Дублин, из-за музыки расслышавший только «…сразу полюбила…», «…пениса мужик…», «…весь облизать и засунуть…», «…своим миллионом весь…», «…на миллион…», «миллиона…», «…миллионера…», «…миллионов…», давно думавший о том, чего бы съесть, поскольку сильно проголодался, ответил:

— Пойду позову официанта, а то пропал куда-то, — и зашагал к бару.

— Официально, конечно официально, как же ещё, — сказала тоже не всё расслышавшая Варвара. — Завтра и распишемся. Чего тянуть?

Завтра расписались, а через неделю сыграли свадьбу. Продюсировал брачный пир всё тот же Саша Дылдин, задействовавший те же лимузины, тех же подружек и тот же теплоход. Жених под утро прогулялся по палубе и случайно заглянул в иллюминатор одной из кают и увидел Дылдина, вступившего в интимные отношения с невестой. Невеста, в свою очередь, увидела в иллюминаторе лицо Дублина, увидевшего Дылдина, и что-то закричала. После чего находившийся в интимных отношениях Дылдин тоже посмотрел на иллюминатор и тоже что-то закричал, но при этом интимных отношений не прервал.

Жених кричать не стал, но очень вдруг захотел уйти домой. Не тут-то, впрочем, было. Теплоход полз по середине реки. Глеб поднялся в рубку и приказал капитану причаливать. Но, во-первых, оказалось, что до ближайшей пристани ходу полчаса, а во-вторых, что «приказы на судне отдаёт Александр Виталиевич» (Дылдин то есть). Глеб забился куда-то под корму и протосковал там битый час. Тут-то его и нашли завершившие интимные отношения Варвара и Саша.

Варвара сказала:

— А как ты хотел? У тебя же не миллион оказался, а девятьсот с лишним тысяч. Сотни для ровного счёта не хватило. А вот у Саши-то сотня и есть. Без Сашки ты не миллионер. А мне миллионер нужен. То есть ты с Сашкой. Что тут непонятного-то?

Дылдин сказал:

— Да ладно тебе, Глебыч, не бери в голову. Пойдём выпьем. Подумаешь, с кем не бывает.

Глеб сказал:

— Мы разводимся.

Разводились потом целый год. Варвара всё хотела денег отсудить. Но деньги были у Шейлока — далеки и незримы; ничего Варваре не перепало.

[Старайтесь, братья, не быть гениальными. Сами видите, отчего с Глебом вместо чуда первой любви случилась какая-то дрянь с Дорой, а вместо радостей первого брака с Варварой — опять дрянь. От гениальности! Неча было всю юность блистать на научном поприще. А надо было быть пообычнее, поближе к людям, в том числе и к тем из них, которые женщины. Рассмотрел бы их получше, понял бы что-нибудь про секс с ними — не угораздило бы так.]

Было ещё у Глеба Глебовича воспоминанье о классической школьной постановке Трёх Поросят, где Велик занятно импровизировал в роли Наф-нафа, недавнее ещё воспоминанье, неплохо сохранившееся. Но на ту же тему имелась уже фотография, так что в зачёт этот сувенир не шёл.

И не было у Глеба Глебовича больше ничего. И этого было мало, на это нельзя было прожить. Он стал тогда подделывать воспоминания, вымышлять то, чего не было. Но сын на этих фальшивых картинах получался, как во сне, без лица и с тихой печалью вместо голоса.

Он пробовал перебирать вещи Велика, но только случайно уцелевшие кедики тронули его. Да и то: вызвали не извержение памяти, а лишь несколько холодных проливных плачей.

Он закрывал глаза, закрывал глаза надолго, чтоб разглядеть сына в затонах забвения, русло которого было устлано стоячей пустотой. И однажды его терпение было вроде бы вознаграждено — его мальчик вынырнул из молчаливой немигающей мглы. Судорожно откусил от воздуха крупный тяжёлый вдох, проглотил его, как утопающий, целиком, одним махом. По золотым волосам скатилась белая и сухая, словно вата, летейская вода. Позвал: «Папа!» И пропал.

Видение Велика мелькнуло так быстро, что папа не успел даже протянуть к ребёнку руки. «Солнышко моё!» — отозвался он с непоправимым опозданием. Напрасно, видение не повторилось.

