Песня - девичья утеха и отрада - зазвенела в хате... Ульяна Калитка, вероятно наслушавшись песен в Лебедине, завела среди своих подруг:
Нiхто так не страдає,
Як милий на войнє...
Вiн пушки заряжає,
I думає о мнє...
Она поразила всех своей необычной песней. Будто тоскует дивчина... Подружки неспроста бросают взгляды на Мамаева Левка.
Да и с песней теперь остерегайся. Всех напугал недавний случай. Парни и девушки сошлись около Псла, над кручей в леске, пели при луне, ясные голоса разносились по воде до самого села. Вдруг из лесочка примчались верховые, урядник, стражник, десятник, окружили перепуганных певцов, захватили и погнали в волость. Непряха, как бешеный, скачет на резвом коне, гонится за девчатами с криком, шумом. Девчата - в плач, в слезы, сбились как овцы, беспомощные, перепуганные, упрашивали, чтобы их освободили. Но урядник Чуб был неумолим:
- Вы знаете, что петь запрещено? Политический год!
Арестованных гнали по селу в волостное управление. От Непряхи никто не убежит, всякие песни и веселия в его руках, он только недавно поступил на службу, а уже слухи шли везде о ретивом стражнике. Долго ли ему выслужиться до урядника? Заманчивое будущее вставало перед его глазами тогда он не будет чистить коня Чубу...
Непряха злорадно объявил понурому табунку:
- До утра посидите в холодной, а там дадут вам метлы и отведут под караулом подметать базарную площадь.
Срам, надругательство на все село. На весь уезд ославят. Набрались страха, наплакались, нагоревались.
- Дядечка, да мы только пели "Гриця".
На слезы не обратили внимания.
- Нельзя собираться! Почем знать, кто среди вас затесался? Может, были политические разговоры, против закона пошли - теперь не без этого. Может, кого-нибудь прикрываете, припрятываете?
Грозил, стращал урядник, видно было по всему, что молодежи не миновать беды. Тогда парни сложились и выкупили девчат, те бросились врассыпную, а хлопцы пошли в волость, да скоро и они откупились.
Все ж таки и урядник и стражник не без сердца, они же только выполняют законы - освободили, помиловали певцов, потому что убедились, что это ни в чем не повинные сельские парни, девушки. Все были довольны, что так счастливо обошлось, потом со смехом вспоминали, пересказывали. Однако остерегались. Когда же об этом случае узнали Максим и Павло, они решили проучить Непряху.
Выследили, засели. Ночью стражник мчался на коне к своей дивчине на хутор. Хлопцы привязали поперек дороги между двумя ясенями у околицы веревку. Непряха упал с коня, разбился. С той поры он стал еще лютее.
Павла с Максимом боится вся улица. Смелые парни. Они и хозяйских сынков брали в кулаки. В разгар молотьбы разбили молотилку в экономии. Павло на барабане стоял, подавал снопы, а кто-то замотал в сноп рядно. Барабан такой, что только колосок пролезет, а тут драный мешок сунули. Порвало середину. Сбежались надсмотрщики, пришел эконом, вызвали мастера. Молотилка надолго выбыла из строя: повредило вальницы, поломало бичи, порвало ремень. Досталось от эконома надсмотрщику Гаркуну. Издавна повелось - месть заработчика. Как ни оправдывался Павло - разве уследишь в горячей работе? - выгнали парня и ничего не заплатили. На землях Харитоненки ему теперь не найти работы.
А пока что посиделкам не страшно - ведь пели, разговаривали про политику в присутствии хозяйских сынов. Те, известно, заносились. Очень они испугались какого-то там Назара Непряхи!
Тоскливая песня звенела в хате, хватала за сердце:
Ой мати моя, не жени мене...
Не жени мене, не жури себе,
Бо вiзьмуть мене в некруточки,
Обрiжуть менi чорне волосся...
...Посиделки вгоняют в сон. Хозяйские хлопцы прикорнули около своих раскормленных девчат. Ночь укрывает всех. Павло вышел из хаты. Сторож пробил часы на колокольне.
2
Заводь затянуло льдом. Под босыми ногами молодой ледок трещал, ломался, расходился, булькала загнившая вода. Река была еще жива, еще плескалась черная вода Псла, но болота уже замерзали. Орина вошла выше колен в заводь, взбудоражила застоявшуюся воду, вытаскивала коноплю. На лице ее проступил пот. Сапоги она сбросила. Останутся сухими - ноги согреются. Она стояла по пояс в заводи, лопаткой откидывала землю, отбивала мерзлые комья. Ноги, руки задубенели, тело горело. Коноплю замачивали как будто не глубоко, к осени от дождей вода в заводи поднялась.
