— Так, давайте не терять времени, — Соня была сама деловитость. — Прогоним сейчас "Чингиз-хана", пусть Виктор Сергеевич посмотрит.

— Это теперь "Всадники Октября", заметил Стас, беря в руки соло-гитару.

...Текст оказался действительно выдержанным, о героях-комсомольцах гражданской. Странным Виктору показалась только одна фраза — "с фашизмом у истоков первый бой". Конечно, могло быть, как у Ильфа и Петрова — "Действие происходит у нас, а фашист переодетый", но для гражданской как-то рано.

— Как? Сойдет? — осторожно спросил "Джон", когда последние звуки улетели из форточки куда-то в сторону Кладбища.

— Ну... Исполнение просто потрясающее. Но диско, понимаете, оно немного не так. Это вот как-то... Ну, "Апачей" оно напоминает.

— Советский народ обожает Хенка Марвина, — снисходительно разъяснил ветеран движения стиляг. — Даже поколение героев войны и двух революций. Это же не Пит Таунсенд. Гитары надо экономить.

— Я понимаю. Но диско — это когда публику надо зажечь. Главное, чтобы заводило.

— Зажжем, — с улыбкой успокоил Виктора Стас. — Это же пока для конкурса.

— Призовое будет — развернемся! — бросился подтверждать остальной состав. — Зал, зал оборудовать сперва надо!

— А новый текст как? — Соня явно хотела спросить, понравилось ли Виктору ее пение, но побаивалась.

— Нормально, наверное... только при чем фашисты у истоков...

Наступила какая-то напряженная тишина. "И Штирлиц подумал, не сболтнул ли он что-нибудь лишнее" — мелькнуло в голове у Виктора.

— Ну это ж... ну как его... так надо... — протянул Стас. Из его голоса было ясно, что он и сам не уверен что так надо.

"Не вляпаться бы тут во что-нибудь диссидентское..."

— Это смена вех, — неожиданно заметил Вочинников. После этого тишина стала еще напряженной. Как будто журналист сказанул то, что все знают, но говорить не положено.

"Основной упор делайте на частичную потерю памяти..."

— В смысле — "смена вех"? — переспросил Виктор. — А то ж, так сказать, можно и, вы понимаете. Люди, они разные.

— М-мм... — задумался над фразой Вочинников. — А, нет. — с облегчением продолжил он через пару секунд. — Это не то.

— А, ну если... тогда что ж тут.

— Как раз насчет этого нет.

— Ну, главное, что не Пит Таунсенд.

— Да уж конечно... — протянула Соня. — Кто знает, до скольки сегодня?

— Где-то еще час. Потом балетный кружок придет.

— А давайте покажем "Одинокого пассажира"!

Вступление оказалось душещипательной и протяжной цитатой из "Очи черные". Но затем... Затем Виктор услышал мощный ритмический накат, почти как у "Eruption"; знакомая мелодия "One way ticket" ударами дизель-молота сотрясала сцены старого зала.

— Дай мне силы! Дай мне силы! — глуховато, как заклинание в магическом танце африканского племени, повторяли мужские голоса; гитаристы, встав в круг, пританцовывали, гипнотизируя зрителя звуками аккордов и движениями.

Круг расступился и из его глубины, двигаясь, как будто в индийском танце, выдвинулась Соня с микрофоном в руках; выступив вперед, она приблизила к губам его блестящий сетчатый шарик.

— Я возьму билет до станции Печаль,

Где туман забвенья мне укроет даль.

У-у, у-у! Увези, откуда нет возврата!

На ночной перрон не выйдешь провожать,

Будет пуст вагон — мне нечего терять.

У-у, у-у! Ничего из прошлого не надо!

Я умчусь туда, где в тайге глухой

Новые огни городов,

Туда, где я смогу понять без слов,

Где же ты, моя любовь?

— Дай мне силы! Дай мне силы! — эхом рефрена ответил ей мужской состав.

