- Договорились?
Вырвав из принтера последнюю распечатку, Анжелка попыталась найти телефон Сережки. От цифр зарябило в глазах. Она взглянула на Татьяну:
- Сережкин телефон... Живо!
Татьяна, серея лицом, подошла, стала искать, нашла.
- Вот, - она указала пальцем. - И вот.
Анжелка аккуратно переписала номера на листок.
- Борис Викторович, - сказала она, дописывая, - потрудитесь восстановить мой телефон. Пяти минут хватит?
- Метнулся! - взревел старший, да так, что женщины в углу содрогнулись; Боря упал на телефон, забил-забарабанил по рычажкам и в ужасе взглянул на Анжелку:
- Не работает...
- В кабинет, - указала Анжелка. - Татьяну тоже. Остальным вольно, можно оправиться и закурить.
Татьяну с Борей поволокли в кабинет; Анжелка по дороге успела заглянуть к мамочкам, скулившим в углу под свирепыми, бесчувственными взглядами дуболомов.
- Девчонки, все нормально, не переживайте. Я просто зашла за телефоном своего хахаля.
- А мы и не переживаем, - откликнулся кто-то, у кого сдали нервы.
- И правильно. Дайте девочкам сесть, - распорядилась она. - Принесите им распечатки, вон те рулоны - пусть посмотрят, пока начальство работает.
Прихватив последнюю распечатку - ту самую, вырванную из принтера - она пошла в кабинет.
- Да-да, немедленно! - кричал Боря в трубку. - Прямо сейчас! Жду!
- Скажи, падло, что головой отвечает, - подсказывал старший. - Скажи, что душу вытрясешь, если что... Давай, фуфел, корячься - время идет, цигель-цигель!..
Боря умоляюще и обреченно взглянул на Анжелку.
- А потом перепихнемся, - пообещала она. - Потерпи, милый.
- Анжела Викторовна!.. - умоляюще пролепетал он и вдруг с надеждой закричал в трубку: - Да! Слушаю тебя, восьмерочка! Понял! Спасибо!.. Уже подключили, - просияв, отрапортовал он; старший вырвал трубку, послушал и в некотором сомнении опустил.
- Смотри у меня, олень, - предупредил он.
- Я гарантирую, - от полноты сердца заверил Боренька, и было видно - не врет, не может врать человек в минуту такой распахнутости.
- Очень хорошо, - сказала Анжелка. - А теперь, Борис Викторович, личная просьба, - она еще не закончила, а Боря уже кивал, - постарайтесь забыть навсегда и меня, и Сережку. Сможете?
Боря кивал.
- Мой номер телефона?
- Забыл.
- Сережкин?
- Понятия не имею, Анжела Викторовна-а-а!..
- Ай! - только и успела воскликнуть Анжелка: дуболом у двери ловко подхватил летящего на него Бореньку и тычком отправил обратно старшему. - Да вы просто энциклопедист, Борис Викторович!
- Я все забыл, - прохрипел ошеломленный Боренька. - У меня прогрессирующий склероз...
- Вот и договорились, - подытожила Анжелка, оборачиваясь к изжелта-серой, остолбеневшей от страха Татьяне: старшая по смене таращилась на нее огромными выпученными глазами, в уголках их поблескивали слезинки.
- Не надо бояться, - сказала Анжелка.- Я только за своим пришла. Только за своим.
Татьяна кивнула, кивнула в другой раз, слезы пролились и потекли по щекам.
- Идите, - Анжелка махнула на дверь. - Идите все!..
Все вышли быстро, бесшумно, разве что не на цыпочках.
Они смотрели друг другу в глаза и обе молчали. Татьяна шмыгала носом, оттирала слезы ладонями, Анжелка несколько раз порывалась что-то сказать, но слова не шли.
- Ладно, - проговорила она, сглатывая остальное. - Все.
Развернулась и пошла прочь.
- Не встречайся с ним, - сказала Татьяна в спину.
Анжелка застыла.
- Это плохо кончится, деточка. Помяни мое слово.
"Не оборачивайся, - подсказал внутренний голос. - Не оглядывайся, не отвечай, уноси ноги". Она кивнула, как послушный солдат, вышла в коридор и не оглядываясь пошла на выход сквозь строй мирно базарящих с помятым охранником дуболомов.
- Теперь куда? - спросил старший, догоняя на лестнице.
- В разные стороны. Передайте Вере Степановне, что я ей очень признательна.
- Вера Степановна просила доставить прямо к ней...
