Чуть в стороне от дома за изгородью стояла пармашина чужака. Конечно, он не мог прийти пешком, если он не местный, а местных Лера всех знала. Она села в кабину, освоилась с управлением и двинула в сторону города. Оставаться в Выселках было нельзя.
А на полдороги случилось то, что и должно было случиться: в балластном баке замерзла вода. Лера забыла сменить ее перед выездом — да и как могла не забыть! Она выбралась из кабины умершего аппарата и пошла пешком. Пошла, впитывая кожей жар двадцатиградусного воздуха, покрываясь обжигающим потом, сходя с ума от зноя — чтобы спустя три часа оказаться в подвале заброшенной "свечки" в Озерках.
Лера умолкла, устало оперев голову на руку.
— Ух ты ну ты! — Констатировал Ник.
Не могу сказать, что я был потрясен, и не могу сказать, что сопереживал ей, но что-то от этих двух чувств во мне было. Прежде никогда не встречал человека, которому доводилось убивать, и прежде не думал, что такому человеку можно сочувствовать.
Я сказал:
— Ну хорошо, успокойся, теперь все позади.
А Ник спросил:
— Ты его никогда прежде не видела?
— Нет.
— И не знаешь, зачем он приходил?
— Нет.
— И что, даже не догадываешься?
— Да нет же! Говорю!
— А почему ты сразу не рассказала правду?
Ник говорил недоверчиво, с явным сомнением в голосе. Это было довольно глупо: человек не станет врать об убийстве, чтобы скрыть нечто похуже — поскольку похуже нет ничего.
Лера глубоко вздохнула, встала с кресла и сняла халат, под которым оказалась изящная кружевная маечка. Судорожным движением девушка приподняла края майки, и только теперь стала видна рана чуть пониже правой груди — характерный круглый ожог от электрического разряда. Никакой бытовой прибор не оставит такой след, нужно напряжение в тысячи вольт. Вне сомнений, шоковый разрядник.
Я велел ей одеться, затем сказал… скорей, подумал вслух:
— Может быть, все-таки стоило позвонить в дружину? Это ведь самооборона, он был в твоем доме.
— В дом залезть может каждый, кто сбился с дороги и просто хочет выжить.
Это правда: за три часа на открытом воздухе тело разогреется до сорока двух, кровь начнет сворачиваться, и человек умрет от тромбов. Даже в термокостюме, а без него — за час! Так что, по большому счету, простой незадачливый путник мог влезть в ее дом, чтобы остудиться… но вряд ли он принес бы с собой боевой разрядник и очки-интровизор.
— А еще, — добавила Лера, — вы помните случай, чтобы убийцу оправдали? Ну, хоть один?
Мы с Ником задумались на минуту. Случаев не вспомнилось.
— Выходит, домой тебе теперь нельзя, — резюмировал Ник.
— И в дружину нельзя, и вообще в людные места лучше не стоит… — Продолжил я. — Хорошо хоть распред-карточка у тебя безымянная.
Распред-карточки у всех безымянные, только с номером. Для распределительной системы неважно, кто есть кто, главное — чтобы никто не взял лишнюю пайку…
— Но эти уроды, тем не менее, тебя нашли, и явятся снова! Зачем бы ни приходил тот первый, у его приятелей теперь есть лишняя причина: отомстить за его смерть!
Ник говорил как будто с радостным возбуждением в голосе. Похоже, он уже видел себя сокрушающим неведомых врагов и прокладывающим по их поверженным телам прямую дорогу к сердцу прелестной девушки.
— Он что-то искал в твоем доме, — сказал я. — Ты не догадываешься, что именно?
— Отцовскую аптечку, наверное, — что же еще?
— Вряд ли, — сказал Ник. — Их амуниция — ценность покруче, чем мультиморфин! Вряд ли стали бы на простой грабеж размениваться.
— Еще есть вот какой нюанс, — добавил я. — Аптечку он наверняка заметил бы — интровизор позволяет видеть сквозь тонкие стенки, крышки ящиков. Тем не менее, спросил у тебя "где?" А вчера тебя дома не было, и эти уроды, наверняка, перерыли весь дом. Однако же, явились за тобой сюда. Похоже, то, что они искали, спрятано вне твоего дома, но, по их мнению, ты знаешь где.
— Но я честно не знаю, что им нужно! Вы верите мне?
— Верим, — ответил Ник. Я просто кивнул.
