- Моя грусть поневоле и существует сама по себе.

- Меня очень огорчает эта тоска, дочь моя. Вы больны душой.

- Не исследуйте причину моей печали, не думайте, что моя сила воли и гордость подчинились. Я борюсь, чтобы их не стало. Отрицательное нельзя понять или оценить. Важны намерения и приветствуются усилия; важно не останавливаться в постоянном труде. Заметно, как неистовый ураган вздымает морские волны и пески пустыни, топит корабли и приносит кедры, но не заметно, когда этот ураган ослабляет силу волн, чтобы обуздать себя.

- Что вы хотите сказать?

- Есть работа неприятная, унылая, ужасная; а есть бездеятельность, которая убивает.

- А вы?

- Есть невидимые мучения, – продолжала восторженная Эдда, – и скрытые потери. Ай, сеньор, душа, которая сражается во мраке и одиночестве – великая душа, но не будем говорить об этом. Любуйтесь своим прекрасным Рином, прекраснейшим в последних лучах солнца и не мешайте бедной сироте предаваться грубой мизантропии.

X

Тем временем, Тускуло продолжал быть местом невоздержанности. До Лаис доходили слухи, что барон ведет роскошную и шумную жизнь с молодой девушкой несравненной красоты и удивительными причудами, сплетни о которых сначала докатились до нижнего Рина, затем до Франции, а потом о них стали говорить повсюду. Будто бы барон поехал во Францию ради незнакомой красавицы, которую называли ирландкой, испытать климат Ниццы, если бани Висбадена не пойдут на пользу ее здоровью. Другие говорили, что подруга барона – черкешенка, которую он купил на восточном базаре.

Пакито и замужняя сеньора принесли в Тускуло эти известия, жаждущие осведомить о том, что происходит; а также раззадорить горячий нрав своей подруги, чтобы покончить с ней.

Почему эта сеньора так поступала? Во-первых, раз ее осудили за ошибки, так пусть другие совершают такие же ошибки, а во-вторых, чтобы отомстить Лаис, которой она не простила брака с кабальеро де Раузан. На скандальном литературном вечере она зашипела, как змея: «Ну наконец-то я тебя ужалила!»

Из-за пересудов о бароне, злоба Лаис достигала временами накала, когда она считала себя униженной и оскорбленной. Два-три раза она посылала за доктором Ремусат, но тот не пришел безо всяких объяснений. Мортимер задумал кровавую бойню, а Эркулес приходил в дом к Лаис, как к себе домой и вел себя грубо и бесцеремонно.

Таким образом, Лаис пребывала в плохом настроении, покинутая и уязвленная до глубины души. Она чувствовала вокруг себя пустоту, и любой ее шаг вызывал недовольство. Однако, вместо того, чтобы остановиться и подумать, она становилась все безрассуднее. Обвиняя барона, она вела омерзительную жизнь и, вероятно, преступную, но ничего не предпринимала, чтобы положить конец этому и обелить себя. Злоба одолела ее окончательно.

Ближе к часу ночи Ман услышал, как крадется чья-то тень и стал наблюдать. В сад пробрался человек, прошел через комнаты для прислуги, и прячась от дерева к дереву, добрался до угла, где находились покои баронессы. Та ждала ночного гостя, закрыла шторы и спустилась в сад, завернувшись в кашемировую шаль.

Бледная и растрепанная, едва одетая Лаис тряслась, как в лихорадке. Было видно, что она встала с кровати. Вероятно, ее мысли были такими же беспорядочными, как и наряд. Приблизившись к гостю, она сказала:

- Вы заставили меня ждать больше двух часов.

- Я прибыл в одиннадцать, но слуги разошлись по комнатам совсем недавно.

- Вы ждали?

- Да, потому что у слуг есть глаза и уши.

- Ладно, поднимайтесь.

- Нет, останемся здесь. В таких случаях опасно уединяться. Здесь мы можем спокойно поговорить и видеть, что происходит вокруг. Зачем мне нужно было заявляться в Тускуло, и что за страхи вас обуревают, согласно вашему письму?

- Барон скоро приедет.

- Прекрасно, он придет в свой дом и к своей жене.

- Да, но я не в состоянии принять его.

