Унификацию и стабилизацию римского пантеона не подрывало и осуществлявшееся государством по тем или иным причинам, подкрепленным повелениями оракула и Сивиллиных книг, заимствование богов чужестранных, относившихся к так называемым sacra peregrina. Таковыми были: отождествленный с римским Диспатером греческий Плутон, или Орк, в честь которого вместе с его супругой Прозерпиной были в 249 г. до н. э. для избавления от эпидемии чумы учреждены очистительные, справлявшиеся ночью Секулярные, т. е. повторяемые каждые сто лет, игры; Асклепий — Эскулап, бог врачевания из Эпидавра, быстро приобретший широкую популярность; близкая Астарте сицилийская Венера Эруцина (от горы Эрике, на которой помещался ее знаменитый храм), получившая храм во время I Пунической войны; Великая Мать богов Кибела, почитавшаяся на горе Иде в виде черного камня, — по велению Сивиллиных книг ее с великой торжественностью привезли во время II Пунической войны в Рим из Пергама отчасти для того, чтобы лишний раз подчеркнуть родство Рима с Троей, отчасти — чтобы заручиться помощью могущественного божества в тяжелое для Рима время.
Новые боги как бы принимались в общину римских богов, как перегрины принимались, получая римское гражданство, в римскую гражданскую общину на условии подчинения обязательным для граждан законам и установлениям. Они получали храмы, жрецов, посвященные им празднества, но из их культа исключались элементы, противоречившие римским «добрым нравам», предполагавшим сдержанность, серьезность и строгость поведения. Вместе с тем римлянам дозволялось принимать посвящения в такие освященные временем и авторитетом греков мистерии как Элевсинские и Самофракийские, связанные с мало известным нам культом «Великих богов» — Кабиров. Судя по надписям, к этим мистериям приобщались римские граждане из самых разных слоев от высших магистратов до вольноотпущенников. Существовала версия, что Кабиры — это таинственные, привезенные Энеем из Трои Пенаты и что почитавшие Кабиров самофракийцы поэтому родственны римлянам (Serv. Aen., I, 379; II, 325, III, 12), а также, что Тарквиний Древний, якобы сын коринфянина Демарата, был посвящен в Самофракийские мистерии, знал, что Пенаты — это равнозначные эфиру — Юпитер, воздуху — Юнона и земле — Теллус, и он построил им общий храм, присоединив к ним Меркурия, бога речи (Ibid., II, 296). Пенаты, как мы видели, были одной из главных святынь Рима, так что участие граждан в Самофракийских мистериях не выводило их за рамки почитания богов римской общины.
Во время II Пунической войны потребовались напряжение всех сил народа и его максимальная сплоченность, включая даже рабов, самые сильные н молодые из которых после Канн были отпущены на волю и взяты в армию. Соответственно религиозные церемонии приобрели более массовый и колоритный характер. Устраивались лектистернии — пиры для богов, статуи которых по парам помещались на ложах для трапезы, суппликации — моления, сопровождавшиеся торжественными шествиями, хорами с большим числом участников; собирались пожертвования с того или иного круга лиц для приношения тому или иному божеству, например с отпущенниц для дара Феронии, с матрон — для Юноны. Реформированы были по образцу греческих Кроний Сатурналии, превратившиеся в веселый карнавал, когда рабы в память о «золотом веке» Сатурна пировали вместе с господами и пользовались дозволенной карнавалом свободой, жители же города высыпали на улицу с зажженными светильниками, обменивались подарками. Были восстановлены п. видимо, тоже реформированы забытые было игры в честь Флоры — Флоралии, ставшие веселым праздником плебса. Вместе с тем крайняя опасность положения заставила прибегнуть к давно уже не практиковавшимся человеческим жертвоприношениям. Трижды на форуме были зарыты живыми в землю пары мужчин и женщин из греков и галлов, замурованы живыми две весталки, якобы нарушившие обет целомудрия. Эти акты тем более свидетельствовали об общей растерянности, что даже древний обычай убивать пленников на похоронах знатного человека в жертву его Манам был еще в 265 г. до н. э. по инициативе наследников одного из Юниев Брутов заменен поединками между пленниками, что и послужило истоком перенесенных затем в цирк гладиаторских игр.
