— Дорогая, помнишь, как мы все терпеть не могли «Песнь песней» и тот, другой глупый фильм, который мы снимали с Кордой в Англии? Мы все считали, что это сущий кошмар, но, по крайней мере, эти фильмы снимались до войны! Но эта картина! Кто же пойдет смотреть, как Рональд Колман строит глазки Дитрих а lа Багдад? Ты его знаешь — англичанин до мозга костей, сколько бы тюрбанов ни напялили ему на голову. К тому же, почему он не воюет в Англии? Единственный кто может спасти картину — Дитрих, если она будет невероятно блистательна. Слава Богу, Ирен займется костюмами, а Гилярофф — париками.
Хоть они с Ирен целые годы работали над секретом граций для туалетов Дитрих, используя их и для ее личного гардероба, и для костюмов в фильме «Леди согласна», теперь они совершенствовали самую суть грации.
В 1944 году они еще обходились толстым шелком. Только после войны, когда знаменитые итальянские шелкоткацкие фабрики, такие как Бираннчини, начали снова производить свои замечательные ткани, моя мать открыла для себя шелк суфле. Точно соответствуя своему названию, эта ткань была и впрямь как «дыхание» шелка, легкая и невесомая, как паутина, и в то же время прочная, как холст. С тех пор мать шила свои грации из этого шелка — с Лас-Вегаса и до конца своей карьеры в кино. Ритуал одевания грации никогда не менялся, всегда проводился, как секретная операция, очень серьезно. Мать почитала это своим самым важным долгом и требовала от помощниц абсолютного внимания.
Сначала она влезала в грацию, и мы закрепляли внутренний пояс вокруг талии. Потом пристегивался треугольник из эластика, проходивший между ног. Здесь важно было обеспечить минимум необходимого натяжения, чтобы не натереть промежность. Мать наклонялась, свесив груди, и просовывала руки сначала в одну пройму, потом в другую. Далее она подбирала отвисшие груди и заключала их в скроенный по косой бюстгальтер, причем каждый сосок попадал в специально предназначенное для него отверстие. Уложив грудь, она подхватывала ее руками снизу и, удерживая грацию на месте, быстро выпрямлялась, а мы с Ирен затягивали молнию сзади. Если грудь колыхалась, или один из сосков был скошен на ширину волоса, вся процедура повторялась. Если же сделанная на заказ невероятно тонкая молния рвалась от чрезмерного натяжения, мать переживала, словно умер кто-нибудь из близких, хотя под шелковыми чехлами размещались еще три дюжины граций, выжидая своего часа, чтобы свершить магическое действо превращения тела Дитрих в совершенство, о чем она мечтала всю жизнь. Как только она надевала грацию, лишь два места могли выдать ее секрет любопытному глазу линия у основания шеи, где грация кончалась, и линия молнии, стягивавшей грацию от основания шеи до конца позвоночника. Шею она прикрывала всевозможными украшениями, ожерельями, а молнию грации идеально совмещала с молнией туалета. Затянутая в потайную грацию, моя мать превращалась в статую. Она едва дышала, каждое движение рассчитывалось, становилось излишней роскошью. В фильме «Кисмет» она застывала в одной позе средь атласных подушек гарема. Дитрих всегда восхищалась солдатами, способными долго и терпеливо стоять по стойке «смирно»; она приветствовала такие проверки физической дисциплины.
Гений модельера Ирен, фантастическое воплощение ее замысла Каринска и неустанное стремление к совершенству создали самые яркие костюмы для Дитрих. Потребовались и столь же изощренного вида парики, соответствующие общему напыщенному стилю. Тут уж потрясающая изобретательность Сидни Гилярофф не подвела Дитрих. Моделируя замысловатые парики и наколки, Гилярофф открыл для себя поразительную способность и желание Дитрих терпеть физическую боль для создания образа, если нельзя было обойтись иными средствами. Как мать с помощью Ирен стягивала тело, чтобы придать ему искусственное совершенство, так и Гилярофф подтягивал ей лицо. Тот факт, что она легкомысленно экспериментирует с, и без того совершенным, лицом, ее нисколечко не смущал. Это не было осознанным решением. Дитрих делала то, что, по ее мнению, было необходимо, не тратя времени на обдумывание и оценку. В тот момент, когда она увидела свое лицо на экране в фильме «Дьявол это женщина», она безумно влюбилась в его совершенство. С того времени другой облик ее не устраивал. Поскольку фон Штернберга, создавшего этот, столь любимый ею образ, рядом не было, она вознамерилась создать его сама любыми средствами. Теперь они с Гилярофф брали мельчайшие пряди ее тонких жидковатых волос и заплетали их в тугие косички, подтягивали шпильками с изогнутыми, как у рыболовных крючков, концами, скручивали косички, пока кожа головы выдерживала натяжение. Боль она терпела адскую.
