В конце 1906 года молодой человек вошел в одну из анархистских групп. Зачем он это сделал? Надо понимать особую атмосферу тех лет. Это время первой русской революции.

«В каждой русской семье, – вспоминал философ Федор Августович Степун, – обязательно имелся собственный домашний революционер. В консервативно-дворянских семьях эти революционеры бывали обыкновенно либералами, в интеллигентски-либеральных – социалистами. Большой процент составляли снесенные радикальными ветрами влево талантливые неудачники, амбициозные бездельники, самообольщенные говоруны и мечтательные женолюбы. Левая фраза очень действовала на женщин».

«Террор созревал в долгие годы бесправия, – писал известный публицист Владимир Галактионович Короленко. – Наиболее чуткие части русского общества слишком долго дышали воздухом подполья и тюрем, питаясь оторванными от жизни мечтами и ненавистью».

Мечтательными говорунами были не все. Кое-кто из числа радикально настроенных брался за оружие. То в одной, то в другой губернии звучали выстрелы.

Жена начальника одного из жандармских управлений вспоминала те годы: «Не проходило и дня, чтобы кого-нибудь не убили. Когда няня с детьми собиралась на прогулку, я ей строго приказывала не выходить сразу после мужа или его подчиненных и держаться вдали от встречаемых должностных лиц, в которых из-за угла могут бросить бомбу. Все должностные лица не выходили иначе, как окруженные с четырех сторон солдатами с ружьями, но, несмотря на эти предосторожности, многие были убиты…

Когда один из помощников моего мужа, отправляясь на службу, подошел к перекрестку, сзади послышался звук выстрела. Все обернулись, а спереди выскочили молодые революционеры и всех уложили на месте…»

На суде Багров говорил, что уже через два месяца «совершенно разочаровался в деятельности анархистов, так как они больше разбойничали, чем проводили в жизнь идеи анархизма». В феврале 1907 года он предложил свои услуги Киевскому охранному отделению. С какой целью? Явно не ради денег. Его отец был состоятельным человеком и не держал сына в черном теле.

Осведомителями, секретными сотрудниками часто становятся те, кому нравятся такая двойная жизнь и тайная власть. Это придает их существованию некий высший смысл. Они наслаждаются возможностью манипулировать другими людьми и заставлять их делать то, что им нужно. Им льстит внимание зависящих от них офицеров спецслужб.

Начальник особого отдела департамента полиции Сергей Васильевич Зубатов внушал своим подчиненным: «Вы, господа, должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите…»

В послужном списке Багрова – одни успехи, он многих выдал охране: арестовали 102 человека. Но, судя по всему, работали с ним не очень умелые офицеры. Поспешные аресты привели к тому, что товарищи стали подозревать Багрова в предательстве. Один из анархистов искал его, чтобы застрелить.

На суде Богров объяснял: он решился на убийство, потому что анархисты угрожали объявить его провокатором. Он должен был реабилитировать себя терактом.

«Багров заметался, – вспоминал Александр Мартынов, начальник московской охранки. – Багров видел, что Кулябко весь в чаду от ожидаемых служебных успехов и наград, мерещившихся ему в связи с приездом государя. Багров чувствовал, что Кулябко пойдет в гору, преуспеет на его гибели…»

Жандармские офицеры мечтали разоблачить план цареубийства. Хотели, чтобы Багров прямо в театре, на глазах у всех, указал на боевиков пальцем. Это был бы грандиозный успех, суливший серьезное повышение по службе… А что будет с Багровым дальше, как он сможет жить, разоблачив себя, – их не интересовало.

И он решил застрелить Кулябко, который, выжав из него все соки, бросил на произвол судьбы. «Но разговаривая с группой высоких чинов охраны, – считал Мартынов, – Багров увидел беспринципность носителей русской власти, пытавшихся создать благополучие и карьеру на нем, чем бы это для него ни кончилось… Злобное решение мстить не Кулябко, а всей системе в лице ее высшего руководителя – вот, что засело в его голове».

