Эти иностранные голливудские землячества были забавны. Члены их, близкие друг другу своими «национальными» особенностями, сбивались в стайки, наподобие животных. Так им было легче в чужой стране. Британская колония, говорившая на одном языке с «аборигенами», была самой многочисленной и насчитывала в своих рядах наибольшее число звезд. Британцы подчеркивали свою уникальность тем, что завели по утрам питье английского чая, в который никогда не клали кубики льда. Они также ходили по улицам с туго свернутыми черными зонтиками, хотя здесь никогда не бывает дождя, носили твидовые костюмы, мягкие фетровые шляпы и старые галстуки — эмблемы знаменитых школ или каких-нибудь родов войск, — отнюдь не всегда приобретенные своими владельцами благодаря принадлежности к этим славным заведениям (но кто в Америке заметит разницу?), говорили с престижным южно-английским акцентом, причем даже уроженцы Манчестера (опять-таки, кто разбирается в таких тонкостях?), и много и серьезно играли в гольф, надев особые штаны.

Французы слыли знатоками мест, где можно купить нормальное вино и мягкие сыры; они носили береты, играли «обаятельных» и смотрели на Шарля Буайе, когда не знали, что делать дальше.

Германская группа имела самую крепкую структуру. В отличие от британцев, немцы не позволяли американскому простодушию разрушать классовые границы. Аристократы или те, кто был способен себя выдать за таковых, читали Гете, носили перчатки из свиной кожи и специализировались на исполнении ролей нацистов в сороковые годы. Иммигранты, в большинстве своем комики, пародисты, юмористы, сочинители популярной музыки и агенты, усвоили американский стиль в одежде и искали в магазинах бублики. Интеллигенция — писатели, поэты и режиссеры — ходили с тросточками с вкладной шпагой или с короткими стрижками, в зависимости от степени неуверенности в себе. Как всегда, венгры, австрийцы, чехи, поляки, болгары, румыны и югославы сбивались вместе под все тем же центрально-европейским знаменем и черпали силы в совместном поедании маринованной селедки, квашеной капусты и ливерной колбасы; они восхищались «Нибелунгами» или морщили от них нос; искали, где бы послушать аккордеон, попить настоящего кофе или легкого пива, и делились друг с другом своими немецкими газетами и учителями английского языка. По мере того, как они овладевали английским, и по мере роста потока беженцев они становились самой влиятельной группой творческой интеллигенции в киноиндустрии. И по праву — Билли Уайльдера нельзя было не принимать всерьез. Почти все они осознавали, что им повезло, и подали заявление на натурализацию. Они отказались от своего отечества по очевидным причинам, но в душе, тем не менее, лелеяли воспоминания о нем.

На месте нашего Хосе появился Лео Рубин, правда, только у пианино и на очень короткое время. Начались репетиции песен для фильма. Сидя у себя наверху, я переписывала сочинение на тему «Осень пришла» и одновременно слушала. Что я могла написать об осени, когда там, где мы жили, вообще не было времен года, я не знаю, но это неважно. Я корпела над заданием, как вдруг услышала рев. Это была песня в авторском исполнении, в манере, характерной для сочинителей песен, когда они стараются продать свой свежий шедевр:

Длинная пауза, затем:

И так далее, с перечислением почти всех профессий, с тем же энтузиазмом до завершающего мощного крещендо. Последовала полная тишина, затем… хлопнула входная дверь! Не в силах преодолеть любопытство, я бросила свои «листья, опадающие с пальм», и побежала вниз. Мама не разочаровала меня:

— Ты слышала? И это называется песня? Должно быть, они меня разыгрывают!.. А вторая еще хуже — что-то о боли и любви! Что случилось? Его песни для «Марокко» были не так плохи! Но уже в «Белокурой Венере» он начал чудачить, а сейчас вообще объединился с тем вторым идиотом, который писал нам песни! «Белокурая Венера» мало чего стоит, но там мы, по крайней мере, вынуждены были делать ее дешево. А здесь, представь себе, меня во всех этих дивных костюмах, всю такую очаровательную, поющую песенку о… мяснике. Тогда надо объявить фильм комедией, и пусть Любич будет счастлив!

