— Боже! — Марка передернуло. — Так же можно отрезать себе язык!
— Вот и я тебе говорю именно это! Ты можешь разобраться с этой своей итальянкой? Или мне заявлять на нее в полицию?
— Конечно я с ней поговорю! — Марк схватил меня за руку и усадил рядом с собой. — Похоже, это действительно она. Действительно, очень похоже. И по времени совпадает. Прости меня, ради Бога! Я просто не смогу себя простить, если и в самом деле окажется, что это из-за меня тебе пришлось пройти через весь этот ужас. Прости меня, я всё улажу! Она больше ничего не посмеет тебе сделать! Я обещаю!
Он прижал меня к себе и стал целовать мои волосы. Это было такое удивительное чувство. Как будто меня выпустили из какой-то жуткой тюрьмы. Я не могла поверить, что все кошмары остались в прошлом и мне больше не надо бояться. Я снова была свободной!
Часть тридцать третья
Дни стали как будто резиновыми, а ночи — такими темными. Она не могла дождаться звонка будильника и вставала намного раньше, сидела на кухне, пила ромашковый чай и листала журналы, не видя картинок и заголовков. Просто так, чтобы чем-то себя занять. Она смотрела на иллюстрации чьей-то жизни и думала, как там он. Как он спит, во что он оденется, когда встанет, что ему приготовят на завтрак и кто будет гладить его рубашки. Уже много лет она мысленно проживала с ним каждое утро.
Она перевернула страницу. Мир шоу-бизнеса был верен себе — кто-то с кем-то опять разводился и делил детей и имущество. Если бы она и мужчина ее грез были вместе, то они никогда бы не развелись, потому что она никогда бы этого не допустила. Она бы заботилась о нем, нежила, берегла, готовила самое вкусное, хвалила бы его за его успехи и поддерживала во всём. Она бы смогла сделать его очень счастливым. Но годы проходили мимо, и ничего не менялось. Она проживала с ним мысленно каждое утро, а он проживал свою жизнь без нее. И даже не выглядел несчастным.
Артемида вздохнула и вспомнила слова Иосифа Шклярского, который обещал ей помочь. Он сказал ей, чтобы она хватала своего любимого. И что она всю жизнь сохнет. Так и сказал. И он ведь был прав. В качестве способа добиться своего счастья она когда-то выбрала терпение и ожидание. Но этот способ оказался абсолютно провальным. И в это утро, в тот момент, когда над городом поднялся рассвет, Артемида поняла, что ждать она больше не может. Она должна была действовать, более того, она чувствовала в себе силы и готова была сражаться за свою любовь, и ей вдруг стало абсолютно всё равно, что скажут о ней ее родственники, подруги и сотрудники. Только любовь имела значение в этой жизни, а не чьи-то слова за спиной.
Но как действовать? Прийти и признаться во всём она не могла. У нее не хватило бы решимости, а кроме того, объект ее страсти был постоянно занят, и для долгого обстоятельного разговора у него вряд ли нашлось бы время. Позвонить и рассказать всё по телефону тоже было бы как-то странно. Тем более когда вы весь день сидите буквально через стенку друг от друга. И тогда Артемида решила написать письмо. Способ был проверен классикой и не должен был ее подвести. Но и из этой затеи у нее тоже ничего не вышло. Оказалось, что описывать чувства на бумаге еще сложнее, чем говорить о них вслух. Все слова вдруг становились какими-то неполноценными и корявыми, а смысл то и дело норовил уйти куда-то не туда. В конце концов, Артемида решила ограничиться запиской. Сказать всё коротко и ясно.