Дмитрий Багров оставил письмо родителям: «Я иначе не могу, а вы сами знаете, что вот два года, как я пробую отказаться от старого. Но новая спокойная жизнь не для меня, я все равно кончил бы тем же, чем и теперь кончаю».

И все-таки отчего он решил застрелить Столыпина? Хотел отомстить? Кровью смыть все обвинения и триумфально вернуться в ряды революционеров? Но шансов выжить у него было немного. Так, может, он решил эффектно уйти из жизни?

«Неопределенность существования и постоянное ожидание ареста, – считали сами революционеры, – развивали в "нелегале" привычку к опасностям, полное равнодушие к своему будущему, готовность в любой момент расстаться со свободой, а то и с жизнью. Отсюда стремление сделать что-нибудь заметное, крупное, громкое».

«Вы лишаете меня счастья умереть на эшафоте», – говорил один из основателей партии социалистов-революционеров Михаил Гоц своим товарищам, удерживающим его от участия в боевой деятельности. Иван Каляев, по свидетельству его товарищей-эсеров, давно обрек себя на жертвенную гибель и больше думал о том, как он умрет, чем о том, как он убьет. Каляев взорвал «адской машиной» московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича и был казнен.

«Мученические смерти, – писал когда-то Фридрих Ницше, – большая беда для истории: они соблазняют».

«Остановил я свой выбор на Столыпине, – говорил Дмитрий Багров на суде, – так как он был центром всеобщего внимания. Когда я шел по проходу, то если бы кто-нибудь догадался спросить меня "что вам угодно?", то я бы ушел. Но никто меня не удержал, и я выстрелил два раза».

Так это была почти случайность? Попался бы ему на пути кто-то другой – выстрелил в того? Не пробился бы в антракте к Столыпину – и просто ушел бы из театра? И самый успешный российский реформатор XX столетия остался жив?

15 марта 1910 года на заседании Государственного Совета Столыпин рассказал о достижениях первых трех лет реформы. «При такой же успешной работе, – с надеждой говорил Столыпин, – еще 6–7 таких трехлетних периодов, и общины в России – там, где она уже отжила свой век, почти уже не будет…»

Но этого исторического времени России не было дано.

Багров выпустил две пули. Петр Аркадьевич Столыпин был ранен в руку и в грудь. Ранение в руку оказалось легким. А вторая пуля попала в печень. Операция не помогла. Император слышал благоприятные прогнозы и пребывал в уверенности, что Петр Аркадьевич поправится. Но вечером 18 сентября 1911 года (по новому стилю) его состояние ухудшилось. Сознание покинуло его, голос стих, и он скончался.

В лечебницу Маковского приехал император. Его провели наверх в угловую большую комнату, где было тело Столыпина. У изголовья сидела вдова, Ольга Борисовна, в белом больничном халате. Когда вошел император, она поднялась навстречу и произнесла: «Ваше величество, Сусанины не перевелись на Руси». Она имела в виду, что Столыпин отдал жизнь за отечество.

Отслужили панихиду. Император сказал вдове несколько слов, повернулся и ушел. А дело его убийцы из окружного суда (гражданского) передали в военноокружной, чтобы была уверенность в приговоре.

Суд проходил в Косом Капонире Печерской военной крепости. Процесс был закрытым. Багров отказался от адвоката. Заседание началось в четыре дня. Завершилось в половине десятого вечера. Страшно торопились и уложились в один день. Правосудием это не назовешь. Напрасно охранное отделение просило не спешить, чтобы разобраться в связях Багрова, найти возможных сообщников и поточнее выяснить его мотивы.

На вынесение приговора военному суд понадобилось всего полчаса. Дмитрия Багрова признали в преднамеренном убийстве главы правительства. Вердикт – смертная казнь через повешение.

С Багровым обошлись жестоко. Член боевой организации партии эсеров Егор Сергеевич Сазонов, который убил министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве, был осужден на бессрочные каторжные работы. За убийство министра народного просвещения Николая Павловича Боголепова революционер Петр Владимирович Карпович получил двадцать лет каторги – из Сибири бежал за границу.