Дитрих все-таки записала эти песни для «Дьявола», но все время расстраивалась из-за них. Даже прослушивая запись, она не могла не морщиться. Почему эти песни остались в фильме, почему не были переделаны, переписаны заново или вырезаны, осталось для всех загадкой.

— Радость моя, попытайся узнать, что с Тами. Скажи, что хочешь пойти с ней на пляж, но думаешь, что у нее, может быть, простуда; если же она простужена, то вы не можете идти на пляж, поэтому тебе и хочется узнать, в чем дело. Папи говорит, что это все «нервы». Ну а с чего бы ей нервничать? Все ей оплачивается, работать не надо — она праздная леди! Как она может иметь «нервы»? Я говорила Папи: «Катэр узнает».

Моя мать вышла из комнаты, чтобы позвонить Яраю. Меня беспокоило поведение Тами. Она казалась подавленной. Не так, как Джо, — тот был печален. А ею как будто овладела апатия, глубокая усталость. Глупой историей с пляжем я вряд ли чего-нибудь добьюсь. Мне не хотелось выспрашивать Тами, поэтому я просто сказала маме о самом важном, на мой взгляд, симптоме — что Тами казалась очень усталой. Я знала, что за этим последует лекция об «отсутствии у некоторых людей стойкости и выносливости» Так и случилось, после чего мама подняла трубку и позвонила одному из «мальчиков»:

— Дорогой? Как зовут того диковинного доктора, которого ты нашел в Пасадене? Ну того, что делает уколы, которые приводят всех в состояние эйфории? Позвони ему и скажи, что у тебя есть знакомая, она постоянно чувствует усталость и приедет к нему завтра утром за уколом. Заплати ему и скажи мне, сколько это стоит, а я передам секретарше Джо. — Она повесила трубку и пошла сообщить Тами, куда та поедет на следующий день.

Что за укол? Что это за лекарство такое, чтобы тут же все себя чувствовали отлично? Вечером следующего дня Тами была другим человеком: она болтала обо всех и вся, глаза ее блестели, она активно жестикулировала и вообще была остроумна и забавна. Моя мать торжествующе смотрела на отца:

— Вот видишь, Папи. Ей и нужен был всего-то укол! Отныне она должна посещать этого доктора, по крайней мере, два-три раза в неделю. Я велю «мальчикам» записывать ее на прием. А ты можешь сам отвозить ее, чтобы наверняка знать, что она там бывает!

Тами была так счастлива, что сумела всех рассмешить и что отцу понравилось ее искрометное веселье за обедом. В ту ночь она не смогла заснуть, это оказалось невозможно. Наверно, причиной было перевозбуждение накануне вечером. Утром она рассказала о бессоннице маме.

Что? Бессонница? Сначала усталость, потом безудержная веселость, а теперь бессонница? Прими таблетку, и все будет в порядке. Я позвоню в аптеку и попрошу прислать снотворное.

— О, благодарю, Мутти. Простите, что причиняю столько беспокойства. Вы так заняты на съемках. Руди рассказал мне о докторе, что это вы все организовали. Большое спасибо. Я уверена, что уколы мне помогут. Вы правы. Я так хорошо чувствовала себя вчера вечером, я даже вас всех смешила. Помните, в Берлине вы говорили, что я всегда смогу вас рассмешить?

В ту ночь Тами, еще раз поблагодарив маму, приняла свои новые таблетки и уснула. На другой день она выпила две чашки крепкого черного кофе и была готова ехать в Пасадену за чудесным уколом, который делал ее такой оживленной и привлекательной.

— Сниматься будет Джоэль Мак-Кри.

Мы разбирали вещи в грим-уборной, когда Джо зашел и объявил нам эту новость.

— Он хороший актер, только что успешно снялся и сейчас свободен. Из него получится интересный Антонио.