И люди, хмуро вглядываясь в небо, медленно потянулись назад.

Как бы продолжив начатый разговор, Цветков приостановился:

- Бомба, она в законах не разбирается. Всех - и меня, и вас - уложит в одну яму. Давайте на эту тему потолкуем. Не лучше ли судьбу не испытывать?

"К чему это он ведет? - подумал я. - Испугался налета? Не похоже".

- Давайте потолкуем.

- О чем?

- Погоди, дорогой, все обсудим.

В голосе Цветкова послышалось что-то вроде раскаяния. В первый раз я увидел, что он волнуется. Он, явно чувствуя всю нелепость своих слов, вдруг предложил:

- Отпустите вы меня, ребята. Там скажете: угодил под бомбежку, сбежал или убит при попытке к бегству. Как сказать лучше - вам виднее.

- Значит, тебя на все четыре стороны, а нам держать ответ?

- Какой же я враг? Сами знаете, что нашего брата губит: водка да бабы.

- Это мы уже слыхали.

Долго молчавший Филенко вмешался:

- Вам, бывший гражданин капитан, так говорить негоже. Если нарушили закон, то отвечать по закону.

- Чудак! Да твой закон как веревка. Можно приподнять и подлезть под нее. Можно прижать к земле и аккуратно перешагнуть. Отпустите, братцы. Честное слово, я сам вернусь в свою часть, даже досрочно. А в свое оправдание что-нибудь придумаю. Скажу, что жена заболела и справку из сельсовета представлю...

- Хватит, Цветков, пошли! - решительно пресек я его рассуждения, и мы двинулись к вагону. Поезд все стоял, перспективы на его движение стремительно убывали, и тогда я принял решение, возможно, не до конца продуманное:

- Пойдем дальше пешком, иначе здесь можем застрять надолго.

- Это еще с какой стати? - вдруг раскипятился Цветков. - Я не обязан таскаться за вами. Задержали, так и везите.

- Вытурю силком! - хладнокровно возразил Филенко.

Очевидно Цветков уже успел понять, что ефрейтор не шутит, и без всяких пререканий стал собирать свой рюкзак.

Несколько, километров мы шли по шпалам. Наконец увидели мост, один из пролетов которого лежал внизу, возле крохотной речки, а саперы из восстановительной бригады только начали крепить тросы. По временному настилу мы перебрались на другой берег и отправились дальше.

Я достал карту: вот железная дорога, вот речушка, вот и мост. Дальше, по обе стороны от полотна, белая, сохранившая еще кое-где снег, с рыжими проталинками, размокшая степь. Боязно сойти с насыпи и ступить в бесконечную до горизонта и за горизонт грязь. Я избираю новое направление через степь. Это было моей очередной ошибкой.

Определяю направление нашего движения по компасу и решительно спускаюсь с насыпи. Каждый шаг - маленькая тактическая задача: куда ступить. С тем, что наши сапоги из черных стали светло-коричневыми, я уже примирился. Земля судорожно цепляется за них и неохотно отпускает. Только бы грязь не потекла за голенища!

Наконец добираемся до лесосмуги - так здесь называют лесополосы, препятствия для снежных заносов. Здесь грунт потверже и идти куда легче. Спасибо тебе, лесная полоса.

Мы идем меж голых стволов. Галдят откуда-то слетевшиеся воробьи. Встречный ветер пахнет какими-то теплыми травами. И откуда апрельский ветер принес теплые запахи - никто знать не знает.

Поведение Цветкова мне все больше не нравится. Он идет, неторопливо поглядывает по сторонам, порой даже насвистывает какой-то мотивчик. Время от времени останавливается, прислоняется к дереву.

- Вы что? - спрашиваю я.

- Подустал малость.

В полдень натыкаемся на заброшенную ферму.

- Столько сена напасли, а жевать некому, - сокрушается невесть откуда появившаяся старушенция, видно, бригадирша. - Скот угнали от немца.

Нашему внезапному появлению она не удивляется и вопросов не задает. Делаем остановку, чтобы отдохнуть и перекусить. Из своих запасов уделяем пару бутербро дов с колбасой и ей. Старуха смотрит на колбасу, как на чудо.

Цветков примостился чуть поодаль и смачно жует курицу с пирожком, запивая все еще не иссякшей жидкостью из термоса, похоже компотом.

Закончив с нехитрой едой, поднимаемся. Цветков продолжает сидеть.

