Что-то шевельнулось у противоположной стены.

Застыв от ужаса, я с перепугу едва не выронил бутылку, и только спустя секунду понял, что в комнате, кроме меня, больше никого нет, и я всего лишь увидел своё отражение.

- Тьфу ты… - облегчённо выдохнув и ругнувшись в полголоса, я выпрямился, скользя руками по стенке, - Слишком много зеркал для такой развалины… - пробормотал я и снова посмотрел на себя – чуть пошатывающийся силуэт в вечерней полутьме столовой.

Внезапно, в отражении что-то ярко блеснуло и я, движимый спонтанным любопытством, поставил вино на пол и подался вперёд, нетвёрдыми шагами приблизившись к зеркалу. Блеск не исчезал, всё также маня меня к себе, пока я не оказался почти вплотную к стеклу.

Разглядывая своё бледное, с красными пятнами румянца отражение, я с изумлением обнаружил, что блеск, словно от ряби на поверхности воды, разрастается, заполоняя собой пространство зеркала и вот я уже вижу море, играющие на волнах лучи солнца и окружающий всё это солёное великолепие летний вечер – уже угасающий, но такой невыносимо сочный, почти пряный, словно вкус гавайского манго, что я нащупываю ладонью опору перед собой и упираюсь в холодную стену. На какое-то мгновение я испугался, что могу провалиться туда – в это солнце. И одновременно страстно возжелал этого - упасть в играющий всеми оттенками зелени морской прибой, испугав своим появлением людей, гуляющих по белому песчаному берегу, с растущими то тут, то там странными фиолетовыми кустами. Всё это страшно напоминало…

Мои зрачки наполнила темнота, расширяя их всё больше. Где-то в ночи ухнула сова, и я осознал, что зеркало вновь ничего не отражает, кроме тёмного силуэта моей головы. Чудесные пейзажи исчезли - наверное, я моргнул и не заметил этого. Будучи в лёгком шоке, я мягко оттолкнулся ладонями от стены.

- Чёрт…- потирая шею, я попятился от зеркала, не в силах поверить в увиденное и, подозрительно косясь на бутылку, решил, что с меня на сегодня хватит. Пора завязывать с выпивкой. Горя желанием поскорее избавиться от странной галлюциногенной дряни, я открыл окно и выбросил бутылку в темноту, после чего отправился спать.

***

На следующее утро, подняв отяжелевшие веки, я, вопреки выпитому накануне, мгновенно вспомнил всё то, что показало мне зеркало. Пришла на ум рассказанная Дэниэлом легенда. Неужели я упился до такой степени, что моё сознание стало галлюцинировать, выдавая картины мест, в которых я никогда не бывал, но о которых слышал всё от того же Дэна? Места, увиденные мной, по описаниям чертовски напоминали Ямайку, где мой друг, будучи ещё совсем мальчишкой, жил некоторое время, пока его родители были заняты бизнесом близ острова. Он много рассказывал мне о своём временном доме, наполненном тёплым сапфировым воздухом и ароматом сочной зелени. Вода в море была прозрачна, зелёно-голубая и достаточно глубокая для того, чтобы ласкать глаз и успокаивать сердце. Взгляд Дэна на фоне загорелой под ямайкским солнцем кожей, казался таким же чистым и ясным, как зелёная лагуна. Море высветлило его глаза, а соль разгладила кожу, от чего я периодически задерживал на ней взгляд, не вполне понимая причину своего беспокойства.

При воспоминании об этих образах – сладостных и тёплых, как кровь, я испытал странную тоску: от мысли, что могу всё забыть. Мне так хотелось вновь увидеть это воочию, как в том зеркале, что я вскочил с кровати и быстрым шагом направился в мастерскую, где и остался до самого вечера, лихорадочно покрывая свежий холст пахучими красками. И впервые за долгие годы цвета были яркие и насыщенные, словно само ямайкское солнце.

***

Больше инцидентов с зеркалом не было. Но мне, по сути, оно было не нужно, поскольку первый опыт подал мне блестящую, на мой взгляд, идею – преломлять образы воспоминаний Дэна через своё воображение, превращая их в картины.

