Но не вышло: Эйден перехватил ее руку, с улыбкой поднес к губам и до того, как пальцы сжались в кулак, успел поцеловать ладонь.

Посмотрел в глаза и спокойно произнес:

– Десять тысяч.

Девушка растерянно моргнула.

– Десять тысяч, – повторил он четко. – По-моему, неплохая цена.

– Вам деньги девать некуда? – не нашлась с другим ответом Эби.

– Некуда, – подтвердил он беспечно. – И мало времени, чтобы их потратить. Месяца три-четыре. В лучшем случае – полгода.

– А в худшем? – зачем-то спросила Эби.

В мыслях у нее все смешалось, голова пошла кругом.

Моря лунные, глаза желтые…

На десять тысяч всю жизнь прожить можно, и не в Освине, а в хорошем районе. Домик купить с садиком, огород разбить, чтобы летом всегда свежие овощи и зелень к столу иметь, как у них было, когда еще в Грислее с отцом и матерью жили…

– В худшем, если прямо сейчас уйду от Дориана, недели две.

Врет?

Не похоже.

Но, может, и врет.

На жалость давит.

– Ты же девушка порядочная. Я это ценю. Высоко ценю, как видишь. И не тороплю. – Он улыбнулся и разжал пальцы, отпуская ее запястье. – Времени у меня немного, но оно еще есть. Подумай.

Вот сейчас бы сбежать.

Так нет…

– Хочешь, угадаю? – прищурился Эйден. – У тебя никогда не было мужчины. Ты ждешь своего единственного, и все у вас будет по большой любви и только после свадьбы. Так? Дальше ты станешь рожать ему детей, штопать носки, варить обед и дожидаться вечерами с работы… Но это мечты, крошка Эби. Даже если тебе повезет встретить такого же наивного мечтателя, долго вы вдвоем на одних мечтах протянете? Другое дело с деньгами. Купишь дом, остаток положишь в банк – захочешь, даже подскажу, в какой выгоднее, – будешь жить на ренту, и работать не придется. Мужа себе найдешь не из освинских голодранцев, а кого посолиднее. И не будешь до старости упреки глотать, что всем в жизни ему обязана.

Эбигейл слушала и не знала, чем возразить.

Гадко, неприятно. Но, если подумать, правильно. С деньгами, конечно, получше, чем без денег. А с большими деньгами совсем хорошо.

И главное, от нее ведь немного надо. Как-то ведь другие… Да?

А там она от мэтра Дориана уйдет, и Эйдена никогда уже не увидит, и думать забудет… если получится… Отчего бы не получилось?

Если в храме свечу золоченую купить и «Славься Творец» десять раз на коленях прочитать, то и Всемогущий простит. Блудницам всяко легче прощается, чем ворам и убийцам. Да и один раз – невелик грех…

– А чтобы совсем ничем не попрекнул, – растянул, подводя итог Эйден, – так и потерянную девственность найти – не вопрос. Целители этим товаром вразвес торгуют. Есть деньги – нет проблем.

И так ухмыльнулся при этом, что Эби все-таки ударила.

Не как сразу собиралась, к пощечинам эта морда благородная небось привычная, а вот кулаком, и со всей силы…

Что-то хрустнуло, хлюпнуло, руке больно стало – как о стену со всей дури саданула…

Не дожидаясь, чем ей ответят, выскочила за дверь и, не останавливаясь, припустила бегом вниз по лестнице. Заперлась в своей комнате. Отдышалась. Зажгла лампу и достала из шкафа платье, в котором пришла в мажий дом, и старые боты, рассудив, что после такого ее точно в тюрьму отправят.

Хотя сломанный нос – тоже не беда. Целители это быстро поправят. И стоит небось поменьше, чем утраченная невинность…

Она так и сидела, прижав к себе пожитки, ожидая, что вот-вот послышатся за дверью шаги и грозные голоса тех, кто вернет за решетку строптивую служанку, посмевшую поднять руку на господина, а в голове вертелись мысли, которые при всем желании не облечь в слова. Что-то про домик с садом… на вершине лунной горы… Про молитвы Творцу, отчего-то заупокойные… И свеча золоченая – в искупление… глупости… Умная бы деньги взяла. А она, дура, в тюрьму собралась, к крысе…

Крыса жирная, наглючая. Глядит, ухмыляется, глазки голодно блестят… А потом как прыгнет Эби на грудь. Придавила. Зубами у самого носа – клац! А в лапке у нее колокольчик махонький: динь-динь, динь-динь…

Эбигейл открыла глаза.

