– Стас в карцере сидит, – сказал я, чтоб нарушить молчание.
– Ага. Дядя сказал. У него праздник – он этого урода терпеть не может, – Леночка глядел так же пусто и безжизненно, как и в прошлый раз. На нём была футболка – на этот раз обычная, мужская. И синяк около уха.
Ну, давай, Макс, ты у нас плейбой или кто?
– Что такое? – я слегка коснулся синяка. Леночка вздрогнул и покосился на мою руку.
– Да так… Чего тебе, Макс?
– Да ты сядь, – я улыбнулся, – не стой тут…
При внезапном приступе озарения я вспоминаю, что у меня, всё-таки, есть полшоколадки – той самой, кстати, раздавленной Стасом. В боковом кармане чемодана. Я выдвинул его из-под кровати, поломал шоколад квадратиками, высыпал на фольгу.
– Угощайся!
Леночка машинально взял кусочек. Блин, с чего же начать?
– Мы трахаться будем? – Леночка явно не расположен к долгим разговорам.
– А куда торопимся? Посиди со мной, поболтай, – я улыбнулся как можно обаятельней, заглядывая мальчику в глаза. Чёрт, а хорошенький ведь! Года через три, через четыре такой красавчик будет – если раньше не загнётся от этой жизни! Куда эти суки, которые, типа, взрослые, смотрят? – Не бойся, с пустыми руками, – я показал пятисотку, – всё равно не уйдёшь.
– Ну, ты, ваще, – хмыкнул мулатик. – Нафига тебе?
– А может, я просто с тобой поговорить хочу. Может, ты мне как человек интересен.
– Я не человек, – завёл Лена-Лёня свою шарманку, – я шлюха…
– Для меня – человек! – это я сказал совершенно искренне.
– Это потому, что ты тоже? – Леночка посмотрел с интересом. – Тоже пидор?
– Лёнь, пидор – это ругательство. Я – гомосексуалист. Ну или гей. И у меня это… – я задумался, как бы сказать поточней, – добровольно. И знаешь, что? Каждый человек –
неважно, какого цвета его кожа – может выбирать. Кого любить, с кем спать…
– Я не могу. Я шлюха. Я только и гожусь, чтоб меня все подряд ебали. И всю жизнь будут ебать все подряд.
Так-так, разговор принимает правильное направление. Я улыбнулся ещё теплей и подвинул к мальчику обломки шоколадки.
– Лёнь, – начал я, внутренне замирая. Началось самое главное, то, что должно помочь Стасу, – а я не запомнил, ты в прошлый раз говорил или нет, сколько тебе лет?
…Дверь захлопнулась и я откинулся на кровать, отключив диктофон. Посмотрел на часы. Ох, ёпт, час ночи. Как же я устал… Сейчас бы лечь, поспать… «Да-да, поспи немного, – зашептал в голове коварный голос, – совсем чуть-чуть, а потом всё сделаешь…» О да, а то я себя не знаю. Я себя как облупленного знаю – уже почти семнадцать лет! Если я сейчас лягу, то проснусь только под утро. А тогда… Тогда во многом будет поздно. Так, где у нас тут почта?
«Спирит, вопрос жизни и смерти, выйди на связь, пожалуйста!»
Я его попросил сегодня ночью не спать и, кровь из носу, но найти какие-нибудь колёса – хоть «Запорожец», хоть БТР. И свой ноутбук.
Письмо.
«Я не сплю, сижу с Алем у него, он меня подбросит. Что за пожар?»
«Выдвигайся сейчас с ноутбуком туда, куда и в прошлый раз. Быстро!»
Что за идиотская переписка – отправил строчку, а потом ждёшь, перепроверяешь почту… Ну, когда человечество изобретёт что-нибудь поудобнее?
«Понял, выдвигаюсь!»
Стук в дверь. Что за?
– Макс, это я, – Банни поскреблась в дверь, – он ушёл? Ну и что вы с ним? Это?
– Господи, какое ещё «это»? Поговорили и всё. Он тут достаточно наговорил – и про своего дядю, и про директора, и про всех. Запись – просто яд!
– И чего, – она села и уставилась на меня, – завтра дадим директору послушать?
– Смеёшься? – я включил смарт на зарядку, а то не хватит на всё, что я задумал. – Как думаешь, долго он у меня целым будет? Отберут мигом и всё.
– Тогда, как мы?
– А так, – я прикинул время. Спирит в прошлый раз говорил, что сюда ехать, примерно, минут сорок, если быстро. Но это – на нашем «Харриере» или на БМВ Спирита. А Алькатрас, если память мне не изменяет, водит какие-то «Жигули» с тойотовским двигателем. То есть, где-то час. А тут бежать минут двадцать. Ладно, посидим пока.
