— Не говори так, — Даур перехватил ее сухощавую руку и прижал к собственной груди. Пальцы у матери были совсем холодными. — Тетя Натэла обещала помочь мне с деньгами. На время. Я отработаю. А пока мы сможем купить все необходимые лекарства. Как сказал доктор…

Мать вновь покачала головой и тихонько всхлипнула.

— Уже поздно, сынок.

— Нет…

Но мать словно не слышала его робких возражений.

— Возьми этот снимок себе, Даур. Если когда-нибудь…

Взгляд Даура невольно сфокусировался на маленьком золотом крестике на груди женщины, который вспыхивал блеклыми искрами при каждом вдохе и выдохе. Молодой человек и сам чувствовал, что часы его матери на исходе. И он уже ничем не сможет ей помочь. Ничем…

Крестик качнулся еще раз.

* * *

Крест поблескивал искрами в лучах солнечного света, но теперь он уже не качался. Он не мог качаться. Массивный деревянный крест, врытый в землю на свежей могиле, был мало похож на тот, который Даур привык видеть на груди матери. Почему-то эта мысль неотступно присутствовала в его сознании, пока он стоял на коленях с низко склоненной головой и смотрел на могилу.

Даур не замечал никого и ничего вокруг. Люди по очереди подходили к нему и выражали соболезнования, но Даур их не слышал. Все происходило словно в тумане. Он не мог поверить в то, что мамы больше нет. Она покинула его навсегда так же, как это сделал отец, когда Даур был еще совсем маленьким. Только в этот раз он чувствовал, что в случившемся есть и его собственная доля вины. Возможно, если бы он уделял матери больше времени и внимания, пока она болела, такого бы не случилось. Или обратился к тете Натэле чуть раньше… Но теперь уже все эти размышления не имели никакого значения. Мать умерла… А деньги тети Натэлы пошли на похороны.

— Даур!..

Он с трудом повернул голову. Рядом с ним понуро стоял Ишьяс, с которым Даур вместе вырос и сохранил теплые дружеские отношения по сей день. Видеть Ишьяса без картуза было непривычно. Тот никогда и ни при каких условиях не расставался с головным убором. А сейчас рассеянно комкал его в руках, глядя на свежий холмик с массивным деревянным крестом. Жесткие непокорные волосы Ишьяса торчали в разные стороны.

— Мне очень жаль, Даур, — еще одно скупое механическое соболезнование.

Даур машинально кивнул головой. Но Ишьяс не отходил, продолжая бессмысленно топтаться на месте. Он явно собирался заговорить еще о чем-то, но не решался. То ли тема была в высшей степени щекотливой, то ли Ишьяс считал, что момент не подходящий.

Даур медленно поднялся с коленей. Огляделся. Все остальные, кто пришел на похороны его матери, держались в некотором отдалении от могилы, разбившись на группы по четыре-пять человек. Нино стояла рядом со своим отцом, который, в свою очередь, о чем-то негромко переговаривался со стариком Малхазом. Девушка неотрывно смотрела на Даура, но он, напротив, старался сегодня не встречаться с ней глазами. На душе словно камень лежал…

— Что ты хотел, Ишьяс? — Даур решил облегчить другу задачу.

— Я слышал, у тебя проблемы с деньгами.

Даур ответил не сразу. Проблемы действительно были. Они были всегда. Но сейчас, когда он залез-еще и в долги… На данный момент свое обозримое будущее Даур видел как в тумане.

— Я хотел бы тебе помочь, — предложил Ишьяс. — Конечно, звезд с небес я и сам не хватаю, но мы же друзья, Даур. Твое — мое, мое — твое. Как в детстве. Помнишь? Все общее.

Даур натянуто улыбнулся.

— Нет, спасибо, Ишьяс. Я сам справляться буду.

Он был тронут участием друга, но понимал, что как взрослый мужчина обязан отказаться. Ишьясу и самому приходилось нелегко — он тянул на себе большую семью, в которой к настоящему моменту он был старшим из мужчин.

— Уверен? — Ишьяс не собирался сдаваться.

— Да, я уверен.

Он вновь обратил взгляд на могилу матери. Но теперь уже не на крест, а на снимок, который располагался под ним. Старую фотографию тоже принесла тетя Натэла, но Даур помнил тот день, когда она была сделана. Шесть лет назад. В те времена его мать считалась одной из самых красивых женщин их деревушки. И ничто не предвещало столь скорого конца. Мама на снимке улыбалась. Даур грустно улыбнулся ей в ответ.

