— Потому что. Потому что я хочу, чтобы здесь была ты, когда я вернусь. А Мэйсон потом скажу, что не смогла её разбудить.
— Кэлен, это неправильно. Она твой напарник, она нужна тебе там.
— Не настолько, радость моя, чтобы я отказывалась от возможности провести еще несколько часов с тобой, — Кэлен швырнула телефон обратно в кресло и обняла Кару. — Чего ты хмуришься, милая? Что не так?
— Нннууу… а у тебя не будет проблем из-за этого? На работе? Или у Мэйсон?
— Да с чего вдруг? — Кэлен беспечно пожала плечами и чмокнула Кару в губы. — Работала я раньше и без напарника. И потом, у Мэйсон выходной. имеет право быть недоступной, — подмигнула Каре. — Все будет в порядке, моя радость. Вернусь через пару часов. Ты ведь меня дождешься?
— Конечно! — прильнула к губам, зажигая в глазах солнце
Уже запустив двигатель, Кэлен на секунду пожалела о своем порыве — не будить Мэйсон. Ибо с Мэйсон ей и сейчас, и, особенно, там, на месте преступления, было бы куда как спокойнее — Кэлен честно призналась себе в этом. Тяжело все же, невозможно тяжело давались ей дела, связанные с убийством детей. А если убийству предшествовало надругательство над ребенком, тяжесть возрастала десятикратно. Да, Кэлен слишком близко принимала такие случаи к сердцу, и ничего, ничего не могла с этим поделать. Пожалуй, ей и впрямь не помешала бы наука управления эмоциями. Кэлен с удовольствием бы овладела умением включать тот самый частичный эмоциональный паралич в таких вот ситуациях… обесчувствливаться, да.
Кэлен вздохнула, тряхнула головой, тронула, наконец, автомобиль с места. Нужно отвлечься, переключиться. Например, на то, что дома ждет Кара. Что когда она, Кэлен, вернется с этого невыносимо тяжелого осмотра, её встретят любимые солнечные глаза, обнимут, окутают теплым ласковым взглядом. И желанные вкусные губы — согреют, нежно, сладко. И сильные мягкие руки утешат, снимут напряжение… А улыбка, тихая, как будто бы застенчивая, отгонит от Кэлен тьму. Да, Кара стала улыбаться чаще. Намного чаще! Пожалуй, за те три месяца, что они общались онлайн, Кэлен видела её улыбку столько же раз, сколько за последние пять дней. Именно улыбку, а не намек, не обещание…
Подъезжая к Дивайн-Лоррэйн отелю, некогда роскошному и респектабельному, но давным-давно заброшенному — как и очень многие здания, да целые кварталы зданий в Филадельфии — Кэлен уже и сама улыбалась. Мысли о Каре тоже отгоняли тьму, распугивали демонов. Впрочем, стоило ей, Кэлен, выйти из автомобиля, как улыбка погасла, и ужас прикоснулся к сердцу ледяными пальцами, заставляя его пропускать удары, затянул на шее петлю, запирая дыхание, прокатился стылым ручьем по позвоночнику, упал предательской слабостью в ноги. Кэлен с трудом протолкнула в горло холодный утренний воздух, и остро, невыносимо, невозможно остро ощутила отсутствие Мэйсон. Мэйсон бы распугала её, Кэлен, страхи одной своей кривоватой ухмылкой. Взбодрила бы насмешливым взглядом чуть прищуренных глаз. Придала бы сил хрипловатым: «Кишка тонка, сладкая?». Кэлен прямо ведь услышала сейчас ее голос, а! Так явственно, что даже обернулась, согреваясь секундно вспыхнувшей надеждой. Нет. Померещилось. Или — что вернее — примечталось. Мэйсон здесь нет, Кэлен её не разбудила. Кэлен выбрала Кару. Кэлен выбрала вернуться к любимым глазам, губам, рукам, улыбке — и оставила себя без поддержки здесь. Молодец, Кэлен! На мгновение пронзило стыдом: она что, жалеет о своем решении? Стоило чуть подступить страху, и она уже готова предать Кару?
Кэлен разозлилась — на себя, на свою слабость, на собственное сердце, которое так близко все принимает, которое лезет, куда надо и не надо. Мысленно влепила себе пару оплеух — не в качестве наказания, вовсе нет, а так, для бодрости. В конце концов, ты детектив, Кэлен Амнелл, детектив же, ну! Вот и будь сейчас детективом, а не фиалкой нежной, кисейной барышней, что никак не может выбрать, что же ей важнее — сильное плечо Мэйсон сейчас, вот прямо сейчас и здесь, или согревающие объятия Кары — потом, дома. Сейчас ведь, на самом деле, вообще не важно ни то, ни другое, не так ли? Сейчас важнее всего — да черт, это единственная важность на данный момент! — маленькая жертва очередного извращенца, а не твои сердечные метания, Кэлен Амнелл. Детектив, мать твою, Амнелл!
