Но, вообще, жизнь бурлила и мне это нравилось. Люблю, когда есть какое-то занятие. Когда что-то организовываешь, планируешь, проверяешь. И это чувство предвкушения – когда знаешь, что будет в итоге.

Кому-то будет больно. Кому-то будет плохо. Кто-то будет стоять, как дурак, и не понимать, что произошло. И к этому – целиком и полностью – причастен ты. Ну, то есть, я. Я это задумал и осуществил. Всё-всё под контролем. Самые прекрасные в мире моменты.

У меня фирма веников не вяжет и всё началось, как я задумал. Вечером спрятались в комнате у Макса. Когда Банни выходила из своей комнаты, то слегка шлёпнула ладонью по двери.

– Приготовились, – кивнул я Максу. Тот натянул поверх рубашки свитер. Подождав немного, мы выбрались из окна и пошли по карнизу. Хорошо, что Макс не только такой высокий, но ещё и ловкий. Вовчик с этого карниза раза два падал, хорошо, что я его удержал, а был бы я послабей – переломался бы весь. Тут пару раз такое было, что народ падал и башку разбивал.

До мастерской добрались без приключений, я открыл дверь. Про универсалки Максу пришлось, всё-таки, рассказать. Он ещё на меня наехал, мол, как я к нему в комнату зашёл тогда? Не скажу – он со мной не пойдёт. Я бы мог его и нахуй послать, но, вместо этого, показал. И не пожалел. Во-первых, он прифигел, во-вторых, предложил прятать у себя. У него, оказывается, не только в каблуках тайники, но и чемодан с двойным дном. И коньяк он держит во флаконе от одеколона. Вот ведь гад хитрожопый! Теперь понятно, чем от него тогда сифонило.

Почему он тогда был такой смурной и замученный – он так и не сказал. Вообще, мне казалось, что он… не то, чтоб боится, а, скорее, ждёт чего-то. От кого-то. Но вот от кого? Кто ему мог угрожать? Покажите мне этого самоубийцу! Макса, с того момента, как после чистки картошки мы вместе умывались и за столом сели вместе, лишним словом зацепить боялись. Только Азаев попробовал заикнуться – мол, неужели Макс такая охрененная давалка? – так я ему мигом рожу подрихтовал. Он не Макс, не успел увернуться.

В мастерской было полутемно, из окон падал свет от фонарей. Я с удовольствием вдохнул знакомый запах – дерево, металл, машинное масло.

– Давай аккуратно поставим парты… да тише ты… Вот сюда и сюда. Так дотянешься или ещё стул подставить?

В итоге я дотянулся и так, а Макс положил на парту небольшую подставку – её сколотили, чтоб те, кто помельче, могли за станками работать. Открыв ведёрко со смесью, я с удовольствием её понюхал. Пахнет едко и остро – химический запах. Люблю такие запахи – бензина, клея, краски. Я не какой-то ёбаный токсикоман, этих дебилов я в жизни насмотрелся. У нас тут таких тоже полно – Евсеевы, например. Я с ними не контачу, мне противно, ну, и всекаюсь редко – на открытый конфликт они не идут. А вот за пару тюбиков «Момента» их можно на многое подписать. Они бы и Макса опустили – за клей.

Цепляю к балке своё приспособление, аккуратно поправляю леску на пластмассовом колечке от скотча с пропиленной бороздкой – там, где она провернуться должна. На мне перчатки – мало ли, как оно обернётся. На Максе – тоже. Вся конструкция собрана в перчатках. Ну, я же не лох, сериалы ментовские не зря смотрел. И Макса подставлять не собираюсь, я ему тоже перчатки дал, у меня их целая упаковка, ещё летом из медпункта спиздил.

Повернувшись, снова смотрю на Макса, как он стоит, запрокинув лицо, держа в зубах фонарик. Свет разбавляет темноту, всё полусерое или полусинее и какое-то странное. На секунду мне кажется, что я не в своём любимом кабинете технологии, а в каком-то мне незнакомом месте. И даже, как будто, забываю, зачем я здесь – просто стою и смотрю на Макса. Закреплённое ведёрко с битым стеклом и едкой жидкостью покачивается у меня над головой. Бррр, чё за нафиг? Всё по порядку: вот я, вот Макс, вот мы поставили нарисованные на тонкой фанерке плакатики (гуашью рисовала Банни): «Ты ёбаный пидор и мать твоя шлюха», – вот закрепили наверху ведёрки… Опять Макс. Сосредоточиться!

Я спускаюсь с парты, Макс ещё возится.

– Тебе помочь? – спрашиваю негромко, глядя вверх. Не то, чтоб я, прям, хотел помочь, но захотелось залезть и стать с ним рядом. Но Макс покачал головой – нет, так нет. Ещё раз всё поправив, он погасил фонарик и легко спрыгнул вниз.