— Ты всегда будешь жить в моем сердце, — тихо произнес он.

Ишьяс уже отошел назад и присоединился к группе молодых людей. Вместо него к Дауру направился Есмал. Однако в отличие от других мальчик ничего не стал говорить. Молча встал рядом и тоже несколько секунд смотрел на фотографию матери Даура. Даур обнял его за плечи.

— Пойдем в дом, Есмал, — произнес он. — И скажи всем, чтобы тоже шли. Тетя Натэла уже накрыла на стол.

С этими словами он первым двинулся к крыльцу. Оборачиваться не стал, но знал, что люди потянулись следом за ним.

* * *

Даур подошел к дому старика Гугуавы со стороны луга. Малхаз был на пасеке. Он заметил гостя издалека, махнул ему рукой и отставил в сторону дымарь. Затем вынул из гнезда рамку с медом, положил ее в ящик и закрыл крышку.

Старик зашагал к косому плетню, ограждавшему пасеку.

Даур взял у него из рук ящик.

— Вон, к медоносу поставь, и пойдем во двор, — Малхаз снял с головы защитную сетку и перчатки. — Значит, в невесты хочешь взять Нино?..

Даур молча кивнул.

— Без денег Адамур тебе ее не отдаст никак. Сам троих дочерей вырастил, знаю…

Старик медленно прошел вдоль забора к воротам, сделанным в виде легкой рамы из поперечных и продольных жердей.

— Проходи, — Малхаз пропустил гостя во двор.

— Я знаю, что не отдаст, — Даур сдвинул фуражку с длинным округлым козырьком, загораживая лицо от солнца. — Только как я эти деньги заработаю? На одних туристах много не возьмешь. Куда мне на дорогую машину? А уж на золото и подавно… В наших местах только овец и пасти. Или на таможню идти работать. А кто меня туда возьмет? Отца у меня в городе с блатом нет. Родни — тоже никакой. Разве грабить идти…

— Зачем так говоришь, Даур? — почтенный старец укоризненно посмотрел на своего гостя и присел на лавочку около пристройки к дому. — Неужели мы человека в беде оставим? И где ты такое видел? Многое в нашей жизни изменилось. И молодежь, уж бывает, стариков не слушает. Нет-нет, а в городах по-своему заживет… Мы им не указ. А все же апсуа свой закон чтут, — старик говорил негромко и размеренно. — Не зря же мы родину свою Апсны зовем. Страна души. Это испокон веков как было, так и есть. И сейчас всем родом и радости, и беды встречаем. Апсуа всегда человека выручит. Таков закон. Сам не доешь, а ближнему своему оставь. И пусть так всегда будет. Иди, сядь рядом, — Малхаз похлопал по лавке.

Даур сел рядом со стариком.

— Я к чему это сказал? Ты Гурама помнишь? Ни овец у него не было, ни дома… Ничего не было, совсем бедный был. Так он в Москву уехал. Теперь два дома в Пицунде купил, в центре Москвы квартира. Совсем олигархом стал.

— Да ну! — загорелся Даур.

Наивное удивление парня явно польстило старику.

— Машин у него, как у меня овец, — продолжил Малхаз. — Столько, говорит, у него машин в Москве. Сам на дорогом лимузине приехал. Вот, летом только навещал. Так на него вся Пицунда глазела. Как президент приехал. У него там и окна в машине сами опускаются и поднимаются. А что внутри, совсем не видно. Потому что окна — черные! Как только они ездят на этих автомобилях…

— Это только снаружи ничего не видно. А изнутри, как на ладони, — пояснил Даур. — Только запрещено это — такие окна сейчас. Штрафы большие…

— Он денег столько заработал, сколько мы с тобой и не видели отродясь, — старик похлопал Даура по руке. — Не волнуйся. У него теперь и на штрафы хватает, и на мамалыгу, и на дом… Все у него есть.

— Что, неужели он в Москве так разбогател? — едва не перебил старца Даур.

Старик поднял вверх раскрытую ладонь и многозначительно улыбнулся.

— Слушай, — все так же неспешно проговорил он, охлаждая пыл молодого собеседника. — Гурам — троюродный брат мне. Ты, может, помнишь его лицо. Отец-то твой точно вспомнил бы. На свадьбе у дочери моей гуляли. Эх!..