- Ты, помнится, говорил что-то насчет зверья.

Тот поднял голову, спросил с подозреньем:

- Что-то заметил?

- Да нет, чего тут замечать. Развернуться негде. - Шестерня отмахнулся. - Просто, стало интересно. Какое тут зверье под землей, что аж снаружи охотники поперли.

- А никакого. - Вершинник пожал плечами. - Ты прав.

От удивления Шестерня повернулся, спросил с изумленьем:

- А тут что делаешь? Или, не охотник?

- Охотник. - Вершинник кивнул. - Только на другую добычу.

- Это на какую? Неужто грибы собираешь? - Шестерня ухмыльнулся.

Собеседник насмешливо сверкнул глазами, сказал:

- Если интересно, могу рассказать. И даже показать. Что предпочтешь?

- Показать, само собой. Истории историями, а глазами-то оно, ха-ха, сподручнее, - произнес Шестерня с подъемом.

Вершинник отложил точило, сверкнув ножом, неторопливо поднялся, подойдя к закутку, сделал приглашающий жест.

- Все интересное здесь.

Шестерня покосился на нож, недобро поблескивающий из руки незнакомца, сказал с запинкой:

- Да, совсем забыл... Тут, случаем, секиры да щита не завалялось? Вроде, поначалу были, а куда задевал не припомню. Не видел, случаем? И заплечного мешка до кучи.

Проследив за взглядом собеседника, вершинник спрятал нож в чехол, сказал отстраненно:

- Тут много разного хлама. Кто ж все упомнит. Заходи - осматривайся. Может и секира со щитом имеются. А может и еще что.

- Вот обрадовал, так обрадовал! - Шестерня всплеснул руками. - Так-то я не сказать, чтобы воин, но уж привык, без них не сподручно.

Улыбаясь в предвкушении, Шестерня подошел. Возле входа остановился в раздумье. Внутри отнорка плавает сумрак, свет фонаря загорожен выступом скалы, подсвечивает лишь едва-едва, не в силах развеять тьму. Неприятный запах сочится сильный и тошнотворный, отбивая всякое желание двигаться дальше.

Заметив его колебания, вершинник произнес извиняясь:

- Запах не лучший. Но уж такова судьба охотника. Мясо, требуха... сам понимаешь. А, что не видно, сейчас подсвечу.

Глядя, как вершинник наклоняется за фонарем, Шестерня задумчиво взъерошил бороду. И в самом деле, чего это он? Воняет немного, грязно, темно. Что ж, бывает. Не все в чистоте да удобстве. К тому же, где-то там, как сказал незнакомец, лежат его секира и щит, а то и заплечный мешок. А такими вещами не разбрасываются, из какой бы грязи не пришлось доставать. Всего-то и дел, дождаться, пока услужливый охотник подсветит, поможет вернуть потерянное. Ну и на прочее разное посмотреть. Вдруг что полезного?

Краем глаза Шестерня уловил сбоку движение, но, занятый мыслями, не обратил особого внимания. А спустя миг... В спину ударило. Охнув от неожиданности, Шестерня влетел вглубь прохода, замахал руками, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть. Позади что-то лязгнуло, металл скрежетнул по камню, и наступила тишина. Утвердившись на ногах, Шестерня развернулся, выпятив челюсть, двинулся назад, но, уперевшись в преграду, остановился.

Попятнанные ржой, грубые металлические штыри перегородили дорогу, выскочив из незаметных отверстий в стене, где до поры скрывались от невнимательных глаз. Шестерня коснулся штырей, рванул раз, другой. Штыри задрожали, в стене глухо звякнуло, но и только. Шатко, разболтано, но с наскока преграду не сломать. Значит можно и не пытаться. По крайней мере, пока.

С противоположной стороны выплыл огонек фонаря, подсветив лицо тюремщика. Та же улыбка, тот же ласковый взгляд, вот только приветливость исчезла, сменилась пристальным вниманием, оценивающим и холодным. Улыбнувшись одними губами, вершинник произнес:

- Надеюсь, ты не обидишься на мой небольшой обман.

Шестерня всхрапнул, сказал сердито:

- Еще как обижусь. Ты клеточку-то приоткрой. Чтобы, значится, получше было видно.

- Открою. - Вершинник кивнул. - Но не сейчас, позже. Пока можешь освоиться, осмотреться, для большего удобства я даже оставлю напротив фонарь.

- Это зачем мне здесь осваиваться? - Шестерня насторожился.

