— Какой тайник? О чём вы?

— Впрочем, теперь коммуникатор не понадобится. Как видите, я здесь и прислан Центром, чтобы лично передать вам инструкции.

— Какие инструкции? Какого Центра? Вы из Москвы? Мвд?

— Не валяйте дурака, Чарли! Вы что, действительно не узнаёте меня?

— Голос будто знакомый, но не помню…

— Дэн. Дэниел Клоу.

— Клоун?

— Клоу. То есть, коготь. По-английски. Мы вместе проходили тесты в Лэнгли после завершения спецподготовки. Надеюсь, с моей стороны не будет слишком бестактно напомнить, что я получил 206 баллов. А вы — 198.

Из-под потрясённого сознания, из подсознания выпорхнули и пронеслись перед мысленным взором Евгения Михайловича, шурша тёмно-рыжими крыльями, холёные американские усы.

— У вас густые рыжие усы. Вы их каждый раз, как сильно посмеётесь, причёсываете деревянной расчёской, — вымолвил Че. — Вы часто смеётесь.

— Ну вот, вспомнили, наконец. Усы давно сбрил, а гребнями деревянными до сих пор пользуюсь. «Уотердорф хэндмейд». Завёл вместо усов бакенбарды. Почему всё-таки на связь не вышли? Я проверил коммуникатор, он исправен. Забыли, как пользоваться?

— Слушайте, я… Забыл… если знал… Вы как здесь? Зачем?

— Из Варшавы проездом в Бухарест. Имею приказ Центра: если окажется, что вы перешли на сторону противника — ликвидировать вас; если подвела техника — передать инструкции устно; если ни то, ни другое — действовать по обстановке. Ну так как? Вы предатель, Чарли?

— Я разве Чарли?

— Да, Евгений Михайлович, вы Чарли. Чарли Уорлайк. Агент Цру. Заброшены в Россию в возрасте восемнадцати лет. Служба в армии, школа милиции и так далее. Вы нелегал, Чарли. Ваша миссия — подрывная и разведывательная деятельность. Центр хотел знать как можно больше о константинопыльском засекреченном комбинате. А также располагать средствами при необходимости затруднить либо полностью дезорганизовать его работу. Все эти годы вы должны были вести самый обычный, отвечающий местным представлениям о целях существования образ жизни. Вам рекомендовалось забыть, кто вы на самом деле…

— Вот я и забыл…

— …и не вспоминать вплоть до дня активации, 23 февраля сего года…

Оттуда же, откуда прилетели дэновы усы, из тёмной ямы заднего ума вывернулось и развернулось перед майором ещё одно воспоминание. Он увидел обваренную кипящим июльским воздухом дорогу из Лэнгли к порогам Потомака; вдоль неё обездвиженные жарой стада мясистых дубов, пышущие здоровьем моложавые особняки, длинные ленивые травы. Увидел себя, совсем юного, выходящего из «Крайслера» и прогуливающегося с пожилым гарвардским профессором-славистом на каменных террасах с деревянными перилами над гремящей рекой. Журавли слетаются на голые валуны возле водопадов ловить голавлей. Профессор со скомканными на затылке тонкими и частыми волосами полового цвета, в щегольской муругой рубахе навыпуск и бесцветных льняных шортах говорит ему: «Чарли, не пренебрегайте этими простыми на вид словами. Используйте их обязательно, даже когда они не особенно нужны. И даже когда, как вам кажется, неуместны. Иначе русские могут почуять в вас чужака. Вы должны произносить их безупречно. Вам надо ещё позаниматься. Язык, повторяю, не к нёбу, а к задней стенке верхних зубов. Не «блач», не «блйадж», а «блять», «бля-ть», «ть». При этом не забывайте: множественное число «бляди», а не «бляти»…

— My God! My inscrutable unfuckable God! Ah! — вскричал Че, ударившись душой об это видение.

— По-русски, чорт возьми, по-русски, держите себя в руках, — одёрнул Дэниел.

— Блять! Я всё забыл! Как я мог всё это забыть! Как?.. Я так давно здесь… Армия, школа милиции, служба, служба… Я служил, Дэнни, я много работал. Ночные вызовы, никаких выходных, сплошные сверхурочные, а потом — крах. Крах Союза, карьеры, всего. Нищета, а тут семья, дочери, суета, суета… Забыл, чисто забыл… в этой суете, в поисках пропитания, жена пилит… Моя миссия… начисто вылетела из головы, начисто. Я не предатель, Дэн, просто завертелся…

— Вижу и ценю вашу искренность. Будем считать всё случившееся недоразумением. Хотя… будьте впредь пособраннее. Всё-таки вот так всё забыть — это прокол. Помните, вы солдат правительства Соединённых Штатов. Держите марку!..