Те же бедствия войн способствовали тому, что возросло внимание ко всяким предзнаменованиям, к попыткам узнать волю богов, руководствоваться ею, добиться от богов милости. Предзнаменования могли быть самыми разными: удар молнии, гром, каменный или кровавый дождь, рождение у людей и животных двуголовых или как-то иначе изуродованных детенышей, появление в городе волков или в храмах мышей, появление на небе комет, двух солнц, двух лун, пота на статуях богов, вещие сны, увиденные каким-нибудь римлянином и доложенные им сенату, услышанные кем-то вещие голоса, произнесенные «одержимыми» пророчества или просто случайно сказанные кем-то слова[92]. Все подобные события доводились до сведения сената, решавшего, стоит ли им придавать значение, а если стоит, то что следует предпринять: проконсультироваться с Сивиллиными книгами, какому богу и какие принести жертвы устроить новые или повторить старые игры.
Возросло значение авгуров и гаруспиков. Высшие магистраты и полководцы должны были прибегать к ауспициям перед любым важным делом. Пренебрежением к ауспициям объясняли неудачу Клавдия, проигравшего морское сражение в I Пуническую войну, а также поражение и гибель в битве при Тразименском озере Фламиний.
Частные лица прибегали к разным оракулам, гаданиям по табличкам в храме Фортуны, хранившимся в изготовленном по совету гаруспиков ящике из маслины, чудесным образом источавшем мед (Cic. De div., II, 41). Сохранились некоторые написанные на табличках в прозе или древним сатурнийским стихом ответы гадающим (CIL, I, 1129, 2173–2189). Некоторые из них довольно туманны и, видимо, требовали дополнительного толкования, например: «Верь, что вряд ли можно выпрямить то, что было сделано кривым», «Да не станет истина фальшью из-за фальшивого судьи», «Из неверного не делается верное, если ты умен, бойся», «Этот конь прекрасен, но ты на нем ехать не можешь»; другие более ясны: «Ты веришь в то, что говорят, но это не так, не будь дураком», «Люди лжецы, не верь им», «Проси охотно и радостно и будешь вечно рад тому, что получишь», «Теперь ты просишь моего совета, когда уже слишком поздно» и т. и.
Римская религия приспосабливалась к новым требованиям, к условиям большого города, жителям которого были понятнее торжественные и красочные формы культа, чем скромные сельские обряды. Несмотря на часто приписываемый ей сухой формализм, римская религия, не отступая от своих основ, осваивала то новое, что подсказывалось обстоятельствами, и не теряла власть над умами граждан. Полибий, описывая римские институты и обычаи, особенно отмечал религиозность римлян, пронизывавшую всю их общественную и частную жизнь, с наивностью просвещенного эллина объяснял такую приверженность богам сознательной политикой государства, стремлением держать в повиновении толпу (VI, 56, 8—12). На деле консервации основ римской религии и приверженности к ней граждан способствовало сохранение, несмотря на эволюцию общественного строя, породивших ее общин — фамильных, соседских и самой гражданской общины. С развитием рабства и ослаблением или полным исчезновением патриархальных отношений между рабами и господами, рабы (в первую очередь сельские) отстранялись от участия в каких-либо культах, кроме культа Ларов, но зато последний, как мы видели, приобретал все большее значение. Паги Италии, хотя они приписывались к городам, сохраняли элементы общинного устройства и свои культы. То же относится к селам и в еще большей мере к соседствам с их компитальными культами. Наконец, италийские города и сам Рим, несмотря на все изменения, еще не утратили характера гражданских общин в той мере, в какой это могло бы оказать решающее влияние на идеологию их граждан. А развитие «римского мифа» способствовало консолидации гражданства, его сплочению вокруг культа своих богов.