— Нет, нет, совсем другое тут... Короче, нас хотят на Белградский фестиваль демократической молодежи.

"За границу? Ну, это просто в сфере компетенции компетентных товарищей... А что так испугало?"

— Ну!!! — воскликнула Соня. — Об этом же только мечтать можно было! Ты представляешь, это... это... Ленчик!

— Софи! — протянул Леонид Ильич. — Там половина этих борцов просто бандиты.

— Ленчик, не говори ерунды. Черт-те что подумать можно. Бандиты — это если в подворотне поймают, а эти все любят нашу страну.

— Любят нашу отчизну странною любовью. Тебе никогда не приходило в голову, что у многих из этих борцов брак с коммунизмом по расчету?

— Просто они выросли в капстране при жестоких режимах. И вообще, ты что, струсил? А если война, ты сдаваться побежишь?

— Софи! Я не струсил! Я не хочу быть подлецом!

— Тебе что, предложили стучать? На нас?

— Нет, что ты... Но то, что предложили — против моей совести! Стас согласился, а я так не могу!

— Дорогой Леонид Ильич, — вежливо спросил Виктор, — может вы что-то неправильно поняли?

— Что неправильно! Они наш номер попросили переделать.

— И только? — удивилась Соня. — А в чем проблема?

— Они хотят переделать именно так, как Виктор Сергеевич... Жестче, там товарищи так и сказали — "больше агрессии". И потом... потом они спросили, нет ли такой песни, чтобы подводила к бунту, к беспорядкам. Но не прямо а так вот... этак. И чтоб культурно. И чтобы про нашу страну.

— "Москау! Москау! Бей стаканы в кабаке! Мы танцуем на столе! Ах-ха-ха-ха-ха! Хей!" — пропел Виктор.

Цитата из незабвенного хита "Джингис-Хана" произвела на Ленчика ошеломляющее впечатление. Он вытаращил глаза и приоткрыв рот, смотрел на Виктора. Выражение лица было такое, словно его только что окатил из лужи проехавший самосвал.

— Да... — наконец выдавил из он себя. — Именно это они и хотят.

— Мой юный друг, — торжественно произнес Виктор, — мы просто обязаны нести демократические ценности народам, томящимся под игом тоталитарных режимов.

— Это... это ценности? Да на Западе это просто запретят!

— И прекрасно! Прекрасно. Они запретят, мы будет транслировать на них по радио, молодежь запишет на магнитофоны, которые мы им продадим за их западную валюту. Вместе прекрасно сработаем.

— Но это же... А как же все то, чему нас учили все эти годы? Грядущая эра красивых умных людей без страха и упрека?

— Ленчик! — воскликнула Соня. — То, что мы откажемся, ничего не изменит! Страна найдет красивых и умных. И согласных. Вместо нас в Белград поедет Иосиф Кобзон, Юлия Тимошенко или... Алла Пугачева!

— Это Аллочка из агитбригады "Юности"? Ты шутишь? Я понимаю еще — Нина Коста, наша советская Эдит Пиаф. Да мало ли — Таланова, Иошпе, Суворова, она у самой Ирмы Яунзем училась. Пугачева, тоже скажешь!

— А что? Девочка старается, поет для тружеников Севера. Гражданская тематика, не какой-нибудь там Челентано. Скромные наряды, по сцене не прыгает, отсебятины всякой не сочиняет. Лет через десять напоет на заслуженную республики. Может, даже духи в честь ее выпустят, как для Капиталины Лазаренко.

— Особенно если выйдет замуж за Киркорова. У того голос.

— Слушай, откуда у тебя столько ненависти к молодым талантам? Опять творческий кризис? Дыхни!

— Да никакого кризиса! Софи, я тебя не узнаю. Ты же сама всегда говорила, что нельзя нести со сцены людям ложь! Ты мне только скажи — ради чего я должен это сделать? Ради квартиры и телевизора?

— Как вы все словами бросаетесь! — не выдержал Виктор. — Чуть пятнышко на вашем хрустальном идеале, и уже все — "ложь", "империя лжи"! А не хотите в будущем разрушенные города и трупы детей? Не хотите целые страны, обезумевшие от нацизма? Не хотите пустой и разоренный мир, где все живут страхом потерять средства к существованию, планету — концлагерь без колючей проволоки?

