проруби запомнились надёжнее иных событий.
Повторюсь: как и положено "святым обителям", монастырь располагался на холме, а реки, по непонятной причине, для продвижения выбирают низины, и набор воды состоял из двух процедур: преодолеть крутой спуск не менее ста метров, набрать воды и двинуться в обратный путь по тому спуску. Иной дороги не было, а если и была, то непроходимая: плиты известняка выпирали по всему склону, а водонос не был альпинистом.
Набрав воды, полный радостных мыслей: "принесу воды - и всё"! - начинал подъём в гору. Сто метров немыслимо крутого подъёма! Сегодня кое-что понимаю в "градусах подъёма и уклона" и могу сказать, что памятная дорога к реке имела наклон "в сорок пять градусов от вертикали". Отдельные, короткие, куски тропы на водопой были и того круче, вот на них-то и случались падения доводившие до слёз водоносов. Самих слёз не было, была эдакая граница, черта перед слезами, через которую хотелось перейти и завыть!
"Тропа водоносов", поклон тебе: в последующие годы, когда условия брали за горло - вспоминал обледеневшую тропинку и себя на ней с маленьким ведром воды. И слова матери:
- "Суп есть собираешься? На чём варить, воды-то в доме нет..." - ни крикливых требований "сходи по воду!", ни угроз "жрать не получишь", а всего лишь спокойное объяснение сложившейся обстановки:
- "Без воды возвращаться нельзя..."
Наиподлейшие явление: добравшись до средины подъёма, при следующем неудачном шаге к вершине, поскользнувшись, падал и скатывался вниз, поливая водой "дорогу жизни". Падающих водоносов, вроде меня, хватало, поэтому спуск и подъём от наших трудов становился широким и гладким. Обледеневший спуск ускорял доставку тела к проруби за новой и нужной порцией влаги.
Скатывание с крутого и обледенелого подъёма сопровождалось: "эх, ведь совсем дошёл, поднялся на две трети крутой и обледенелой горки! И вот тебе: поскользнуться от единого неверного шага и съехать вниз! что может быть обиднее"? -
- Заглохни, циник! Из всей прошлой "водяной эпопеи" только и запомнилось, как медленно, осторожно, с задержкой дыхания, забыв обо всём на свете, крадучись взбираюсь на вершину. Остаётся немного - и вот она, ровная поверхность и тропа в снегу! Вот она - победа!" - в душе шевелится подлая радость: "всё, выбрался!" - ещё несколько шагов... Победа над обледеневшей вершиной наполняет сердце радостью - ура, поднялся! - разрешала делать последний шаг - и шаг оказывался неверным - и, вот она, третья встреча с прорубью!