Этот неумолимый ритм песни уже был ближе к привычному диско студенческих лет Виктора. "Еще не Прешис Уилсон, но уже не Седака" — подумал он. Концовка тоже чем-то напоминала эрапшеновскую.

— Ну как? — спросила Соня в микрофон, еще не отойдя от танца.

— Здорово! Я даже не ожидал!

— Ну вот! А некоторые считают, что это примитив, и потакание неразвитым музыкальным вкусам.

— Где, в управлении культуры считают?

— Нет. Музыкальный критик Павлецкий.

— Так это не Бетховен. Этот, как это, физическое развитие молодежи, вовлечение в спорт и вообще после напряженного труда...

Дверь хлопнула, и в зал влетела девушка, похожая на игрушечную пожарную машину. Из-под распахнутого ярко-красного пальто виднелось серое платье мини, служившее фоном для широкого легкого шарфа с широкими белыми и красными полосами, который был завязан узлом на шее. Плотные белые чулки оттеняли красные осенние сапожки, а на белой шапочке-беретке сиял огромный алый помпон. Картину завершали курносый нос, короткая нэповская прическа и пухлые губы с неяркой помадой. Сейчас бы такой наряд показался эксцентричным, но, судя по выражениям лиц хроноаборигенов, девушку в нем воспринимали скорее как столичную штучку.

— Вы, конечно, извините, но сегодня раньше! — выпалила она с порога. — Комиссия из РОНО! Надо подготовиться, в общем. Учащиеся тоже предупреждены, уже идут.

"Да, до Modern Talking сегодня продвинуться не выйдет..."

18. Три войны с фашистами.

— ...Нам вроде по пути, вы не возражаете, если я задам несколько вопросов? — обратился Вочинников к Виктору, когда они вышли из клуба. Виктор хотел вежливо отказать, но Соня его перебила.

— Да, конечно, нам по пути. Очень приятно, что вы расскажете читателям о нашем новом репертуаре, учитывая то, что работа пока еще в стадии поиска, хотя уже, как видите, есть определенные результаты, — протараторила она, как спортивный комментатор в голевой момент у ворот нашей сборной.

— Не возражаю, — вмешался Виктор, — если ответите всего на один мой. Что такое "Смена вех"?

— Вас это действительно интересует?

— Очень. Вдруг что-нибудь диссидентское, а я не знаю.

— Нет, ну что вы. Это идея Самого.

— Тогда об этом должно быть на каждом углу.

— Ну, можно сказать, что будет. Сейчас есть отдельные статьи в академических журналах, диссертации... Проба, отработка на публике. Поэтому у нас в редакции тоже в курсе. Пресса должна отражать, выражать и нести. Верно?

— "Нести" для прессы — слово двусмысленное.

— А из вас, Виктор Сергеевич, мог бы выйти журналист... Короче, идет поиск форм, чтобы это могло воспринять ваше поколение.

— Знаете, я уже достаточно видел, чтобы правильно воспринять и не отклониться от линии. Я сознательный гражданин, и хочу проводить активно. Это какой-то социальный эксперимент?

Вочинников улыбнулся.

— Как вам это объяснить... У нас отметили пятьдесят лет Советской власти, Советской армии, комсомолу, будет сто лет со дня рождения Ленина. Это значит, что поколение, которое воевало в гражданскую в шестнадцать-двадцать лет вполне сознательно, уже уходит, их остается все меньше и меньше. А новому поколению, нынешним подросткам, надо объяснить, зачем было убито столько людей в эту Гражданскую, если через полвека есть капитализм, есть частный сектор в Союзе. Надо объяснить, за что боролись. Чтобы было ясно видно, что не зря, и никто не думал, "а вот если бы победили белые".

— Интересная мысль. Не сочтите меня циником, но любое государство должно заботиться о том, чтобы его не уничтожили изнутри. Хотя бы для того, чтобы было кому чинить водопровод, а по улицам ходить безопасно.