Лампа еще горела, но в комнате и без этого было светло. В ушах стоял звон волшебного колокольчика мэтра Дориана, а на груди у нее вместо крысы, задрав сбитый нос, лежал ее же ботинок, тот, что достала с ночи из шкафа.

– Не торопишься, – беззлобно упрекнул маг, когда она, поправив одежду и наскоро приведя в порядок растрепавшиеся волосы, появилась в гостиной. На девушку он не смотрел, пальцем вычерчивая на темной поверхности чайного столика линии и фигуры, которые вспыхивали на мгновение, образуя непонятный Эби рисунок, и тут же гасли. – Кофе мне и что-нибудь… с джемом… А после сделаешь чай для господина Мерита. Кофе ему сегодня не нужен… Наверх отнесешь.

– П-почему?

Она и сама не сказала бы, о чем был этот вопрос. Почему она еще здесь? Почему ее даже не отчитают за вчерашнее? Почему господину Мериту не нужен нынче кофе, или почему – наверх…

– Он неважно себя чувствует, – не отвлекаясь от таинственного чертежа, ответил маг. – Упал, разбил нос. Говорит, что оступился… – Мэтр Дориан вдруг вскинул голову, посмотрел прямо на Эби и закончил резко: – Врет.

«Знает, – пронеслось у нее в голове. – Все знает».

– Врет, – хозяин вздохнул. – У него случаются приступы, а он не говорит. Так что, если заметишь что-то неладное, рассказывай мне.

Эби вспомнила тот случай в саду. Тогда думала, что он это специально, чтобы… ну это… А ему, наверное, в самом деле плохо было. Поначалу.

А сегодня наоборот. Сначала он, значит… А потом ему уже плохо. Потому что она его… Кулаком.

Поняв, что мэтр Дориан ни о чем не подозревает и не видит причин отправлять ее в тюрьму, девушка на мгновение успокоилась, чтобы в следующую секунду занервничать еще сильнее, но уже по другому поводу.

Пока молола кофе, дрожь в руках почти не мешала. Но когда поставила на горелку, а затем попыталась перелить в чашку… Пришлось долить до верху сливок – господин Дориан сейчас вряд ли что заметит, лишь бы послаще было. Но сахар сыпался на стол, и от полной ложки хорошо если половину удавалось доносить.

А уж когда заварила чай, чудом не облившись кипятком, и пошла на второй этаж, поднос так и плясал в руках, дробно звеня посудой.

Эйден полулежал на постели, откинувшись на высоко поднятые подушки. Глаза закрыты, руки покоятся на одеяле – тонкие кисти с бледной, исчерченной голубыми прожилками вен кожей выглядывают из широких рукавов рубашки, длинные пальцы кажутся стеклянными… И лицо бледное, только на припухшей переносице темнеет свежий кровоподтек. Сильно она его, сама не думала…

– Поставь на стол. – Эби чуть не выронила поднос, услышав его голос. – И уходи.

Она бы с радостью, но как-то не по-людски получалось. Хоть он и сам виноват, если разобраться.

– Вам плохо, господин Эйден?

– Бывало и хуже.

– Я не хотела.

Он открыл глаза, и бескровные губы искривились в ухмылке.

– Представляю, что было бы, если бы хотела.

– Я… Спасибо, что не сказали мэтру Дориану.

– Спасибо – это не то, крошка Эби. С учетом обстоятельств маловато будет. А поцелуй – в самый раз.

Кровь прилила к лицу и тут же отхлынула, оставляя на коже морозный холод. Снова он за свое!

– Разве это так много? И, к слову, не больно, в отличие от…

– Хорошо, – выпалила Эби.

Решительно подошла к его кровати, чтобы быстро коснуться губами губ и закончить разговор. Но Эйден не позволил. Как только она приблизилась, взял за руку и потянул вниз, заставляя присесть.

– Не спеши. – Он погладил ее запястье. Щекотно и… неправильно так… – Знаешь, что мне странно? Браслета нет, а ты есть. Думал, сбежишь. Еще в прошлый раз. А сегодня – точно. Но нет… Значит, бежать тебе некуда. – Заглянул в глаза. – Не бьют, говоришь? Хорошо хоть не бьют. А остальное – плохо. Так плохо, что тебя из этого дома до окончания срока только силой выгнать можно. А сама не уйдешь, хоть и боишься. Боишься ведь? Страшных магов, механических людей… Меня?