- Так станьте в состоянии принять это.

- Вы глупец, Эркулес.

- Ну если я глупец, тогда зачем вы советуетесь со мной?

- Потому что дело касается и вас.

- Мне так не кажется.

- Вы отрицаете?

Послышался странный шум, а луна осветила на миг собеседников и человека, который возвел курок пистолета и направил его на капитана:

- Уходите!

Лаис узнала Мана и упала в обморок.

- Кто вы? – спросил Эркулес.

- Сейчас я барон де Раузан.

- Вы? Слуга?

- Слуга, который пустит вам пулю в лоб, как представитель оскорбленного сеньора.

- Негодяй!

Ман был человеком немногословным и ответил ему пистолетным выстрелом.

Пуля попала в правое плечо капитана, который пошатнулся, но не упал.

- Уходите! – опять повторил Ман, – у меня еще осталась пуля. Убивать вас мне не хочется, но покалечить дважды хотелось бы.

Эркулес направился к дверям особняка, которая предусмотрительно оставил открытой, и его вышвырнули, как злобного пса. Ман вернулся к сеньоре. Та пришла в себя, кинулась в ноги слуге и взмолилась о пощаде. Ман слышал все, что та сказала капитану.

Вот как бывает! Женщина посчитала себя опозоренной, уступив справедливым требованиям мужа, а теперь молила у ног лакея.

- Вы не скажете ничего, ведь не скажете ему или еще кому-нибудь? Ман, распоряжайтесь моей жизнью, украшениями, моей благодарностью! Я буду вашей рабыней, какой позор, какая насмешка! Проклятие!

Ман решил, что ему нечего больше делать и вышел, ничего не сказав сеньоре. Та все так и стояла на коленях и восклицала: пощады, пощады!

У Мана было честное сердце и твердая рука.

На следующий день Ман направился в полицию и заявил, что в особняк Тускуло напали воры, и он, чтобы защитить имущество хозяев и честь сеньоры, выстрелил в одного и ранил, потому что в саду сохранились пятна его крови. Следственное дело, начатое Маном, дальше не продвинулось.

Лаис тяжело заболела и благодаря услугам Пакито, ее навестил доктор Ремусат, но тот не дал никакого рецепта и не прописал никакого лечения. Резко поднявшись, он сказал больной: «Вы поставили передо мной неразрешимую задачу. Вы согрешили, сеньора, и небо наказывает вас».

Сказав это, доктор удалился. Как только он спустился по лестнице, Лаис поднесла к губам пузырек, наполненный какой-то кровавой жидкостью, выпила до дна и сказала: «Лучше смерть, чем унижение. К тому же, ответственность лежит на бароне, потому что его не было рядом, чтобы защитить меня…»

Лаис скончалась, став самоубийцей. Ее предсказание сбылось: она убила себя из-за сеньора де Раузан. Теперь он стоял между двух могил: Эвы и Лаис.

Эркулес сетовал на рану: «Хватит с меня куртизанок. Из-за слабости вечно впутаешься в тысячу переделок. Странно, что та сеньора сказала мне это слишком поздно».

Все дни только и говорили об этой трагедии. Женщины, сначала потрясенные, злобные и праздные ужалили змеей. Затем змея спокойно уползла в заросли, и они перешли к мукам сожалениям и угрызениям совести. Есть что-то жестокое в неравенстве полов, но жестокость не настигает тех, кто выполняет свой долг. Последнее дарует главную добродетель и нравственность.

Смерть Лаис была скорой и бессознательной, неправильной по божественным и человеческим нормам. Душа же Эвы, ставшей ангелом в раю, принялась искать подругу по всем закоулкам планеты.

Если вместо одаренности воображение, вместо сильного нрава упрямство, вместо истинного достоинства тщеславие – все это приведет к злополучному концу. Сеньор де Сан Лус был прав, когда сказал: «Лучше выполнять свое предназначение, а не подниматься на волнах высокомерия или богатства, где не удержишься. Волны, которые поднимаются слишком высоко, разбиваются вдребезги. Какие права имела Лаис, чтобы властвовать над мужем? Он сделал ее равной себе, почему же ее хотелось верховодить и выставить его на посмешище? Брак – это не битва, а союз».