К табору подъехала линейка - начальство. Михей Васильевич, Быков и незнакомый городского пошиба паренек с блокнотом в руках. Поздоровались. Быков представил городского:
- Корреспондент газеты "Известия" товарищ Рудаков. Интересуется насчет вашей коммуны.
Бабы и косари подсели к костру, над которым посапывал котел с варевом. Корреспондент начал:
- Кто из вас, товарищи, в коммуне с самых первых дней?
- Это с каких же первых? - заводят долгую беседу казаки.
- С основания.
- Первым был Денис Иванович, царство небесное, - похвалился политическим пониманием дедушка Исай. - Да Яшка Уланов, наш председатель, а больше, почитай, нету.
- Постой, Исай Тимофеевич, - вспоминают бабы, - а бригадир Федя Синенкин?
- Верно, он был.
- Так и ты, Мария Федоровна, была! - заметил Марию Михей Васильевич.
- Я же теперь не состою.
- Ничего, не все сразу. Вот и расскажи товарищу из Москвы, как вы начинали хозяйствовать.
- Да ну вас, Михей Васильевич, я же беспартийная!
- Говори, Маруся! - поддакнули бабы.
- Оно и нам не вредно послушать, - подсел к Марии секретарь укома партии Быков.
- Ну, это правильно товарищи из газеты докопались, - начала Мария, артель началась с двадцатого года, да, с двадцатого. Денис Иванович организовал нас тогда в коммуну. Тронулись мы в эти балки по весне, уже цвели фиалки и скрипки-синички. Провожали нас с музыкой. И голосили за нами... Может, я не так рассказываю?
- Говорите, говорите, - подбодрил ее корреспондент.
- Ну и правильно голосили - налетели белые, посекли коммунаров, мы и разбежались, кто куда. Опять собрались, уже Михей Васильевич руководил, но пахали под охраной, с ружьями за спиной. Земля тут вольная, черная, но сразу не давалась в руки - то град, то засуха, а когда объявилась божья мать...
Михей Васильевич грозно и укоряюще выкатил глаза - поздно, корреспондент поднял голову:
- Божья мать? Интересно, расскажите, пожалуйста.
- Я про это лучше знаю, - взял огонь на себя Михей. - Только писать об этом не след. Году так в двадцать шестом пролетарцы крепко встали на ноги. Рядом с коммуной - земли совхоза "Юца". Поселок совхоза рос, шел в гору, народ прибывал разный, и завелась там религиозная шашель. Как сейчас помню, присылают в столсовет депутацию, просят выдать на поселок попа или дьяка. Мы им заместо народного опиума школу-семилетку открыли, послали учителей. Потом окопались там баптисты. Сломать их моленный курень, прекратить сборища прав нет. Мы и придумали: поставили сорок два условия содержания молельни. Проверяем с директором совхоза - выполнили только сорок: бачок питьевой оказался антисанитарным и боров дымовой сложен не по пожарным правилам. Мы и закрыли тот дом по закону, как договаривались. Открыли там медпункт. Тут умер один рабочий совхоза, баптист. Хоронить его приехали большие шишки баптистские из разных городов. Мы с директором наняли три оркестра, чтобы дули без передышки, не давали ходу вражеским речам баптистским, вынесли знамя и похоронили того рабочего, как положено. Чуть погодя на Юце объявился новый толк - живой богородицы. Есть там в совхозе одна баба, красавица, еще в девках была божьей матерью, иконы с нее писали, ну и стала она являться верующим, уговорили ее пришлые "первосвященники"...
- Как же являлась она? - спрашивает корреспондент.
- Из кадушки, в красной ризе, с серпом и молотом. Пришлось богородицу постращать маленько, а "первосвященников" выслали в Соловки - там душу спасать способнее, - смеется Михей. - Вот так и жили. В первые годы коммуна напоминала застрявший воз, когда кони дергают не дружно, не враз, то один, то другой. Но таки выехали на прямую дорогу. Сейчас, товарищ корреспондент, запишите; доходы коммунаров сравнялись с доходами крепких середняков. Конечно, в совхозе живут лучше, но артели уже кормят и себя и других, строятся, расширяют хозяйство, десятому Октябрю подарок сделали железный мост через Подкумок, я вам показывал, когда ехали.
- А как распределяют доходы в артели? - интересуется дотошный корреспондент.
