– Я и пива захватил, держи, твоё любимое, из бара…

– А ну, дай сюда! – отбираю у Макса бутылку.

Офигеть! Это мажоры всегда такое пьют? Это пиво? Да это блядская амброзия!

– Слушай, это не тебе… – начинает вякать Спирит, но я так на него гляжу, что он затыкается.

Ой, ням-ням… А пирожные – это без меня.

– Ааа, – блаженно стонет Макс, – Спирит, ты мой благодетель… А теперь салфетки. Бля, Стас, да не вытирай ты руки о сиденье!

Подумаешь, какие нежности! Влажные салфетки премерзко воняют, но руки оттирают здорово. Выкидываю их в окно. Спирит опять пытается возмутиться, но я снова смотрю, и он отводит взгляд. Вот так-то. Максимально разваливаюсь на заднем сиденье, пытаясь втиснуть в узкое пространство ноги. Я ведь сегодня не ужинал, кстати. Эти двое шепчутся на переднем сиденьи, я с интересом слушаю – не каждый день удастся подслушать, о чём говорят настоящие геи, а не просто пидоры из твоего класса. Чувствую себя прямо исследователем неизвестной фауны, энтомологом-первооткрывателем.

– Ты скажи, Спирит, как ты опять не побоялся за руль сесть? Вот поймают тебя без прав…

– А я с правами. Братец одолжил. Ты же знаешь, мы с ним похожи, кто в темноте разберёт. Да пофиг, Макс, поехали!

– С ума сошёл!

– Да ты тут долго не протянешь! Ты уже на себя не похож, а скоро вообще человеческий облик потеряешь, – Спирит косится в мою сторону. Это он, типа, намекает, что я на человека не похож? Стоп, куда это они собрались?

– Слушай, ты знаешь, это дело принципа. Я своему отцу не уступлю. Мне, блядь, надоело, что он меня за слабака держит! «Ты, Макс, тряпка, тобой только туалеты мыть, весь в свою мать!»

– Ладно-ладно, не начинай заново. Ты думаешь, если тебя тут убьют, тебе это поможет что-то ему доказать?

О чём это они? Макс тут что-то доказывает своему отцу? Теперь понятно, чего он на третий день не побежал, с воплями, по дороге: «Заберите меня, я буду хорошим!» – как кое-кто.

– Меня не убьют, – произносит Макс как-то без убеждения.

– Конечно, нет, – вклиниваюсь я в разговор, – только, если я сам, и если будешь меня доводить, блин.

– Форслайн, ты шило на мыло поменял. И ты удавишься с этим мылом, я гарантирую тебе, – Спирит, не скрывая раздражения, таращится на меня, старательно избегая смотреть в глаза.

– Форслайн? Это кто?

– Это моё прозвище, – отвечает Макс, – среди паркурщиков.

– Среди пидорасов, значит.

– Комнин, блядь, я же прошу!

– Переживёшь.

– Форс, я тебя прошу, поехали. Поживёшь у меня. Забей на своего отца, ну это же невозможно терпеть! Что это за ебанутый тип? Какого хрена он тобой распоряжается? Он что, тут, блядь, смотрящий? Тьфу, я с вами сам материться начал, а зарекался ведь.

– Спирит, – голос у Макса серьёзный и напряженный, – поверь, Комнин – та ещё сволочь, и место это настолько поганое, что ты себе не представляешь, и кормят тут всякой парашей, и преподаватели – просто идиоты клинические. Но. Я. Не. Сдамся. Мне надоело выслушивать от отца одно и то же. Красить волосы, отжигать в клубах, гонять по ночному городу – это всё, конечно, круто. Только, если я хочу, чтоб он меня за человека держал – я отсюда уйду либо в декабре, либо вперёд ногами. Всё, разговор окончен. Давай выпивку и мы пойдём. Завтра рано вставать, а мне поспать надо. Ещё чего пожрать с собой есть?

Спирит только вздохнул и принялся выкладывать ещё какие-то баночки и пакетики. Я, без стеснения, загрёб половину и шоколадку прихватил – Банни покормлю.

– Вот пакеты с выпивкой, а это деньги, – Спирит бросил на меня очередной злобный взгляд, – или мне их сразу этому отдать?

– Пусть у него пока будут, – равнодушно бросил я. Не люблю у себя ничего держать: вещи, деньги, – неважно. – Пиво ещё есть? Давай сюда!

– Как ты это терпишь, – шипел Спирит, но я, не обращая внимания, уже вылез из машинной духоты.