– Сейчас мои друзья приедут, я перекину им звуковой файл на ноут, – у Банни брови поползли вверх. – Завтра я позвоню и директор выслушает запись по телефону. Главное, уговорить его позвонить, потому что мой тут не ловит, только интернет. А из интернета звуковой файл грузить – мы до Нового года провозимся!
– Вау, круто! Друзья на тачке с ноутбуком… Как в кино про Джеймса Бонда или типа такого, – Банни посмотрела на меня с восторгом. – А что потом с этой записью?
– А потом, если Таракан Валерьевич не согласится на наши условия, – от этой фразы я почувствовал, как губы разъезжаются в улыбке, – очень уж серьёзно звучало, – мой друг передаст запись одному юному журналисту, который спит и видит накопать какой-нибудь скандальчик. А уж на всякие там связи и прочее Люку плевать.
– Какому ещё люку?
– Люк – мой приятель по трейсерской группе «Фрисмос». На самом деле, его Андреем зовут – Андреем Одинцевым. А сестру – Лерой. Но мы их зовём Люк и Лея, по «Звёздным войнам»…
Я принялся рассказывать Банни о нашей группе, временами поглядывая на часы и зевая.
– Ты спать не хочешь?
– Нет, я слишком злая, чтоб спать. Мне хочется пойти и кому-нибудь волосы повыдёргивать!
– Мне, – я провёл по своему ёжику, – уже выдёргивать нечего.
– Да не тебе! – махнула девочка рукой. – Люське, этой сучке… Или Татьяне Павловне… Уродина жирная! Думала нашу выпивку забрать, ты видел?!
– Ага, классно ты стол пнула…
Мы трепались ни о чём, я следил за временем. Как же хочется спать! Алкоголь и нервы, и переутомление от общения с Леночкой – всё сказывалось.
Стаса мы старались не упоминать. Что-то в этом было суеверное – так не вспоминаешь человека, лежащего в больнице во время операции или отвечающего в суде. Словно боишься напомнить о нём тёмным силам, сглазить. Но мысли, всё равно, возвращались – Стас, лежащий в тёмной цементной коробке на голом матрасе, даже без одеяла, в порванной рубашке от «Дольче и Габбана»… Интересно, кровь у него остановилась? Спит он или лежит, неподвижно глядя в темноту, придумывая очередную гадость? Гадость, ага. Жестокое убийство – не изволите? Верит ли он, что я ему помогу? Вряд ли. Ему ведь никто никогда не помогал. Он кому-то – да. Мне, к примеру. Некстати вспомнилось, как мы чистили картошку – вернее, Стас чистил, а я пересказывал ему сагу «Тысяча и одна поездка Макса на море, с попытками утонуть, нажраться в хлам и поскандалить с отцом». А ведь он тогда спокойно мог бы почистить свою часть и оставить меня на всю ночь куковать над этой картошкой. Не оставил. И не потому, что он добрый такой. Просто… не оставил и всё.
Мне, вдруг, жутко захотелось расспросить Банни о Стасе. Как они познакомились, как начали общаться. Каким Стас был раньше – в тринадцать, в четырнадцать, в пятнадцать лет? Таким же отмороженным, как сейчас? Как он улыбался до травмы, плакал ли когда-нибудь? Что рассказывал о своей семье, чем мечтал заняться после школы?
Время.
– Я пойду, – сообщил я девочке, застёгивая куртку. Куртка у меня шикарная – демисезонный пуховик, оформленный «под кожу», внутри – настоящий гагачий пух, по капюшону – мех скунса. Я её в гардеробе не вешал – ещё разорвут или порежут. Так-то это неудобно, но вот сейчас пригодилось.
– Подождёшь меня?
– Ага.
Воздух жгуче-холодный. Как тогда, в первый раз, бегу по карнизу (ну и широченные тут карнизы! И вся эта лепнина тоже – пошлая роскошь!), спрыгиваю с козырька, оглядываюсь. Вроде, никто не смотрит… Пробегаю полосу жёлтого света, вспоминая, где через забор мы перелезали в прошлый раз. Ага, вот верёвка, закопанная в палые листья. Забор. Пружинисто спрыгиваю на валяющуюся шину, сальто, приземляюсь. Не зря тренировался! Бегу, подсвечивая землю экраном, чтоб не грохнуться. Вспоминаю, как Стас бежал здесь, совершенно не глядя под ноги, без всякого фонарика – бежал, как будто это его привычный путь. Ну, да, он, вроде, мне говорил, что часто так бегает… Но куда? Ему некуда бежать, не к кому.