- Мне некуда спешить, - говорит. - Разве что в трибунал?

Должен сказать, что вести Цветкова, держа его на прицеле, удовольствие не из приятных. Поэтому Филенко связывает ему руки.

Цветков не дается и решительно заявляет:

- Со связанными руками не сделаю и шага.

Приходится уступить.

Дорога больше похожа на тропу. Все больше углубляемся в лес. Впереди Филенко, за ним на некотором отдалении Цветков и замыкающим я. Дорога упирается в лужу, Филенко ее обходит, Цветков шагает напрямик, с размаху наступая по воде. Брызги летят на мою шинель. Невольно замедляю шаг, хочу сделать ему замечание...

И вдруг Цветков, рванувшись в сторону, бежит. Между берез мелькает его рюкзак.

Я бросаюсь следом, слыша как за мной тяжело топает Филенко.

Выстрелить в воздух? А если не остановится? Стрелять прицельно? Что тогда делать с ним, раненым?

Внезапно Цветков прыгает в сторону, хватает суковатую палку и бросается на меня, но летит на землю от подножки Филенко.

Наваливаемся на него и вновь связываем ему руки. Теперь не побегает.

Однако Цветков, как ни в чем не бывало, опять заявляет:

- Пока рук не развяжете, никуда не пойду!

Что делать? Ведь в учебнике уголовного права о таких экстремальных ситуациях ничего не сказано.

Положение спасает Филенко, который ни в какие юридические дебри никогда не влезал. Он бесцеремонно хватает Цветкова за шиворот и тянет за собой. Тот упирается, заваливается на землю, чертит по ней каблуками, но Филенко непреклонен, продолжает тянуть его за собой.

И мне остается только прийти ему на помощь. Берем Цветкова под руки и волоком тащим назад, к дороге. Он по-прежнему упирается, пытаясь вырваться, нелепо перебирает ногами, но, когда выходим на дорогу, хмуро бурчит:

- Пустите, сам пойду.

Как оказалось, на этом наши злоключения не закончились. Догоняя Цветкова, мы сбились с пути и вышли на другую дорогу.

Впрочем это обстоятельство первоначально меня встревожило мало. Как истый горожанин, я всегда считал, что любая дорога, большая или малая, обязательно куда-нибудь да выведет.

Увы... Дорога тощала на глазах, расслаивалась на какие-то сомнительные тропинки и в конце концов уперлась в болото.

Висит над лесом сумрак. Сеет легкий дождичек. Вернуться бы на ферму, да только где она...

Усталые и злые бродим между деревьев. Наконец находим большое дупло, куда прячем свои пожитки.

- Разводить костер? - спрашивает Филенко.

Я киваю.

Филенко времени не теряет, наламывает сухих прошлогодних веток, собирает кучу рыжих листьев, пускает в ход кресало.

Затылком чувствую взгляд Цветкова. Он действительно смотрит на меня и, что самое главное, без всякой ненависти. Снисходительный, чуть презрительный взгляд человека, абсолютно уверенного в себе.

Темнота накрывает нас как-то сразу, и снова Цветков спит, завернувшись в свою шинель, всю ночь, а мы с Филенко - по очереди. Моя очередь вторая.

Будит меня какой-то не то звук, не то шум. Прислушиваюсь. Это не шум, это смех. Немного хрипловато смеется Цветков. Чего это ему так весело?

- Чудак ты солдат, - говорит Цветков, - о любви я заговорил так, для оправдания. Стал бы я из-за какой-то деревенской бабы рисковать собой. Надо иметь голову на плечах, а не кочан капусты. Похож я на такого дурня?

- Да нет, не похож, - соглашается Филенко.

Я лежу, не шевелясь, на своей сыроватой шинели. С чего начался этот разговор и куда пойдет?

- Вот ты воюешь, - вкрадчиво произносит Цветков, - что велят, то и делаешь. А ты подумал разок, какой толк? За что воюешь?

- За советскую власть, - отвечает Филенко.

- А какая тебе разница, что за власть: советская, немецкая или турецкая?! Партийный, что ли?

- Комсомолец.

- Так запомни. Бросай билет, пока есть время. Чуть земля просохнет, немцы в наступление пойдут. Представляешь, сколько танков за зиму понастроили? Европа! Как двинут, так до самого Урала допрут. Что тогда станешь делать?