- Это надо бы Яков Михайлыча, председателя, - замялись косари.
- А я не буду молчать! - выскочил дедушка Исай. - Я, к примеру, десятину скосил, а лодырь Излягощин спит в холодочке, а получать поровну и ему, и мне. Вот оно как в коммуне.
- Неверно это, - сказал корреспондент, - надо платить по труду, тогда и дела пойдут веселее. Я на днях был на Кубани, в "Красной заре", там оплата по труду, и хороший работник получает не меньше рабочего на заводе. От единоличников отбоя нет - толпами идут записываться в артель.
- Конечно, писать про наши артели в газете рановато, - говорит Быков.
- Нет, Андрей Владимирович, - не соглашается корреспондент, - ваша Пролетарская коммуна знаменита на всю страну - самая первая! И лучшие урожаи дали первыми вы, казаки. Как ваша фамилия, товарищ? - обратился к Марии.
- Есаулова...
- Родственники с Михеем Васильевичем?
- Меня брат Михея Васильевича держит.
- Как - держит? - удивился корреспондент.
- Ну, замужем, значит... Божья мать тоже Есаулова...
- Сейчас вы не в коммуне?
- Нет, - потупилась Мария. - Самостоятельно.
У костра остановились подводы с молочными бидонами - вечерний удой с фермы везут в город. Ездовые - парнишки. Кашеварка Люба Маркова налила им по чашке кулаги.
Михей и тут свою агитацию проводит, говорит:
- Вот доживем, товарищи, что молоко с гор самотеком пойдет в города по трубам...
- Брешешь, Миша, - простодушно удивился дед Исай.
- Вот увидите! Сады артель заложила, яйца птичник даст возами...
- Птица, верно, - соглашается Исай, - курей этих развели пропасть, ровно белая туча в Третьей балке.
- Про трубы ты загнул, - улыбается, Быков.
- Нет, не загнул, товарищ секретарь! - не на шутку обижается Михей. Скоро и у нас повалят в коммуны. И первыми - женщины, в коммуне им выгода, дома они делают все, а тут только одно дело и, значит, имеют время для культурного развития.
- Все равно страшно в коммуне, - вылез опять Исай. - Хлеба много, а не мой, артельный.
- Во ты его ешь? - спрашивает Михей.
- Ем и оглядаюсь - не мой.
- Ну, хорошо, вот ты ходишь по дороге, она тоже не твоя, общая, что же, она не держит тебя, что ли, Исай Тимофеевич?
- То, милок, дорога, или, к примеру, мост, их и в старину артельно делали.
- И все надо делать артельно. Ведь и станица - это артель, не ставили же хаты поодиночке в горах, а селились гуртом.
- Потому что с горцами воевали! - упирается дед.
- А теперь надо воевать с нуждой, невежеством, жадностью...
Послышалась конская рысь. К табору подъехал стройный, с закрученными усами казак, Яков Михайлович Уланов. Его дружно обступили все.
- Домой не заехал, прямо сюда, в степь, - говорит Уланов, кинув повод возникшему у конской морды мальчишке, тут же коня увели.
- Чего, Яков Михайлович? - не терпелось бабам.
- Чего! Сперва дали мы нагоняй: кто же в такую пору выставки делает? Ну, кони наши на десятом месте - обошли кулаки. Куры приз взяли приказано разводить эту породу. Мы их с Денисом Ивановичем взяли в немецкой экономии. Чудом я их сохранил. Ну и сюрприз вам, товарищи пролетарцы. Теперь покажем единоличникам да и совхозу хвост. Были, это, на выставке гости из города Ростова. Я одному пожалился на разные нехватки, он мне в ответ: шествуем над вами...
- Шефствуем, - тихо поправил Михей.
- И оказалось, он с завода. Мы, говорит, после смены собрали два трактора и передаем вам, организованному крестьянству, как от рабочего класса, - безвозмездно!
- Ура! - закричал появившийся из темноты высоченный Федор Синенкин.
Коммунары загалдели, заговорили все враз. Федор Синенкин упорно напоминал, что у него права тракториста и, натурально, он должен занимать над теми тракторами должность командира.
- А тебе, Люба, - как близкой сказал Яков кашеварке, - тоже привез одну вещь, не хотел говорить - ее смотреть надо, - да уж скажу!
