— Проще простого не садиться тебе за руль, по крайней мере в такую погоду.

— Ах, Наташа, Наташа, если бы ты знала, какое удовольствие сидеть за рулём… — Дедушка, грустный, отвернулся.

— Бедных! ты мой, — сказала нежно бабушка Наташа и поцеловала дедушку в щёку.

Мне тоже стало жалко дедушку, он чувствовал себя таким виноватым.

Часа два просидели в каюте, не зная, что делать. Потом бабушка Наташа решила сама спуститься в воду. Дедушка обвязал её так же, как и меня, верёвкой. Плавает-то она намного хуже меня. Можно сказать, совсем не умеет.

Мне было смешно смотреть, как она, ступая на широкие ветви огромного дерева, бродит на поводке вокруг корабля. Но я держался, не показывая виду, что мне смешно. Ведь положение-то было серьёзным!

Бабушка Наташа скоро убедилась, что наш корабль прочно сидит на проклятой карче, и, чтобы снять его, нужна мужская сила. Замёрзла она до синевы, дрожала так же, как и я.

Засели мы посередине рукава. Основное русло Днепра, где двигались пароходы и лодки, было очень далеко. Если кричать — не услышат. А по нашему рукаву никто не плавал, и берега были пустынны.

— Наташа, а если я попробую… — начал дедушка. — Почему бы не воспользоваться моей мужской силой?

— «Если вы когда-нибудь простудите ноги, то навсегда их потеряете!» Помнишь, чьи это слова? Это сказал профессор, который поднял тебя. И все другие врачи поддержали его в этом заключении.

Бабушка Наташа заявила абсолютно серьёзно, что, если он полезет в воду, она с ним немедленно разведётся. Вот она, женская вечная любовь!

— А что же делать?

— Будем сидеть, пока не замёрзнет река. А там по ледку выберемся. Тебе же торопиться некуда. Ты пенсионер, человек независимый. От людей ты решил держаться как можно дальше. Довольно человеческого общества! Тебя вполне устраивает общество собаки и кошки… — полушутя-полусерьёзно сказала бабушка Наташа.

Туман не рассеивался. Солнце не могло прорваться и обозначалось только жёлтым пятном.

— Сколько в природе непродуманного, — сказал я, вздыхая. — Не было бы этих противных туманов, на земле было бы тепло. А то туман не пропускает солнце.

— А известно ли тебе, что солнечные лучи, проходя через атмосферу, почти не нагревают её? Они нагревают землю. А от земли нагревается воздух. Спрашивается, зачем человек носит тёплую одежду?

— Чтобы сохранить своё тепло! — ответил я не задумываясь.

— Правильно! Вот и земля наша, чтобы сохранить тепло, надевает тёплую одежду в виде туманов, облаков, туч, которые не пропускают тепловое излучение в мировое пространство. Иначе же земля наша будет днём сильно нагреваться, а ночью сковываться льдами.

Посыпал дождь. Мы забрались в каюту все, кроме Орлана, которому устроили в носу будку из брезента. Не вылезали из каюты до самой ночи. Под монотонный шорох дождя по крыше каюты и уснули. Спали неспокойно, просыпались и вновь обсуждали наше катастрофическое положение и прислушивались: а вдруг в этот заброшенный рукав зайдёт какой-нибудь заблудившийся, как мы, рыбак?

18

Наступило утро, потом день, снова вечер, ночь, и снова утро, и ничто не изменилось. За это время бабушка Наташа два раза спускалась в воду и ещё, ещё раз убеждалась, что для снятия корабля с карчи нужна сила. Дедушка несколько раз принимался доказывать, что глупо ждать у моря погоды и что он должен в конце концов столкнуть корабль. Но бабушка стояла на своём.

После завтрака она забралась под одеяло, надела очки и уткнулась в книжку. Но скоро тихонько захрапела. Дедушка хитро мне подмигнул и начал торопливо раздеваться. Я и Орлан смотрели на него испуганно, но не решались возражать.

Дождь моросил не переставая. Дедушка сразу задрожал, как только остался в одних трусиках.

— Ничего, вода теплее, чем воздух, — сказал он, подбадривая себя, и решительно погрузился по горло.