— Ребята, скажите, что мне делать теперь? — Доверчиво спросила Лера.
— Я полагаю, для начала поспать, — предложил я, и оба удивленно уставились в мою сторону. — А почему бы и нет? Я включу внешний сканер, к яхте они и на двести метров не подойдут незамеченными. А если и подойдут, с броней им не справиться. Поспим, наутро мозги прояснятся, тогда и займемся анализом ситуации. Ага?..
Они не были согласны со мной, и после моего ухода еще с полчаса возбужденно анализировали ситуацию. Потом темпераментные нотки, долетавшие сквозь двери каюты, сменились умиротворенным воркованием, и я уснул.
* * *
Утром поговорить особо не вышло. Я встал с трудом, сомнамбулически выполз на камбуз и припал к живительной чашке кофе, пытаясь заставить мозги работать. Ненавижу просыпаться — какой смысл в пробуждении? Точней, я не люблю просыпаться последние девять лет, а прежде вставал рано, иногда на заре даже бегал купаться в Чернушке… Неважно. Я пил кофе с постной отупевшей миной на лице, а Ник и Лера вдвоем готовили завтрак. Хлопотали, мило трепались о чем-то, да передай, будь добр, то, да кинь мне, пожалуйста, вот это… Взаимопонимание у них наладилось, тревоги все разом забылись. Галс вертелся под ногами, бил хвостом и норовил сунуть нос на стол. Словом, идиллия.
Перекусили. Потом брат стал собираться на дежурство. Пообещал Лере узнать там кое-что у ребят, и разведать, что к чему. При этом ободряюще подмигнул. Девушка жизнерадостно улыбнулась ему и на прощанье поцеловала в щеку. А я сказал:
— Брат, будь осторожен.
Не знаю, почему так сказал. Вообще-то, все мы всегда осторожны.
Ник ушел, и мы остались вдвоем. Я сварил еще по чашке кофе. Лера поглядывала на меня, но молчала. Еще бы! Я ведь не похож на человека, с которым можно щебетать. Не мой это стиль. Вот сказать что-то краткое и с прохладцей — это да.
— Как тебе кофе?
— Отличное начало беседы, — улыбнулась Лера.
— Я умею и лучше. Например: ну, чё вообще?
— Изящно! А вы на смену не собираетесь?
— Надеюсь, что нет. Скажи, если не секрет, до чего вчера с Ником договорились?
— Ну, он говорил, что может найти места… — Девушка почему-то слегка смутилась. — Бывают места, где нет людей, но есть энергия. Там можно спрятаться на время и переждать…
— И не страшно будет — одной-то?
— Не знаю…
— Не знаю страшно ли, или не знаю одной ли?
— Ник очень милый, — сказала Лера.
— Ага. А еще высокий, умный, мускулистый, добрый, решительный, смелый, и глаза у него голубые. Я им горжусь.
Я не шутил — действительно им горжусь. Сына у меня никогда не будет, а вот Никитке исполнилось двенадцать, когда случилось…
— Вы его вырастили? — В голосе мелькнуло нечто вроде восхищения. — Воспитали, да?
— Нет, он меня.
— А скажите, как все было прежде? До того, как случилось?
Ну, начинается! Ник тоже когда-то любил об этом спрашивать. Вот что на это ответишь? Сказать, что прежде был второй закон термодинамики? Так ты даже в школе не слыхала, что это такое. Да и школ сейчас нет — только образовательные рассылки по сети. Сказать, что были звезды, галактики, Магелланово Облако, Старая Земля была? Так все это и сейчас где-то есть. Но толку… Или сказать, что людей был полный город, что из четырех один выжил? То есть в семье Одинцовых — из четырех двое. Считай, повезло…
Я сказал:
— Было прохладно.
— Кул! — Ответила Лера. — А барьер прежде был?
— Был, но другой. Собственно, был не барьер, а защитная система, называлась сингулярным зеркалом. Оно открывалось, можно было впускать и выпускать…
— Защитная?
— Ну да. Как оказалось, не очень-то защитная…
— А любимая у вас была?
Ну а тут что сказать? Была, да не стало. Тех, кто пропал, тогда не разыскивали — без толку. Кто умирал, оставался лежать на улице, и тело продолжало брать тепло из воздуха, тлело, сгорало. Через двое суток — только куча золы, да земля на метр вокруг выморожена.