- Предыдущая партия ушла совсем недавно. Ты первый из следующей. - Заметив непонимание в глазах собеседника, вершинник пояснил: - Я действительно охотник, только... не на зверей.

Шестерня повернул голову, мельком осмотрелся. Проход оканчивается тупиком. В свете фонаря из тьмы проступили куски грязного тряпья, многочисленные оттиски следов в грязи под ногами, горки нечистот в дальнем углу. Даже если не брать во внимание слова вершинника, понятно, что некоторое время назад в этом загоне держали запертыми отнюдь не животных.

Шестерня поинтересовался враждебно, но вместе с тем с любопытством:

- Где ж ты, болезный, народ берешь? Места не шибко людные.

- Приводят. - Вершинник пожал плечами. - Вернее, притаскивают.

Шестерня сморгнул, спросил непонимающе:

- Что значит притаскивают? Меня тоже... притащили?

- И тебя, и всех остальных. - Тюремщик благостно улыбнулся. - Только ты в себя пришел чуть раньше. Пришлось разговорами развлекать.

- Раньше чем что? - спросил Шестерня машинально.

- Раньше чем на своем месте оказался. В загоне.

Раздувая ноздри, Шестерня прорычал:

- Вот погоди, выйду я отсюда, там поглядим, где чье место.

Вершинник покивал, сказал устало:

- Ты не представляешь, сколько раз я уже это слышал. Каждый, кто оказывается в загоне, начинает грозить. Потом, конечно, устают, замолкают. Но по началу - все без исключений.

Шестерня взъерошил бороду, проворчал:

- Я не каждый, потому повторяться не буду. Но ты мои слова запомни, чтобы потом вопросов не было.

Вершинник отодвинулся, но фонарь, как и обещал, оставил. Потоптавшись возле входа, Шестерня сделал несколько шагов вглубь, но отвратительная вонь и нечистоты вынудили вернуться назад. Обхватив себя руками, он присел возле двери, задумался. Пальцы прошлись по панцирю, спустились к ремню, пробежались в одну сторону, в другую. Сердце застучало сильнее, а в горле перехватило. Кошель! На поясе, аккуратно обрезанный, остался лишь ремешок, кошель же исчез.

С трудом сохраняя выдержку, Шестерня поинтересовался клокочущим от ярости голосом:

- Слышь, ушастый. Ты, ножичком-то своим, у меня с пояса, случаем, ничего не срезал?

- Это? - Из-за выступа скалы на мгновенье высунулась рука, подбросила на руке темное.

Шестерня задышал чаще, сказал с трудом проталкивая слова:

- Оно самое. Вернуть не хочешь?

- Зачем?

Удивление в голосе тюремщика показалось настолько естественным, что Шестерня опешил, сказал с запинкой:

- Ну, как тебе сказать, что б не обидеть...

- Ты, видно, еще не понял, но это простительно. Пещерники вообще туго соображают, - прозвучал отстраненный голос. - Но я поясню.

- Уж будь любезен, - ответил Шестерня, вложив в голос как можно больше яду.

- Дело в том, что ты отныне никто... Ладно, не отныне, но очень скоро таковым станешь. Сути это не меняет.

- Не понял, - просипел Шестерня, невероятным усилием удерживаясь, чтобы тотчас не объяснить бледнокожему пленителю, как все обстоит на самом деле.

Пропустив восклицание мимо ушей, вершинник продолжил:

- Я уже говорил, но, ты видимо прослушал. Я охотник, ловлю дичь. Что дичь нынче пещерного племени, не существенно. Ловлю не себе, другим. Но это опять же не существенно.

- А что существенно? - поинтересовался Шестерня угрюмо.

- Существенно, что дичь ловят вовсе не для того, чтобы дать свободу. Посадить на цепь, затравить для развлечения, а чаще просто пустить на мясо. Но, ни в том, ни в другом, ни, тем более, в третьем случае самоцветы не помогут и не понадобятся. Так понятнее?

Мысли взвихрились, закружились в безумном танце. От напряжения голова раскалилась так, словно он сунулся в горнило. Что делать? Вершинник не безумец, хоть и похож, расчетливый делец. Если все сказанное правда, можно даже не пытаться разговаривать. Тюремщик с удовольствием поговорит, радуясь маломальскому развлечению, возможно, посочувствует. Но распахнуть клеть, чтобы выпустить невольного узника... Это было бы глупо.