Женщина погрузилась в холодную муть, оттянула коноплю с края, а теперь надо с середины. Орина доставала клюкой придавленные землей снопы конопли и выбрасывала на берег. А золовка Ульяна, укутанная платком, в кожушке, в добротных сапогах, подхватывала на берегу вилами эти снопы и укладывала для просушки.
- Тяни, тяни! - покрикивала она на невестку. - Не замерзать же конопле в воде!
Согрелась, разрумянилась и, стоя за камышом, за лозняком, подгоняла Орину.
- Ты не замерзла?
Помочила горячую руку:
- Вода подо льдом не очень холодная.
Но ее в это болото и огнем не загонишь.
Вода под ветром стыла. Орина уже не чуяла рук и ног, красных, как бурак. Обмерзшая, закоченевшая, она едва отваливала тяжелые пласты земли. Живет - без радости, помрет - без горя. Одна лишь мысль согревала душу. Искалечили, изломали девичью волю, но сердце надеется: может, проглянет солнышко? Давно бы наложила на себя руки, кабы не надеялась, не верила... Павло не даст себя затоптать, сумеет защитить себя, достичь своего, добиться освобождения и для нее... Иначе как жить?.. Орина полоскала пучки конопли, отмывала их от земли, подавала золовке... Все вытерпит, перенесет Орина, лишь бы только любящее сердце не закрылось для нее.
Ни у кого не было таких ряден, как у Ганны Калитки. Она умеет, знает, как выращивать коноплю, ткать полотно. В пору убранное, вымоченное волокно мягко, лучших ряден ни у кого нет. Цветными нитками разукрашены, любо глянуть. На все село славятся Калиткины рядна...
Застоявшаяся подо льдом вода стала скользкой, зеленой, затхлой. В голове даже помутилось.
Конопля поспела и стала осыпаться еще к Семенову дню, ее убрали тогда, высушили, обмолотили, намочили. Неожиданно пришли заморозки, чуть-чуть не прихватили, не замуровали коноплю в болоте. Невестка должна вытащить - кто ж полезет в студеную воду? Пока не было невестки, Татьяна Скиба вытаскивала коноплю - отрабатывала. Что ж, невестка будет валяться в постели, а Ганне нанимать?
- Сиднем сидя не расцветешь, молодица! - не раз корила, поучала невестку Ганна.
Выйдя из воды, Орина вся дрожала, из глаз ее текли холодные слезы, под коленями вздулись синие жилы, юбка затвердела, как луб. Орина не могла завязать платка, надеть сапоги, пальцы онемели, застыли. Едва добежала до дому, стуча зубами. Резкий ветер хлестал ее. Муж открыл двери и хмуро посмотрел на почерневшее лицо жены. Она стянула мокрую одежду, влезла на печь, погрузила ноги в горячее зерно и, дрожа, стала согреваться. Колени ломило, руки болели по локоть, но Орина молчала, чтобы свекровь не корила: калеку взяли...
Ульяна пришла вослед, утомленная, замерзшая, выпила кружку водки. Сильная, веселая, помощница матери, утешение матери. Горлица сизокрылая до сих пор еще не свила своего гнездышка. Голые девки повыходили замуж, а хозяйская дочь сидит дома. Скоро вечер, а невестка все лежит на печи, дочь, что ли, должна возиться со свиньями и коровами? Дочь еще дождется своего, еще придет ее время. Надо печь топить, коров доить, воду носить. Свекровь рассердилась, накричала на Якова, что жене потакает.
Мамаева Секлетея навестила соседку. Она зачастила к Калиткам, присматривалась к Ульяне. Та была с ней приветлива и ласкова, весело поблескивала зубами, а уж проворна, сильна - семерых стоит! Ульяна как раз собиралась на посиделки, вертелась перед зеркалом, прославленная вышивальщица и пряха! Ганна угощала соседку, задабривала, нахваливала Левка, приохочивала через мать, которая, наверно, передаст: Левко желанный зять для Калиток. Раздобревшие хозяйки злословили в теплой хате, а Орина при луне белила хату, потому что днем некогда. Как следует надо побелить, чтобы не видно было следов помазка, чтобы утром свекровь не ругала. Печальны мысли невестки. Все равно не угодишь, знала хорошо...
