Он потом сказал, что всегда мечтал увидеть, как кого-нибудь убивают. И всегда мечтал познакомиться с убийцей.

Тогда, конечно, я этого не понимала. «Что он смотрит?!!! Он что, не понимает?!!» Где-то хлопнула дверь.

– Канай, давай, по-бырому! – прошептал парень.

– А-а-а? – у меня голос дрожал и истерика подступала к горлу. Труп приковывал мой взгляд.

– Пиздуй отсюда, живо, пока не запалили! Ща приебутся, я скажу, что она при мне уебалась, у меня с ней тёрок не было, мне поверят. Ну, чё встала! Вали!

И я убежала. Убежала и пряталась в каких-то углах, и рыдала до самого вечера. В тот вечер ко мне не цеплялись – ещё бы, такое событие! Одну школьницу нашли мёртвой!

– А кто нашел?

– Да этот… Псих из восьмого.

Так его тогда звали. Прозвище Сатана пришло позднее, а право зваться по фамилии – и вовсе в самом конце. Он это заслужил.

Я два дня провела, как в тумане. Вскакивала по ночам. Стоило кому-нибудь из взрослых ко мне обратиться, как мне казалось – они знают. Все знают. Догадаются. Что же со мной будет?..

А этот парень? Я посматривала в его сторону. Он обычно торчал в компании старшеклассников или таскался со своими друзьями-ровесниками. Я набралась мужества и спросила у одной девчонки, кто это.

– Это? Стас Комнин. Ваще псих. Он тут недавно, но уже всех заебал. Дерётся, как чокнутый, боли не чувствует. Он чё, тебе нравится? Ну ты и дура!

Я молчала. Я не знала, что сказать. Это было самое страшное время в моей жизни – я не знала, что делать, что будет завтра. Всё потеряло смысл, мир лишился опоры. Только холод и страх. И одиночество.

Мысль о самоубийстве пришла мне в голову спонтанно. Просто в какой-то момент я подумала – я больше не могу. Не смогу это терпеть, так жить. И зачем? Кому я нужна? Матери? Зачем жить, если тебя все ненавидят?

Мне было только тринадцать лет.

– Привет.

– А?! – я пряталась в библиотеке, единственном месте, где можно было посидеть спокойно. Тут было хорошо, пахло старой бумагой, клеем и чем-то неуловимо едким от старых, оббитых клеёнкой скамеек.

Это был он, тот самый парень, Псих. Стас Комнин – через «и». Синяк с его лица уже сошёл, зато губа была разбита, у рубашки, казалось, был оторван, а потом наскоро пришит воротник. В школе – в моей бывшей школе – к такому бы я не подошла и на десять метров. Он выглядел, как выглядит тот самый человек, который мешает всем жить, которого хочется убрать со своего горизонта, да он таким и был. Правда.

– А… А что тебе надо?!

Вот оно. Вот и настал момент. Мне стало страшно, страшно настолько, что ноги подкосились и книга выпала из рук. Этот Псих посмотрел на книгу с таким видом, словно впервые видел. Старый, потрёпанный томик Беляева – какие мелочи порой хранит память!

– Я Стас. А ты Катя? – он нагнулся, поднял книгу, внимательно её осмотрел и пожал плечами.

– Ну да.

Я всё думала, что ему надо. Ответ напрашивался сам собой – ну что ещё захочет взрослый (он казался старше меня) парень за молчание? Он него сильно пахло сигаретами – совершенно неуместный запах в библиотеке. Я сжимала руки на книге, раз за разом читая название «Человек-амфибия», только чтобы не глядеть ему в глаза. Вот оно.

Сколько всего я наслушалась в последние дни. От парней, от девчонок. Вот оно. Это должно было случиться.

– Пошли побазарим, – он махнул рукой куда-то в сторону. Я отложила книгу – сунула её на полку поверх других. И пошла. Почему? У меня сил не было. В каком-то полусне думая о том, что, когда всё закончится, я повешусь. Вот только где? Мозг искал места, на которых можно было бы закрепить взятую в прачечной верёвку. Что случится прямо сейчас – всё равно.

– Чё такая грустная? Курить хочешь?

– Я не курю.

– Начнёшь, – уверенно заявил он. – Тут все курят. Если чо, так у меня и пожрать есть. Нет? Ну…

Мы зашли в игровую комнату. Раньше я её толком не видела, никогда не было возможности задержаться здесь подольше. Всегда был кто-то, кому я не нравилась, и этот кто-то не стеснялся это показывать.