«Мгновенная подтяжка лица» — теперь это делают многие, но тогда было новинкой. После перерыва процесс приходилось повторять. Натяжение ослабевало, и лицо моей матери обретало собственную естественную красоту. В фильме «Кисмет» она шла на многие безумные поступки. Прилагала любые усилия, по ее мнению, необходимые, чтобы добиться нужного эффекта. Возможно, причиной была ее внутренняя ярость: она снималась в заведомо обреченном на провал фильме на площадке, где блистала Грета Гарбо; возможно, она рвалась на фронт, возможно, и то и другое вместе. Мать пыталась «вытянуть» фильм или, по крайней мере, сделать его «дитриховским». Они с Ирен смоделировали шальвары из тончайших золотых колец, собиравшихся, как викторианские шторы. Шальвары, облегавшие ноги, нужны были для эпизода «танец в гареме». Дитрих, никогда раньше не исполнявшая танцевальных номеров на экране, очень опасалась этого эпизода.
В тот день волосы так туго стягивали кожу головы, что у корней волос появилась кровь. Дитрих едва дышала, опасаясь порвать молнию грации, ее тело стягивали варварские металлические украшения, коловшие приподнятые груди, как тысяча тонких иголок, ноги ломило от тяжести шальвар весом в двадцать фунтов. Они, по замыслу, должны были придавать волнообразное движение соблазнительным формам Дитрих под узорчатой лестницей дворца султана. Скажу лишь, что мать старалась, а вид у нее был, как у разъяренной страусихи с мигренью, пытающейся изобразить сексуальную змею, но она старалась. В конце концов ее спас звукооператор. Когда она двигала ногами, колечки подпрыгивали и создавали шум, заглушавший музыку. Все единодушно пришли к выводу, что от шальвар нужно отказаться! Она притворилась огорченной: ведь ее идею сочли потрясающей! Но вот мы пришли в ее гримерную, она откупорила бутылку шампанского и вздохнула с облегчением, а когда мы освободили ее ноги от золотых цепей, улыбнулась.
— Слава Богу, с этим кончено. Но что теперь делать с дурацким танцем? Вы видели, как я танцую «Теда Бара а la Арабиа»? Смешно! Но ведь надо же что-то придумать! Они хотят, чтобы я танцевала, но все, что движется, производит шум! Что бы такое волнующее, невиданное нанести на ноги, которые не движутся?
У всех появились разные идеи, но их отвергли. Наконец Дитрих заказала кисти и банки с краской в художественном отделе студии и намазала ноги золотой краской! Ее артистическая уборная наполнилась вредными запахами, кожа ног позеленела под толстым слоем металлической краски. Ее день за днем мутило, пучило живот, она была на грани тяжелого отравления свинцом, и все же золотые ноги Дитрих вытеснили известие о битве под Монте-Кассино с первых страниц газет! Это единственный кадр, оставшийся в памяти от всего фильма.
Моим самым большим удовольствием за время подготовки к съемкам этого ужасного фильма была возможность побывать у своей подруги. Как только мне удавалось скрыться от деспотического взгляда матери, я тайком убегала на съемочную площадку, где снимали фильм «Встречай меня в Сент-Луисе», мир рюшечного очарования и сверкающего таланта. Уже в начале съемок фильма, обреченного на успех, возникает чувство, которое не выразишь в словах. Что-то носится в воздухе, какое-то энергетическое поле заряжает таланты до самого высокого напряжения. Это редкий феномен. Он возникает в любом артистическом содружестве. Но когда такая неведомая сила наполняет огромный съемочный павильон, это воистину магическое действо.