- Перебьется, - Анжелка остановилась, взглянула в несвежее, некрасивое лицо старшего. - Всего доброго. Извините за хлопоты.
- Всего доброго, Анжела Викторовна...
"Бля", - подумала Анжелка.
Бля-бля-бля.
Ксюши в машине не было: улизнула. Анжелка швырнула на заднее сиденье ненужную распечатку, завелась и, нервно дергаясь, стала выруливать мимо джипов прочь со двора.
А дома уже звонил телефон. Она вбежала, захлопнув дверь, схватила трубку и услышала мамин голос:
- Что там у тебя, доча?
- Ничего, теперь полный порядок. Спасибо тебе.
- Спасибо знаешь куда засунь?.. Лучше объясни, как тебя угораздило вляпаться в этот бордель и что они там тебе прищемили... Кого ты там выручала?
- Потом, мама. Завтра приеду и расскажу. И вообще это неинтересно: дурацкая ситуация, случайная и уже разрешилась. Все, мам, извини - я жду звонка. Давай, до завтра...
Она успела принять ванну, лечь и почти заснуть: звонок подсек ее, засыпающую, и выволок на свет почти что со дна.
- Это ты? - спросил Сереженька.
- Ага, - откликнулась она с хрипотцой. - Наверное.
- Здорово. Это мы теперь только вдвоем или еще родители-братья-сестры?..
- К черту родителей, к черту всех. Только мы, ты да я. Милости просим.
- Ноги вытирать?
- Фиг. Разувайся, а еще лучше раздевайся и ложись рядом. Я сплю.
- Тогда подвинься... Тебя когда разбудить?
- Часу в пятом. А лучше в шестом: я очень устала. Ты знаешь, что я тебя выкрала из конторы? Уворовала и вынесла на себе, как лиса цыпленка, так что теперь ты мой, только мой, а главное - я только твоя, с чем тебя и поздравляю, цыпленочек...
- Ты ушла с работы? - спросил он, потом догадался. - Тебя выгнали? Из-за меня? Ха... Выходит, как порядочный человек, я обязан взять тебя на содержание?.. Сколько ты там получала?
- Ой, не гони... Хотя, пожалуй, какую-то компенсацию я затребую... Вот высплюсь и потолкуем.
- Можно поцеловать тебя в шейку?
- Целуй, - согласилась Анжелка, прикладывая мембрану к шее. - Все. Спи давай. Не балуй.
- Ладно, я отрубаюсь, - прошептал он. - Спи, лисичка...
9.
И понеслись сумасшедшие, безалаберные, нечленораздельные дни и ночи, состыкованные наобум, как вагоны сборного товарняка: в алгоритме обвала, камнепадом с души обрушились исповеди, рассказы, повести, лирические признания, авторские отступления - до звона в ушах, ночи напролет, до звенящей легкости дара, полной распахнутости - вот она я, возьми, возьми от меня сколько сможешь!.. Они болтали с утра до вечера, с вечера до утра, болтали в постели, на улице, за рулем, вместе засыпали и просыпались - даже вокруг пруда она бегала теперь с телефоном, даже в туалете не расставалась с ним. Это был настоящий медовый месяц - они забеременели друг другом, срослись на слух, сплелись голосами и придыханиями в двуединое существо, запараллеленное сиамское чудо, которое задыхалось, не перекинувшись в течение часа хотя бы парочкой спасительных фраз; пробившись сквозь одиночество, сквозь телесную скорлупу-оболочку, они оказались восхитительно беззащитны друг перед другом аж дух захватывало! - и неистово, с перехлестом, самозабвенно предавались умножению себя на двое.
Поначалу Анжелке казалось, что она вот-вот исчерпает себя до донышка, перескажет всю свою жизнь, все известные ей слова и заглохнет, как двигатель без горючего - это при том, что Сережка говорил раз в десять больше нее, никогда не повторяясь ни по существу, ни в деталях; но слова, сколько ни выбирала она из своего горла-колодца, опущенного в солнечное сплетение, не кончались - наоборот, прибывали, умножая поддающийся описанию мир. Чем больше она рассказывала о себе, тем больше забытого, замурованного открывалось самой Анжелке; чем больше говорила - тем легче облекалось в слова неподъемное, неуловимое, смазанное, лежавшее на душе бессловесным нерасфасованным грузом. Удивительным образом ее маленькая скудная жизнь разворачивалась в эпопею, подробный пересказ которой мог растянуться на годы - один к одному, на те же восемнадцать лет жизни.