Я не знаю, почему. И никогда не узнаю, я просто этого не понимаю.

Но сейчас мне плевать.

Ничего интересного в игровой комнате не было. Пара ящиков с игрушками – какие-то фигурки солдатиков, штампованные из болотно-зелёного и тускло-оранжевого цвета, вперемешку с безрукими черепашками-ниндзя, разнородными «лего» и бесколёсными машинками. Плюшевые игрушки – порванные, засаленные, безглазые, с синтетическим мехом невероятного цвета. Помойка. Кладбище.

Там уже сидели несколько мальчиков. Какой-то кореец – кажется, его фамилия была И или Ли; темноволосый, который карандашом крутил кассету; и ещё какой-то, совсем под ноль бритый, с половиной головы, залитой зелёнкой, играющий в «тетрис».

– Андрей, – Псих кивнул на корейца, – Рэй, – крутильщик кассеты поднял на меня ярко-голубые глаза и вернулся к своему занятию, – Лёха, – бритый поставил «тетрис» на паузу. – Это Катя.

– Что вам надо? – я спросила совершенно безнадёжно. Смотреть на них не хотелось, взгляд упирался в крупного, зелёно-малинового зайца с выпуклыми жёлтыми глазами и оторванным хвостом.

– Ой, Кать, ты нам нужна, как женщина, – хихикнул кореец. Я его потом долго ненавидела за эту тупую шутку, а тогда просто с ясностью поняла, где именно – на перилах, на третьем этаже – закреплю верёвку. И прыгну.

– Зырь сюда, – Стас достал пару каких-то баночек – таких маленьких, из которых лекарство набирают через крышку. В баночках, как мне сначала показалось, был мусор.

– Ой фу! – от отвращения я сразу позабыла о верёвке. – Фу, что это?!

– Это вши! – Стас улыбался от уха до уха, словно это был, как минимум, золотой песок. – Живые!

– Ай! – я отскочила от него. – Ты чего, совсем псих?

Все заржали, как будто я пошутила удачно.

– Да ваще! – Стас мотнул головой. – Короче, типа так – ночью, значит, встаёшь – у тебя будильник есть? У типа, я тебе сейчас дам такой, который жужжит, положишь под подушку. Короче, встаёшь, берёшь эти баночки, вытрясаешь их на бошки другим девкам. Вот и всё. Тока осторожно, чтобы не разбежались, это последние.

– О Господи, зачем?

– Ну, так это… У нас медосмотр через три дня. Вшей найдут – начнётся веселуха! Мыть тут всё будут, бегать туда-сюда, всех мыться заставят.

– Санобработка, – вставил кореец.

– Короче, уроков никаких дня на два. Может вообще в баню повезут, весело! Только надо это сегодня сделать, а то подохнут, – Стас тряхнул баночкой.

Подавив отвращение, я взяла её. Мерзкие коричневые точки ползали туда-сюда, даже на вид казались жирными и противными. Гадость какая… Я про вшей читала в книгах о временах войны и революции. Поверить не могу, что это вот… Ох, гадость!

И тут снова пришло оно. Ощущение триумфа. Я просто увидела, как у этих заносчивых сучек, которые недавно отобрали мои маникюрные ножницы и пользовались ими с таким видом, словно это их право, а потом выкинули – просто, чтобы мне досадить, находят вшей. Вшивые. Вшивые уродские твари.

– А они меня не покусают?

– Не. Ты, главное, это, расчёсок там, заколок, ничего у них не бери.

Заколки. У меня были очень красивые заколки – с большими искусственными камнями, пластмассовыми жемчужинками, резинки с бантиками и сердечками. Всё это было разломано, украдено, растоптано в первые же пару дней. У меня осталась последняя растянутая грязно-зелёная резинка и её, снимая ночью или в душе, приходилось надевать на руку. Иначе – украдут. Нет, не так. Спиздят.

– Это всё? – я с недоверием посмотрела на странную компашку. Рэй закончил перематывать кассету, убрал её в коробку. Теперь он просто сидел и смотрел куда-то вдаль.

– Ну, а что? Вот ещё, кстати… Если хочешь приколоться… Андрей, эта фигня с тобой?

– Ага, – кореец протянул маленький коричневый пузырёк.

– Аммиак. Кому-нибудь капнуть на одежду и постель – и вонь, как будто обоссался.

– Давай.

Я знала, что буду делать. Призрак верёвочной петли отдалялся.