И вот теперь я старательно пытался воскресить в памяти все истории, которые когда-либо рассказывал мне Дэниэл. Воспоминания приходили одно за другим и находили своё отражение на холстах, слетая на упругие грунтованные волокна нежными, сочными и совсем не мрачными призраками. В худшем случае – загадочными. Будучи неисправимым оптимистом, Дэн из любой, даже самой жуткой истории, удалял давлеющие безысходностью краски. Это я также отразил в своих работах, отрезав своим монстрам все входы и выходы.

В общей сложности, я написал двадцать пять картин, последней из которых было полотно, лаконично изображающее зеркало с крупицей сияния в серебряной его глубине, на фоне стены восхитительно-зелёного оттенка тёмной морской волны. Словно дверь туда, куда смотрящий хотел бы попасть.

И, вздохнув, спрятал кисти.

***

Выставка прошла успешно и почти все картины, к моему великому изумлению, были раскуплены, что колоссально обогатило мой счёт в банке. Не за горами была известность – буквально дышала мне в спину своим приторным дыханием, в котором причудливо смешивался запах спиртного, дорогих сигар и опиума. Но эта перспектива меня отнюдь не радовала. Я чувствовал, что совершил огромную ошибку, вложив в свои работы всю свою жизнь и душу, выкачав их, как из иных выкачивают всю кровь до последней капли. В мире искусства я был бабочкой-однодневкой. Мне больше нечего было сказать им всем. Пожалуй, я сделал всё, что смог – организовал выставку счастья, как ты и просил меня, Дэн. Доволен? Теперь счастлив, сукин ты сын?..

***

Докурив сигарету, я выбросил окурок, а после, по дороге домой, заскочил в ночной магазин, купил пару бутылок неизменного «Jack Daniel`s» и осушил одну, пока добрался до пункта назначения – своего старого убежища, в последнее время всё чаще вызывающего у меня мысли о тюремной камере. Тело под рубашкой было потным и мерзким на ощупь – я несколько часов кряду шатался по раскалённым, пыльным дорогам и переулкам. Шёл, куда глаза глядят. Вывести свой старый пикап на прогулку мне почему-то в голову не пришло, и теперь я чувствовал в ногах тяжёлую усталость.

Когда же, наконец, ступил в дом, ничего не желал сильнее, чем расслабиться в горячей ванне, смыть с себя весь пот и прочее дерьмо, коим богата местность возле дорожных магистралей.

На ходу стащив с себя грязную одежду, босыми ногами прошёл в ванную комнату и, пустив воду, в ожидании опёрся руками о раковину, вглядываясь в своё отражение.

Ничем непримечательная внешность нордического типа: светлые волосы, серо-голубые глаза с залёгшими под ними болезненными тенями. Единственное, что я отметил про себя – сегодняшняя прогулка по загазованным улицам подарила обычно бледной коже лёгкий золотистый загар. Больше никаких изменений. Чёрт!

Отвернувшись от зеркала, я шагнул в уже наполненную ванну, с наслаждением ощущая, как тёплая вода приятно ласкает ноги. Я словно застыл во времени – как пойманное в золотистую трясину янтаря насекомое. Я будто стоял на месте и никуда не двигался. Даже моё лицо не менялось. Невозможность сдвинуться с места, паралич любых перспектив на будущее – эта мысль доводила до отчаяния.

И тогда, сидя в восхитительно тёплой воде, в чёрной, будто гроб из староанглийской легенды, ванне, я решился.

Похожая на рану улыбка рассекла моё лицо и я скрылся под водой, широко распахнув глаза и глядя на перламутровую поверхность перед собой. Я подумал о Дэниэле. Если смогу добраться до конца, надеюсь, ты встретишь меня там, друг. Я люблю тебя, Дэн, засранец ты этакий. Люблю твоё пугающее молчание и тяжёлый взгляд исподлобья. Люблю твою убийственную честность и странно-зелёный оттенок глаз, словно выпитый у южного моря. И ненавижу себя за то, что не сказал тебе этого раньше, пока ещё не стало слишком поздно.

Кислород закончился и лёгкие пронзила острая боль. Из глаз посыпались искры, и на мгновение я с ужасом и изумлением увидел там, на поверхности, знакомое лицо с глазами цвета Ямайки. Почувствовал сомкнувшиеся на левом предплечье пальцы.