— Yes, sir!

— По-русски…

— Слушаюсь, товарищ Клоу!

— Ну вот и хорошо. Я слышал, вы в бедности… В вашем офисе, в сенях, в тумбочке, где арбидол и градусник, я оставил для вас кое-что наличными.

— Вы были в моём офисе?

— Я везде был… Наличные не следят, как говорит босс. Его-то помните?

О, конечно, он вспомнил и босса, Питера Брусвика, шефа северо-восточного отдела, худого, с костлявым, редковолосым, жилистым, похожим на сложенный фигой кулак лицом. О, он вспомнил и маму, милую маму Джоан Уорлайк, незнаменитую актрису из Остина, Техас, вдруг разревевшуюся у него на десятилетии, плачущую навзрыд в дурацком бумажном праздничном колпаке: «Ангел Чарли, мой малыш, тебе уже десять лет, когда-нибудь ты уйдёшь из дома навсегда, оставишь меня одну, как я буду жить без тебя?» О, он вспомнил её и себя тремя годами раньше на кладбище перед полированным пегим камнем; он спрашивает: «Папу звали Рип?»; мама отвечает: «R.i.p. означает «покойся в мире», а папу звали Чарли, как тебя». О, теперь он догадался, откуда у него в шкафу эти две книжки с непонятными названиями «Dylan Thomas» и «William Batler Yeats»! Они таскались им повсюду, где бы он ни жил, ещё с армии. Он не знал, как они попали к нему, удивлялся, раз в год открывая и не находя ни единого русского слова, зачем они ему, но почему-то не выбрасывал, собирался выбросить, но почему-то жалел. Подарил было дочерям для школьных занятий, но те и брать не стали. «Как я мог забыть родной язык!» — подумал он восклицательно; и неожиданно для себя вспомнил и повторил, и понял пришедшую на ум из одного из этих томиков строчку: «O make me a mask and a wall to shut from your spies…» Прошлое заговорило с ним по-английски, и он понимал его!! Он, считавший себя тупым неудачником, оказывался на самом деле интеллектуалом, ценителем английской поэзии, шпионом, иностранцем!!! с тумбочкой, полной денег! «То-то Маргарита Викторовна обрадуется», — улыбнулся Уорлайк.

— Маргарита Викторовна Острогорская. Вот ваша новая цель. Комбинат больше не интересует Центр, — сказал за спиной Клоу. — Производимая им пыль оказалась не тем, что могло бы угрожать безопасности народа Америки. Теперь Центр интересуется Маргаритой Острогорской. Ваша миссия — жениться на ней, завербовать и использовать в интересах федерального правительства. У неё обширные связи в высших кругах русской администрации. С такими связями она может стать бесценным источником информации. Центр неоднократно пытался вербовать её, но пока неудачно. Слишком богата, слишком красива, слишком умна, слишком русский характер. Постарайтесь добиться результата. Возможно, это наш последний шанс. И — ваш…

— Я искуплю…

— Именно. Искупить не помешает. Центру известно, что она обещала выйти за вас, если вы раскроете преступление против Велика и Машинки. Центр поручает вам раскрыть это преступление. Центр также передаёт вам сообщение, которое, возможно, облегчит выполнение этого поручения.

— Какое сообщение? — шевельнул ушами Чарли Че.

— Бумага хорошо впитывает запахи, — сообщил Дэн.

— В каком смысле?

— Не знаю. В прямом, видимо. Это всё, что просил передать Центр.

— Бумага хорошо впитывает запахи, — повторил Че.

— Точно.

— Это всё?

— Всё.

— А как там моя мама? Не просила ли что-нибудь передать мне? Передайте ей, что…

— Это всё. Уберите телефон. Сделайте ещё двадцать шагов не оборачиваясь.

Майор дошагал до двадцати, потом ещё до двадцати, позвал:

— Дэн? Товарищ Клоу?

Остановился, обернулся; за ним шёл снег, за снегом какая-то баба с ведром, за бабой опять снег, Клоу не было.

Теперь майор спросонья стоял на крыльце бревенчатого офиса и никак не верил в реальность Дэниела Клоу, потом вдруг начинал верить, а поверив, находил случившееся абсурдным и потому опять не верил. К тому же ему, русскому офицеру, было совестно признать себя офицером американским.