Немцы, разумеется, не препятствовали этому никоим образом, напротив, всячески раздували эту историю в подконтрольных французских СМИ. Газеты с каждым днем все больше вспоминали то Столетнюю войну, то битву при Ватерлоо, где лишь коварство и случай позволили англичанам взять верх над Наполеоном. И как следствие накал противодействия немецкой оккупации во Франции стал существенно спадать. Это в свою очередь позволило Германии перебрасывать все больше войск в Африку и даже устраивать для войск постоянную ротацию с регулярным отдыхом в Европе.*****
В советско-германских взаимоотношениях царил мир и порядок. Даже экономическое двустороннее сотрудничество вышло на полностью сбалансированный уровень взаимных поставок. Фактический захват всей европейской экономики и снижение накала борьбы на континенте позволил Германии довольно быстро нарастить свои поставки оборудования и транспорта по заказам СССР, ликвидируя ранее возникшую задолженность и даже уже вовсю осваивая перевезенное в Берлин советское золото.
На этом фоне Сталин наконец отвлекся от текущих вопросов и добрался до экономической части моего трактата. Результатом стало то, что в начале февраля я был вызван "на ковер" для обсуждения всех возникших у вождя вопросов. Увидев практически сразу же обилие пометок, сделанных Сталиным на страницах моего документа, я понял, что на этот раз дискуссия получится и жаркой, и обильной. Хотя легкая хитроватая смешинка в глазах Сталина, когда он предлагал мне присаживаться, говорило за то, что он находится скорее в хорошем расположении духа.
На эту работу я реально потратил несколько месяцев. Постарался учесть все, что мне было известно о достижениях советской экономики моей истории, а также все ее недостатки, приведшие среди прочего к итоговому провалу. В неменьшей степени я постарался вспомнить и осознать опыт капиталистического хозяйствования последних двадцати лет, прожитых мною в моем времени после развала СССР. Чем дальше я старался вникнуть в проблему, тем больше понимал, что как и в других областях виноватой в провале оказалась не сама экономика социализма, а то, во что ее в итоге превратили. К сожалению, о реальной экономической политике сталинского времени мне было известно гораздо менее детально, тем более, что из-за войны, а потом устранения ее последствий эта политика претерпевала неоднократные изменения под действием текущего момента. Но этот пробел я постарался устранить за счет непосредственных наблюдений происходящего уже здесь, а также за счет многих и продолжительных обсуждений с руководителями советской индустрии. Не забывал я, разумеется, и про серьезный положительный опыт в других странах. Та же Япония в моем мире показала множество интересных и поучительных примеров организации производств.
То, что у меня в итоге получилось, оказалось странной на первый взгляд смесью командной, плановой и свободной предпринимательской экономики. Но именно эта "жуткая смесь" могла показать наилучшие результаты. Оставалось теперь убедить в этом Сталина и остальное советское руководство.
Пока Сталин пробегал глазами мои тексты и свои пометки к ним, освежая их в памяти и не начинал разговор, я вспоминал, как трудно шел поначалу процесс подготовки материала.
Первое, с чем я столкнулся, была необходимость общего осмысления экономики и тех задач, которые она должна была решать в интересах страны. То, во что она выродилась в моем времени оптимизма, не внушало совершенно. Погоня за прибылью, как главной целью экономики привела к тому, что планета оказалась загаженной в считанные десятилетия, а ресурсы планеты, которых при другом подходе могло бы хватить не на одну сотню лет, истощились. Мир год за годом становился все абсурднее, примат материальных ценностей над духовными привел к стремительному разрушению цивилизации, имеющей перспективы развития.
Безусловно, рост материальных потребностей человека, его стремление сделать жизнь комфортнее, а труд более легким есть объективный процесс, который совершенно не стоит пытаться отменить или затормозить. Но поставить его в необходимые рамки, сбалансировав или даже подчинив материальные потребности духовным совершенно необходимо.