Тряхнула головой, с удовольствием ощущая, как разжались ледяные пальцы ужаса, как ослабла, отпустила горло тугая петля. Кэлен снова втянула холодный воздух и решительно направилась ко входу в заброшенный отель, возле которого переминался с ноги на ногу немолодой сонный коп. Показала ему значок, и дядька, кивнув, приподнял желтую ленту, пропуская.
Как же иронична — невозможно, невыносимо иронична — порой жизнь. Когда-то этим зданием, и теперь сохранившим былое величие, все еще весьма впечатляющим снаружи, владел преподобный Дивайн. Прогрессивный для своего времени священник превратил это место в, пожалуй, самый толерантный отель в мире — на тот момент, конечно же. Здесь принимали людей с любым цветом кожи, взглядами на жизнь, вероисповеданием. Однако, постояльцам предписывалось неукоснительно соблюдать принятые в отеле правила, даже, пожалуй, принципы: никакого алкоголя, курения, азартных игр, секса в стенах этого здания. Мужчин и женщин селили на разных этажах, например. В общем, в свое время, Дивайн-Лоррэйн отель быль оплотом — несмотря на толерантность — высокой нравственности.
И потому иначе, как иронией судьбы – или, что скорее, отвратительно жестокой издевкой чудовища, надругавшегося над маленькой девочкой, — и не назовешь то, что именно здесь мерзкий гад, сотворивший все это с ребенком, оставил истерзанное тельце. Кэлен все же задержала дыхание, шагнув в полуразрушенную комнату, некогда бывшую роскошным гостиничным номером. Замерла на пару мгновений на пороге, захваченная безумно ярким ощущением дежа-вю: детское тело, маленькое, хрупкое, застывшее на грязном полу. Летнее платьице неуместно веселого розового цвета, красные резиновые сапожки на худеньких голых ногах. Вокруг бродят криминалисты, ослепляют вспышками фотоаппаратов, изредка негромко переговариваются. И — Николь О’Коннор на коленях возле тела…
Кэлен приблизилась:
— Привет, Никки, — вышло хрипло и надсадно, словно она, Кэлен, неделю рта не раскрывала.
— Привет, Амнелл, — отозвалась Николь, не оборачиваясь. — Ты одна? Без напарницы своей?
— Да. Она не отвечает на звонки. Ну что тут, Никки?
— А ты сама не видишь? — зло огрызнулась О’Коннор. Похоже, ей тоже не удавалось сохранять профессиональную отстраненность. Хотя, уж казалось бы, кто-то, а судмедэксперт, проработавший в полиции ничуть не меньше, чем Кэлен, должен был бы привыкнуть. Уж Никки-то и не такого насмотрелась за время своей службы! Но — видимо, и ей отказывал цинизм в таких ситуациях. Впрочем, Никки все же смутилась от собственной несдержанности. Покосилась на присевшую рядом на корточки Кэлен, пробормотала примирительно: — Извини, Амнелл. Второй детский труп с признаками сексуального насилия за неделю… для меня это слишком.
— Да я понимаю, — Кэлен улыбнулась ей. — Значит, признаки насилия есть?
— На первый взгляд, да. Опять же, нет нижнего белья.
Кэлен на секунду закрыла глаза, пережидая боль, пронзившую обжигающе холодной иглой сердце, сглотнула, проталкивая вспухший в горле вязкий ком. Дежа-вю. Просто дежа-вю, мать его! Только в этот раз жертва — не блондинка, а смуглая темноволосая латиноамериканка. И, в отличие от Оливии Кинг, глаза этой девочки были закрыты. Кэлен сделала запись в блокноте и, отставив в сторону эмоции, — не так качественно как Мэйсон, конечно, но все же постаралась, правда, постаралась же, ну! — сконцентрировалась на осмотре: есть ли еще отличия? Ибо с одной стороны, намечалась «серия», с другой — человек, признавшийся в убийстве Оливии, вот этого, нового преступления совершить не мог, поскольку был заперт в камеру в два тридцать после полудня в пятницу, и — Кэлен была в этом уверена — оставался в клетке до сих пор. А значит, либо подражатель, либо… либо Кэлен с Мэйсон взяли не того. Ладно, делать какие-либо выводы, даже гипотезы выдвигать пока еще рано. Кэлен снова заскользила внимательным взглядом по телу:
