Не сняв пальто, я зажгла фитиль. Комната тут же наполнилась нежно-розовым свечением. Послышался звук сливаемой воды, и на лестнице замелькал луч фонарика. Вскоре Роланд вошел в комнату.

— Как красиво, — произнес он как-то слишком нежно.

Я оглядела стены, занавески и немногочисленную мебель.

— Да, действительно, — поддержала я гостя.

— Я не это имел в виду, — сообщил он.

— Ик! — снова вырвалось у меня.

Мысли мои путались. Пока я выбирала между приступом икоты, тем, чтобы вывалить содержимое желудка на его туфли, и даже еще более чудовищными вещами, Роланд подошел, обнял меня за плечи и сказал:

— Я хотел бы сделать то, о чем мечтаю весь вечер.

И поцеловал меня, продолжавшую икать. Причем чересчур активно использовал язык. Или недостаточно активно? Я не совсем уверена.

— Рут, — пробормотала я сквозь жадный поцелуй.

— Забудь об этом^[38], — проговорил он.

У меня не осталось сил сопротивляться, мышцы ослабли, веки склеились. Возникла глупейшая мысль, что если продолжать целоваться, не открывая глаз, все останется лишь в воображении. Поэтому я держала веки сомкнутыми очень долгое время. Ощутив очень нежное, теплое поглаживание по задней стороне икры, я несколько отстраненно удивилась, как Роланд исхитрился туда дотянуться. Это продолжалось довольно долго (как и поцелуй), пока я не поняла, что ноги касается мягкий мех, не имеющий ничего общего с мужской щетиной. Наконец до меня дошло, что это проклятый Брайан в непривычно прекрасном настроении крутился под ногами, тихонько поскуливая. Я отстранилась — с большой неохотой — и выдохнула:

— Это собака.

— Знаю, — шепнул Роланд, и я почувствовала, как он отвесил Брайану деликатный, но довольно внушительный пинок.

Я по-прежнему не открывала глаза, зная, что волшебство рассеется, едва я это сделаю. Что я увижу? Женатого мужчину, который скоро станет папашей. С закрытыми же глазами Роланд оставался лишь чувственным наслаждением. Поэтому поцелуй длился упоительно долго, прежде чем Роланд чуть отстранился.

— М-м-м, — обнимая меня за плечи, он посмотрел вниз, на что-то у наших ног. — Лучший друг женщины, похоже, кое-что припас для хозяйки.

Глазами, блестевшими от желания, которое невозможно было скрыть, я тоже посмотрела вниз. Недавняя икота не шла ни в какое сравнение с мощным, леденящим кровь криком, который я испустила. Леденящий кровь — самый уместный эпитет. Брайан лежал почти так же безжизненно, как обычно, с одной лишь разницей — его хвост, вместо того чтобы понуро свисать, был горделиво поднят вверх. Причину сей невероятной активности пес сжимал в челюстях.

Булстрод, мертвый, как ископаемая птица дронт, безжизненно-вялый, с остекленевшими глазами, свисал из слюнявой песьей пасти.

Булстрод!!

Глава 15

Вот так Господь карает распутниц.

Я опустилась на стул и заплакала. Так на меня подействовали вид мертвого Булстрода и внезапно ожившие гормоны. Роланд сказал (откуда-то издалека, как мне показалось):

— Это всего лишь кролик. Не нужно так расстраиваться… — И растроганно добавил в сторону: — Так убиваться из-за кролика! Господи, как же тогда она переживает из-за людей?

Перестав всхлипывать, я отняла руки от лица и сказала:

— Теперь они добьются, чтобы Брайана застрелили.

— Что? Из-за кролика-то? Да перестань!

— О, ты не знаешь этих ужасных Уэббов, — начала я. — Миссис Уэбб — по меньшей мере мировой судья, или член районной управы, или родственница королевской семьи, или — кто знает — все вместе. У меня нет сомнений в том, что, во-первых, моя соседка — весьма влиятельная особа, во-вторых, это, — я указала на несчастное существо, спящее вечным сном, — мертвый кролик, чертов дохлый кролик их обожаемой, избалованной, отвратительной единственной дочери. А ему, — я указала на Брайана, у которого хватило наглости слабо вильнуть хвостом и, как мне показалось, подмигнуть (правда, у Гертруды я немного перебрала бургундского, на что наложилось недавнее отступничество от собственных моральных принципов, так что не исключено, что подмигивание мне померещилось), — придется держать ответ и стать козлом отпущения.

Роланд уселся за обеденный стол и подпер подбородок рукой. Сложившаяся ситуация его явно забавляла.

— Разреши рассказать тебе одну историю, — сказал он.

Я шмыгнула носом:

— Не надо, спасибо.

— Нет, послушай. — Роланд накрыл ладонью мое запястье. Я попыталась отнять руку — в кулаке был зажат носовой платок, — но Роланд не дрогнул. Пришлось признать его физическое превосходство и уступить.

— Ну ладно. — Мне было все равно, настолько несчастной я себя чувствовала.

— Давным-давно, — начал Роланд, — жила-была семья с собакой, а по соседству обитала другая семья, державшая кролика. Однажды ночью семья, у которой была собака, открыла заднюю дверь дома, чтобы выпустить пса, и — догадайся, что произошло?

— О, — устало сказала я, — это нетрудно. Он сделал то же, что и Брайан.

— Абсолютно верно, то же, что и Брайан.

Мы оба невольно посмотрели вниз. Пес уронил мертвого кролика на пол, а сам растянулся рядом, опустив голову на лапы с обреченным видом.

— А дальше? — не выдержала я.

— Дальше хозяйка дома, практичная, как все женщины, подобрала мертвого кролика, который внешне не особенно отличался от этого (мы снова посмотрели вниз, на сей раз на грязный, измятый меховой ком), и вымыла его шампунем.

— Что?! — вырвалось у меня.

— Вымыла его шампунем, высушила феном и причесала, чтобы зверек выглядел целым и невредимым. Мертвым, но невредимым.

— На кой черт? — Растущее раздражение взяло верх над отчаянием: мне сейчас только таких историй недоставало!

— Чтобы казалось, что кролик умер своей смертью, — довольно ухмыльнулся Роланд. — Потом она подбросила его обратно в клетку, где хозяева и обнаружили зверька на следующее утро. Кролик почил с миром, естественная кончина… — Роланд поднял свободную руку: — Пожалуйста! Никаких проблем!

Я высвободила руки с зажатым в ней носовым платком.

— Ты предлагаешь мне проделать то же самое с… этим?

— Отчего нет?

— Во-первых, Булстрод жил не в клетке…

— Булстрод?!

— Ох, не поминай соседского питомца!

— Успокойся. — Роланд уже с трудом сдерживал смех. Мысленно я перенесла воображаемое ведро с головы Лидии на голову Роланда. — Это не имеет значения. В любом случае его нужно привести в божеский вид — я вымою труп, если тебе неприятно, — а затем мы отнесем кролика туда, откуда он прискакал.

— Но на нем, наверное, следы от зубов. — У меня вновь полились слезы.

— Вряд ли, — сказал Роланд, опускаясь на колени, чтобы осмотреть жертву. — Ничего такого нет. Похоже, пес сломал ему шею или кролик умер от испуга. Отмоем до неземной красоты. А где же он обитал, если не в клетке?

— В загоне. Большом сооружении из дерева и проволоки, собственноручно сколоченном соседями.

— Отлично, — сказал он, подбирая мертвого кролика с пола. — Можно повалить загон, словно строение снесло ветром. Неси лампу. Где у тебя кухня?

Мы пошли на кухню, я — впереди, освещая путь масляной лампой и чувствуя себя одновременно персонажем фильма об Уорхолле и Анной Нигл в роли Флоренс Найтингейл^[39].

— Это просто смешно, — повторяла я, — глупо и нелепо. Никто не поверит. Они все равно узнают.

— Что ж, — сказал Роланд, положив Булстрода на сушилку для посуды и пустив воду, — им придется это доказать, не правда ли? Даже если они заподозрят неладное, prima facie^[40] будет против них. Разве что они закажут вскрытие…

— Я не удивлюсь, — мрачно сообщила я.

— Вряд ли они зайдут так далеко. Свети сюда…

Я поставила лампу рядом с трупом. Брайан, притащившись за нами, заполз в свою корзину с проворством земляного червя. Как умудрился пес настолько вернуться к жизни, чтобы натворить подобных дел? Если Брайана затребуют в суд в качестве доказательства, вдруг пришло мне в голову, никто не поверит, что это полуживое существо на что-то способно. Эта мысль меня обрадовала.