«Так нельзя, солнышко, так нельзя. Ушёл, всё забрал. Ничего папе не оставил… Нехорошо», — стонал Глеб, перебирая неудачные снимки и убогие воспоминания, целуя тени сына на них.

Позвонил Человечников, напросился в гости. Приехал через десять минут с Марго и тунгусом.

§ 26

Без Велика дублинская квартирка пришла в упадок и запустение. «Зачем им столько грязи? — с содроганием подумала, осматриваясь, Острогорская. — Как будто нарочно собирают её отовсюду, извлекают из таких вещей, в которых и искать бы никто не додумался». Она отказалась присесть и прислонилась к относительно чистой части обоев. Мейер присел на относительно чистый край дивана. От чая, как и Марго, отказался. Человечников, местный житель, привычный к некоторой неопрятности родного быта, выросший и созревший среди архетипических отечественных нечистот, глубоко укоренённый в них, без колебаний расположился на предложенном Глебом немытом утлом стуле, бодро выдул поданный им мутный чай и хотел курить. Но не курил, подозревая, что Маргарите Викторовне могут не понравиться испускаемые им дымы. Что-то подсказывало ему: не этим куревом надо окуривать такую женщину; тут надобен ароматный туман от Филипа Мориса или Давидоффа, какой в клубе «Биллионер» пускают биллионеры томным модницам в очи, а не его моршанская копоть, купленная в магазине для бедных.

— Мы дали в прессу объявление о пропаже вашего сына, — сказала Марго. — Цели три. Первая — поиск свидетелей. Вторая — помощь в розыске. Может быть, кто-то откликнется. Может быть, кто-то видел вашего сына. Третья цель — не дать кривцовцам не заметить этого дела. А если заметят (а теперь заметят) — не дать замять. И ещё, Глеб Глебович, хотим проинформировать вас кое о чём. Аркадия вашего касается. Вот Че скажет. Че!

— Фон Павелецц звонил, — откликнулся Евгений Михайлович. — Сообщил, что Кривцов дал команду разыскать Аркадия во что бы то ни стало. О Велике при этом ни слова, никакой команды не было.

— И ничего, и то хорошо, что хоть Аркашу ищут, — обрадовался Дублин. — Его найдут, он скажет, где Велик.

— Об Аркадии это не всё ещё. Майор Мейер добавит, — произнесла Марго. — Думаю, вам тяжело будет услышать, но лучше, чтоб вы знали… Майор!

— Мы навели справки об Аркадии Борисовиче Быкове, — майор поёрзал и сдвинулся в грязный угол дивана. — Прежде всего: это его настоящее имя. И он действительно сын Доры Бутберг, вашей сокурсницы, всё это так. Род занятий несколько неопределённый: политтехнолог, абитуриент, сисадмин, всего понемногу. В Москве часто бывает, в Питере, в Ухоловском районе Рязанской области… Всё так. А вот дальше… Дальше не так. В Лондоне никогда не был, в Египте не был, наврал. Никаких магазинов у него нет. «Сити системз», Том Джерри — вымышлены. Но это пустяки. Главное — он дважды задерживался по подозрению… Правда, оба раза его отпускали ввиду недоказанности… Скверно, что подозревался он в таком правонарушении, которое…

В дверь одновременно забарабанили, зазвонили, застучали, заскреблись и заорали «откройте! полиция».

— Нескучно, — отметила Острогорская.

— Какие документы предъявим? — спросил у неё тунгус. — Настоящие?

— Настоящие рано, — ответила она. — Пока мы туристы. Репортёры в творческом отпуске. Пишем очерк о провинции… Не любовники, если дойдёт до деталей.

— Такой справки у меня нет, — усмехнулся Мейер, вытаскивая из кармана нужное удостоверение.

— Может, нашли сыночка моего? — отворял дверь Дублин.

Трое полицейских втолкнули в квартиру Кольку Грузовика.

— Кто хозяин? А вы кто? Предъявите!.. — орал на каждого по очереди командующий вторжением отважный лейтенант.

Какое-то время ушло у него на чтение документов. Потом он разорался опять:

— Что вы тут все делаете? Что собрались? Хотел бы я знать!

— На улице познакомились. Выпить зашли. Поболтать. Вот журналисты из Москвы интересуются, как мы тут пьём, по каким обычаям. Что и чем закусываем, — сказал Че.