– Теперь парты обратно… Вот.

– Ночные сапёры, – вдруг, ни к селу ни к городу, высказался Макс, когда мы расставили парты на место.

– А?

– Есть такая группа – «Ночные снайперы», слышал?

– Нет.

– Ну вот, они снайперы, а мы сапёры, понимаешь?

– Ты это сейчас к чему?

– Так, ни к чему, – Макс посмотрел в упор, – просто в голову пришло. А интересно тут… Ты ещё что-то сделать хотел?

Я покрутился вокруг станков. Они были слишком крепкими и массивными, а у меня не было подходящих инструментов, чтоб их по-настоящему испортить. Где что мог – я отвинтил, куда мог – напихал железок. Погладил защитного цвета бока, вспомнил Сергея Александровича. Всё-таки умный был мужик.

– А у нас в старших классах труды не велись, – тихо сказал Макс, с любопытством осматривая и ощупывая станок, – нас учили работать с компьютерами. Это важнее. Ну, зачем мне уметь вытачивать табуретки?

– Тебе – незачем, – мне вдруг стало обидно за технологию. Компьютер компьютером, а это – другое. – Но, вообще, мало ли как оно будет в жизни.

Я вижу в темноте силуэт Макса на фоне окна. Свет фонарей во дворе желтый и оранжевый – вперемешку. Макс поводит плечами, фыркает. Лица не видно, только глаза блестят.

– Ну, уж вряд ли мне придётся стать к станку! И такое самодовольство в голосе!

– В тюрьме встанешь.

– А что вдруг я в тюрьму сяду? Я не преступник и, в отличие от тебя, не собираюсь им становиться.

Ну, бля, сказал!

– С чего ты такое решил?

– Да ты уже преступник, – у Макса голос весёлый и меня бесит, что я не вижу его лица, – взлом, порча имущества, избиения, всякие махинации, вымогательство, шантаж… Это всё – про тебя! А может, что ещё!

– Ну, и может, – я подошёл поближе, пытаясь рассмотреть его лицо, – но ты же меня не заложишь, а, Макс? Ты ведь не такой?

– Не такой, – соглашается он, – и вообще, мне пофиг, если честно. По моему отцу и его коллегам тоже тюрьма плачет. Да и я сам…

Если не смотреть, то лучше различаешь другое. Например – запах. Я чувствую, от Макса пахнет каким-то парфюмом – не той дрянью, которую он мешал с коньяком, а чем-то холодным и горьким. Так осенью в лесу около дороги пахнет. Слабый такой запах. Ловлю себя на мысли, что хочется подойти совсем близко, уткнуться в него лицом и принюхаться. Но это, конечно, шиза полная. И ещё – звук. Я слышу, как он дышит. Мне даже кажется, я слышу, как у него кровь течёт и сердце бьётся – или это у меня в ушах шумит? Глюки какие-то, я надышался растворителем для краски, надо скорее отсюда сваливать.

– Пошли скорее, – перебиваю его. Открываю дверь, выглядываю. В коридоре никого – ну, и понятно. В той части, где кабинеты, по ночам никого не бывает.

Значит, сейчас спускаемся на второй этаж, там окно, вылезаем в него и по карнизу идём-идём-идём обратно к своим окнам. Идеально! Просто иде…

– Эй, кто там бродит? Комнин, ты?

Обана, вот это мы попали!

Макс смотрит на меня с ужасом, как будто нас на ограблении банка застукали. Вертит головой, пытается понять, куда бежать. Кто-то поднимается по лестнице, я вижу отсветы фонарика.

– Ну, кто там опять шляется? Комнин? Евсеев?

Бежать и прятаться некуда, и я киваю наверх. Там железная лестница ведёт на чердак. Быстро и тихо! Мы взлетели по лестнице как раз вовремя, кто-то затопал, заметался луч фонарика.

Какой дебил сделал на чердак такую маленькую дверь? И такой узкий порожек? Мы с Максом стоим, как два ёбаных атланта, на крошечной цементной полоске, держаться не за что, и мы упираемся в низкий потолок руками. А то снизу увидят. Макс стоит близко-близко и я снова чувствую этот запах. Сейчас он мне кажется сильным. Ни с того ни с сего приходит в голову, что сейчас дежурная – а это она – почует его и поймёт. Что мы тут. Что это Макс. Пиздец, меня конкретно глючит. «Да уходи же ты, шлюха старая, вали уже, нет здесь никого, иди обратно на второй этаж и решай свой ёбаный кроссворд!» – думаю я. А она всё вертится, тычет фонариком в разные стороны и тут…