Но написать банальное «Я люблю вас» она тоже не могла. Это было бы как-то совсем по-детски. Артемида перепортила полпачки писчей бумаги и в результате остановилась на простой фразе, которая, как ей казалось, отражала ее отчаяние и всю полноту чувств. Она взяла карточку с логотипом музея и написала на ней большими печатными буквами: «Ты еще можешь всё исправить». Она сомневалась, не будет ли лучше сказать «всё спасти», но потом решила, что это будет чересчур пафосно, и оставила слово «исправить». Она не стала подписываться, потому что подумала, что, увидев карточку собственного музея, господин Лунц сразу догадается, кто написал ему эту записку. Артемида вложила карточку в белый конверт, потом еще несколько раз доставала ее и снова вкладывала обратно. После того как записка была готова, Артемида вдруг почувствовала себя намного лучше. У нее опять появилась надежда, она снова поверила, что всё непременно наладится. Она настолько взбодрилась, что даже сделала утреннюю гимнастику и успела положить на лицо питательную маску. Сегодня она должна была выглядеть безупречно.
Наконец-то в жизни директора музея изящных искусств всё снова встало на свои места. Дни стали яркими, а ночи наконец-то заполнил долгожданный спокойный сон. Господин Лунц обрел внутренний покой и свое прежнее внешнее обаяние. Он щедро одаривал окружающих своим шармом, искрил талантами дипломатии, проявлял удивительную заинтересованность во всех делах музея и фонтанировал безудержной энергией. Странно, но, сделавшись убийцей, он вдруг стал очень приятным и уверенным человеком. К своему собственному удивлению, он вдруг стал проявлять недюжинную волю и железный характер и даже нашел в себе силы порвать с нежной нимфой. Не то чтобы его чувства к ней исчезли или хотя бы стали меньше, просто их заглушали слова Шклярского, которые до сих пор назойливым колоколом отзывались у него в голове. О том, что за деньги она готова с любым. И на что угодно. Лунц ужасно злился на Шклярского — до сих пор, — потому что понимал, что тот был прав. Болезненным волевым решением он сказал себе строгое нет и уже несколько недель не отвечал на звонки нимфы, более того, он отдал Артемиде распоряжение не впускать ее к нему и не соединять с ней. Господину Лунцу было от этого ужасно скверно, но он не переставал хвалить себя за выдержку и стойкость.
В то утро он появился у себя в приемной, сияя лучезарной улыбкой, и даже наградил Артемиду порцией внеочередных комплиментов. Она, как обычно, вся зарделась, как старшеклассница, а господин Лунц про себя посмеялся над ее милой реакцией. Разумеется, он с первого дня ее работы знал о том, что она влюблена в него по уши, а сейчас он даже подумал, что тогда, давным-давно, она ведь была прехорошенькой и можно было бы вполне закрутить с ней ни к чему не обязывающий романчик. Но только тогда ему больше нравились длинноногие глупенькие блондинки. А сейчас… Да и сейчас они нравились ему по-прежнему и ничуть не меньше, чем тогда.
Директор музея изящных искусств уселся в свое любимое кресло и с удовольствием потер руки, предвкушая рабочий день. С тех пор как он стал свободным, он получал необыкновенное наслаждение от работы. Ему теперь всё было под силу. Он стал уверенным, сильным и спокойным, и ничто больше не могло выбить его из колеи.
В кабинет вошла Артемида, она несла на подносе чашку ароматного кофе с двумя неизменными шоколадными печеньицами, утреннюю почту и документы на подпись. Она аккуратно поставила кофе на белоснежную льняную салфетку, почту положила слева, а стопку самых важных документов справа. Так господину Лунцу было удобнее. Его верная секретарша, как обычно, делала всё ловкими отточенными движениями, но сегодня директору музея вдруг показалось, что у нее немного дрожат руки.
— Артемида, — сказал он, осторожно взяв ее за локоть. — Хорошо ли вы себя чувствуете сегодня, мой ангел? Мне почему-то кажется, что вы немного не выспались. Хотя можете не рассказывать мне подробности, я всё понимаю. — Он игриво подмигнул ей. — На улице весна, и вас, разумеется, одолевают кавалеры.
— Вы опять шутите, господин Лунц, — снова зарделась Артемида и быстро выскочила из кабинета.
Директор музея изящных искусств остался крайне доволен своей шуткой, сделал глоток крепкого кофе и взялся за почту. Сверху на правой стопке лежал белый конверт без подписи. Господин Лунц повертел его в руках, потом открыл и достал карточку с логотипом музея, на которой крупными печатными буквами было написано: «Ты еще можешь всё исправить».