Я шёпотом предложил ему привязаться, но он отказался и стал, держась за борта, передвигаться к корме. Долго изучал он причину нашего бедственного положения. Губы у него стали синими, а зубы стучали, как челюсти у аиста.

— Дедушка, вылезай! — не выдержал я.

Дедушка послушался. Я сразу сообразил, что ему надо вытереться. Как только я открыл дверь каюты, из неё вылетела на дедушку махровая простыня. «Что теперь будет?» — подумал я и начал растирать дедушку.

— Хорошая ванна! — кряхтел он.

— А как корабль?

— Хорошо бы подъёмный краник! — не теряя чувство юмора, сказал дедушка.

Бабушка не вылезала из каюты. Мы с дедушкой завернулись в брезент и сели на деревянный чехол мотора рядышком. Большую часть времени мы сидели молча. Всё ждали, беспомощные, несчастные, бесконечно далёкие от всего живого. А чего ждали? И всё-таки должны были только ждать. К кому мы могли обратиться? Вокруг нас было только серое небо и холодная вода. Теперь я понял, какая тоска нападает на человека, когда он совсем один и ему некого позвать на помощь.

За эти двое суток мой дедушка осунулся, как-то сжался, словно усох.

— Я советую тебе побриться, это придаст бодрости, — сказала бабушка Наташа, ничем не напоминая дедушке о том, что он лазил в воду.

Дедушка послушался и начал бриться, а я пожалел, что у меня не растёт борода.

За обедом мы решили открыть бутылку коньяку, которую берегли как лекарство, и выпить по стопке для настроения.

— Давайте дербалызнем и споём «Шумел камыш, деревья гнулись…» — пошутил уже бритый дедушка.

Вдруг залаял Орлан. Я сразу запрыгнул на палубу.

— Смотрите, смотрите, овцы! — заорал я.

— Совершенно верно, настоящие овцы! — сказал дедушка.

Мы смотрели на овец и ждали. Ведь если появились овцы, то появится и пастух! Так и получилось. Из-за кустов вышел человек в дождевике с капюшоном и с большой палкой.

— Здоровеньки булы! — сказал он тоненьким голоском и сбросил с головы капюшон.

— Здравствуйте! — ответили мы хором.

— А що вы тут робите?

— Да вот… — начал было дедушка.

— И давно? — перебил его пастух, потому что сразу всё понял без объяснения.

— Давненько!

— Так, та-ак…

— Ты поговори с ним… — шептала бабушка Наташа.

— Риторика здесь не поможет.

— Як же тут вам допомогти? — задумался пастух. — Мабуть, ви кинете кинець, а я потягну вас…

— Это опасно, — предостерёг дедушка, — вы можете стащить борта лодки, а днище с рамой и винтом останутся на карче.

— Так, та-ак…

Пастух ещё подумал и начал неторопливо раздеваться. Мы даже переглянулись от такой неожиданности.

Когда пастух был в дождевике, то казался полным, а теперь стал тощим и маленьким. Тело у него было белое-белое, а лицо, руки и шея коричневые.

— У него не хватит сил снять с карчи нашу лодку, — сказал я тихонько дедушке.

Пастух не спеша, вздрагивая от холода, вошёл в воду, окунулся, крякнул и побрёл к нашему кораблю. Когда под ногами не стало дна, поплыл, дышал глубоко, рыжие усики у него смешно топорщились.

Пастух обошёл вокруг корабля, попробовал качнуть его, но бабушка Наташа деликатно запротестовала, боясь, чтобы он не оторвал рамы от днища. Я заметил, что у пастуха на спине какая-то глубокая вмятина и на голове тоже.

— Да, лодчонка — рухлядь! — согласился пастух и снова начал думать, хмурить редкие, совсем выгоревшие брови. — Мени б вагу, я б его поднял и ссунул ка воду.

— Возьмите вот весло! — заторопился дедушка.

— Зламаеться. — Пастух повернулся и побрёл из воды.

— Куда же вы? — не выдержал я.

Пастух что-то сказал, но мы не поняли. Не спеша оделся и пошёл в кусты.

— Неужели ушёл? — трагическим голосом спросила бабушка Наташа.

— Может быть, ещё вернётся, — ответил дедушка.

Все мы не отрывая глаз смотрели только на берег. Орлан и Серка, которые сидели на палубе, смотрели туда же.