— Виктор! — воскликнула Соня.

— Что "Виктор"? Вы, Леонид Палыч, хотите эру красивых умных людей, но чтобы на пути к ней без грязи, вшей и вонючих портянок!..

— Прекратите! — крикнула Соня. — Прекратите оба! Как дети!

— Извините за резкость!

— Это вы извините... — произнес после некоторой паузы притихший Ленчик. — Наше поколение не воевало... и не делало атомную бомбу... Но мы можем! Не надо вот так вот про нас думать! Если бы мне сказали — физически в грязь, в кровь, под пули, я бы не думал, а вот душой... Наверное, вы правы.

— Он хороший парень, только иногда на него находит, — пояснила Соня, когда нейлоновая спина Ленчика удалилась по направлению к станционному мосту, — трудное детство.

— Бывает. А Юлия Тимошенко... она что поет?

— Не слышал? Это же которая у Рознера начинала, теперь они фолк-бит-группу создают. "Каблучки по асфальту стучат, ля-ля-ля..."

— Пашковская, что ли?

— Это ее девичья фамилия. Она же за Тарапуньку вышла.

— Ну да, я по старой памяти.

— Ты был с ней знаком? Я могу начать ревновать. В ней какая-то колдовская красота. Мужчины среднего и старшего возраста влюбляются и теряют голову. Козловский сватался!

— Нет, я просто по телевизору.

— Все равно я не поверю... Ты таинственный человек.

"Кстати, разница в возрасте у них с Тарапунькой лет двадцать..."

— Соня, а загсы у вас тут по субботам работают?

Она остановилась и взглянула в его глаза; щеки ее порозовели.

— Это предложение, да? Давай после Белграда. Укрепим материальную базу. И вообще, сейчас такая обстановка, мало ли что.

— Я думал, за рубеж легче выпускают, если есть семейное положение.

— Это раньше. Сейчас без разницы, если не целевая группа. Носители секретов или вроде того. Певица Соня Ларина выбрала свободный мир... Новость-однодневка. Вон Мондрус в Германию уезжала за заработками, сейчас вернулась. Реваншисты пару концертов сорвали — потянуло в нормальную страну.

— А когда Белград?

— Ты совсем заработался. В декабре. С лета перенесли. Разве ты не слышал, что вокзал взорвали, больницу? Так что мы как раз успеваем.

— Куда? Там же террористы.

— Сейчас там спокойно. Конечно, иностранные разведки туда зашлют шпионов провокации устраивать. Но нас будут сопровождать товарищи.

"Кто там взрывал?.. Глупый вопрос. В Югославии шестидесятых всегда найдется, кто взрывал."

Переезд был открыт и свободен. Надоевший туман скрывал фермы Болвинского моста. Они дошли до сквера перед фабрикой-кухней, где облезлые гипсовые олени тихо сырели за ветками растущих кустов, маленький фонтан с железными журавлями был засыпан облетевшей листвой, и над вершинами молодых тополей словно кружила площадка парашютной вышки. Справа виднелась покрашенная заводская гостиница с вывеской сбоку "Молочная кухня"; реальности неожиданно пересекались в этой точке.

— Мне в ту сторону, — вздохнула Соня. — Я в ДК, и потом я еще подрабатываю в музыкалке. Слушай, давай я тебе дам пистолет.

— Зачем?

— Ты заходил к этой женщине, ее убили. Леонид Викторович говорил, нашли труп на старом переезде и недавно еще мужика с Камвольного убили. В народе болтают, что появился маньяк.

— Весь народ болтает?

— Леонид Викторович сказал, что в народе болтают, я пока не слышала.

— Пусть болтают. Пистолет пусть будет у тебя. Так надо.

— "Так надо"... Ты таинственный человек, — вновь повторила она. — Такое впечатление, что у тебя совсем недавно была семья. Но ты абсолютно уверен, что она не найдется.

— В паспорте же ее нет.

— Паспорт... да, он как-то неожиданно нашелся.

— Можно зайти проверить, тут рядом. Со скольких работает?

— Слушай, — она стала перед ним и в упор посмотрела в глаза, — у тебя задание? И насчет загса тоже?