Ах, хорошо пахнет на шоссе. Дымом, бензином, ещё какой-то хренью. Классная тачка, здорово, наверное, сесть за руль и набрать скорость километров до двухсот. Свобода. Эти пидоры опять сосутся в машине, ну, ёлки-палки! Щас ещё трахнут друг друга на прощание. Пинаю машинку по упругому колесу, стучу в окно, стараясь не смотреть, как Макс наматывает себе на руки длинные кучерявые патлы, а Спирит залезает ему под куртку. Они с неохотой разлепляются. Макс вылезает с парой мелодично звенящих пакетов. Ого, а там много всего. Наверное, и мой ром есть. Машина резко газует и уносится в темноту. Макс тяжело вздыхает.

– Это твой любовник? – неожиданно для себя спрашиваю я. Бля, чего это мне приспичило?

– Это мой хороший друг, – сквозь зубы отвечает Макс. – Мы с ним с детства дружим. Вместе в школу ходили, на таэквондо, паркуром вместе занимались… И да, он мой любовник. И что?

– Да нет, похуй мне.

Хотя, конечно, мне не похуй. Если они друзья – то зачем трахаются? Да ещё и целуются? Наверное, у настоящих геев это как-то по-другому происходит…

– Спирит любит рисковать, – продолжил Макс, пытаясь поудобнее взять пакеты. Я молча отобрал оба, взвесил в руке. Переложил из одного в другой пару фигурных бутылок, взял его, а тот, что поменьше, всучил Максу. А то будет идти и ныть, что ему тяжело. – Ему ещё нет восемнадцати, а он берёт права брата и гоняет на машине. Его уже ловили и штрафовали за это, и бесполезно.

– Круто, – соглашаюсь я, – пошли, что ли?

Обратно мы идём медленно. Облака окончательно разошлись, на небе, кроме объеденной луны, появились звёздочки. Всё-таки, мы слишком близко от города и никаких созвездий не разглядишь. Помню, я рассматривал в учебнике карту звёздного неба и никак не мог соотнести её с той замызганной ерундой, которая возникала каждую ночь над головой. Подстава.

– Макс, – вопрос возник в голове совершенно спонтанно, – а что такое паркур?

Он вытаращился на меня, как будто я спросил, в какой стране мы живём или какого мы пола.

– Ты не знаешь?

– Неа.

– Ну, ты даёшь! Паркур – это круто. Это… ну как спорт, только круче. Это, своего рода, искусство. Искусство перемещаться сквозь окружающее пространство, – голос Макса стал мечтательным, из него исчезли манерность и напряжение. – Меня в детстве и на таэквондо гоняли, и на плаванье, и на бокс, и на хоккей… Только мне всё это не нравилось. А в четырнадцать лет Спириту попалась статья про трейсеров в каком-то журнале. Это было так круто, тем более, мы постоянно таскались по каким-нибудь промзонам и заброшенным заводам. Сначала вдвоём тренировались, потом нашли других… Отец бесился страшно.

– Ну, а что это вообще?

– Ну, смысл паркура в преодолении препятствий. Не на каком-то там полигоне, а в городе. То есть – машин, гаражей, заборов… Всего, что встречается на пути, и только с помощью своего тела, без всяких приспособлений.

Теперь понятно, чего это он так ловко через забор прыгал.

– А зачем тебе это? – ладно, мне отсюда регулярно вылезать надо, а, кроме как через забор и в окно, это не получается, но с чего нормальному человеку прыгать через гаражи…

– Ты не поймёшь, – Макс поудобнее перехватывает свой пакет.

– Ну да, я же тупой.

– Паркур – это свобода, это твой собственный путь! Нужно иметь индивидуальность, чтоб это понять.

– Макс, допиздишься – одного, нахрен, оставлю. Будет тебе свобода!

Свобода, блядь. О чём он там думает? Ну да, его же ущемляют, волосы красить не дают, наверное, яхту не купили. Педик и мажор. Хотя через забор он перелез классно, тренированный, сука. Да и на физ-ре он далеко не последний. Может, его как-нибудь потренироваться с нами позвать? Хотя нет, ещё чего. Хватит и того, что я ему разрешаю с нами в душ ходить, хотя парни из моей компании не очень довольны.

– У тебя тоже получилось бы, наверное, – неожиданно добавляет он. –Хотя… Ты слишком тяжелый и высокий. Даже я высоковат, это иногда мешает. Спириту легче.

– А у него нормальное имя есть?

– Есть, но он им редко пользуется. А я своё прозвище почти не употребляю.