Второй вопрос, который меня заботил в самом начале, потому что считал его фундаментальным, это найти необходимый баланс между справедливостью, при которой уровень жизни человека должен был впрямую зависеть от количества и качествам его труда на благо общества и безусловной важностью сохранения единства общества как такового. То, во что может превратить человека вырвавшийся за флажки индивидуализм, я прекрасно видел собственными глазами в России после распада СССР. Но я также видел, к чему может привести тупая показная уровниловка всего и вся, дополненная чиновничьими спецраспределителями, в последние десятилетия СССР. Необходимо было придумать систему, при которой индивидуальные творческие устремления граждан находили всестороннюю поддержку государства и работали на общество, а не на его разрушение. Но при этом и все те, кто не обладал какими-либо уникальными качествами для индивидуальной самореализации должны были бы иметь достойный уровень жизни и не считать себя людьми второго сорта, ненавидя со своей стороны "выскочек" до глубины души. Общество должно было всемерно поддерживать тех, кто смог подняться над общей массой, чтобы у них от этой поддержки только прирастали силы для новых свершений.
Исключение должно было касаться только тех, кто проявлял склонность к откровенному тунеядству и желанию жить за счет других. А это ставило передо мной задачу решить проблему и так называемых раньте, кто в какой-то момент "выстрелил" идеей или удачным решением, получил от страны и людей заслуженную благодарность, а потом решил почить на лаврах всю оставшуюся жизнь, проживая ее в неге и безделии.
Когда я впервые попытался набросать на бумаге все эти положения, чтобы свести их воедино, мне показалось, что попытка безнадежна. Что я пытаюсь совместить противоположности, которые могут лишь взаимно уничтожить друг друга, а не гармонично дополнить. Но потом кое-что стало постепенно вырисовываться. Хотя за то, что вырисовывалось, меня бы легко заплевали все современные мне экономисты.
Первая задача, на мой взгляд, глобально решалась переосмыслением глобальных целей экономического развития. Если в моем мире ими была максимизация прибыли, а двигателем развития была конкуренция, то здесь все должно быть иначе.
Во-первых, целью экономики должно было стать максимально эффективное удовлетворение потребностей страны и народа в товарах и услугах при минимальных затратах ресурсов. Слава Богу, социалистическая экономика имела возможность не ставить вопрос прибыли во главу угла. Общенародная собственность на все средства производства и прямое материальное распределение всех основных ресурсов позволяли сделать в этом направлении очень многое. Тем более, что эта цель базово оказалась совершенно непротиворечивой существующей в этом времени цели максимально быстрого развития объемов промышленного производства в виду постоянного и всеобщего дефицита. Сейчас эта задача решалась как правило тупым методом максимальных валовых объемов, более сорока процентов которых тут же уходило в брак и в лучшем случае означало необходимость вторичной переработки сырья, а то и окончательную потерю ресурсов. Впрочем, второе присутствовало всегда, поскольку затраты электроэнергии, топлива и рабочего времени являлись невосполнимыми потерями.
Естественным образом напрашивалось повсеместное переориентирование производств на выпуск именно качественной конечной продукции, принятой независимой экспертизой. А распределение ресурсов по заводам и фабрикам должно было производиться в прямой зависимости от того, какое итоговое ресурсное потребление приходилось на одно конечное изделие. А помимо внешней независимой приемки должна была существовать и система внутреннего контроля, отсекавшего брак сразу же после его появления. В противном случае забракованной могла оказаться продукция гораздо более сложная, включающая труд множества добросовестных людей. Да, такая задача и такой путь необходимы. В моей истории ставить ее не было ни времени, ни возможности. Сначала бесконечная индустриальная гонка, чтобы успеть подготовиться к войне, затем сама война, потом ликвидация ее последствий не давали даже шанса на такую формулировку задачи. А когда напряг спал и в семидесятых ее все же попытались поставить, то выяснилось, что привычку к попустительскому отношению к браку впитало в себя уже не одно поколение рабочих и инженеров, да и партийным и государственным чиновникам было проще закрывать на это глаза, нежели реально пытаться перестроить систему с риском сломать себе шею. Единственное, где брак карался с самого начала по всей строгости, было штучное сложнейшее производство типа ракетостроения или сложных систем вооружения. И именно благодаря этому данные отрасли пусть и полузадушенные рынком, но все еще держались спустя два десятилетия на момент моего "отбытия" в эту реальность.
