- Перевели.
- Неверно гутарите, гражданин. Коровы Митьки Есаулова на выставке медали получили, а бугай все призы превзошел...
Грянул колхозный оркестр.
- Музыка! - кричал зарозовевший Михей Васильевич. - Постойте с фокстротом - Шамиля давай! Кто со мной?
Но и танцы и песни были новые.
Лишь старики тихо тянули старинные песни.
Было десять часов утра. Колхозный бал только начинался. Захрипела на столбе черная тарелка репродуктора. Внезапно и четко разнесся железный голос диктора. Люди стихли, окаменели, сбились к столбу.
Война! С Германией!
Из соседних улиц бежали казаки, как в старину бежали их отцы при громе набата к белой хоругви с монгольским лицом Андрея Первозванного.
Бежали к черной тарелке на столбе.
Осуществлялся план "Барбаросса".
А кузнец Гефест незримо, беззвучно трудился. У него уже миллионы подручных, реализующих великие открытия в области химии и физики - уже квантовой, в невинной кузнице под вывесками лабораторий, университетов, колледжей и академий.
Вторая мировая война получит название "войны моторов". Авиация и артиллерия сметали города и сотни тысяч людей в считанные часы - как в Токио или Дрездене, хотя потом это оружие будет считаться чуть ли не безобидным атрибутом бытия, как ложка, плуг или молоток. Но уже перед этой войной был создан урановый котел - усилиями сотен и тысяч простых и выдающихся умов - таких, как Дирак, Планк, Эйнштейн, Ферми; Роберт Оппенгеймер, как многие другие лауреаты Нобелевской премии, Мария Склодовская-Кюри дважды удостоена премии Нобеля, изобретателя динамита. Атомную бомбу сознательно творили лишь в последние годы войны, а до этого постигали новые тайны материи и пространства. Как за редким зверем, в годы войны враждующие государства охотились за физиком из Дании Нильсом Бором, пока он не был переправлен из Дании в Англию, где помогал ковать страшное оружие века.
В конце войны оно уничтожит Хиросиму и Нагасаки. Со временем выкуют и ракетно-лазерный меч. Он сможет подстригать планету из космоса так, что плеши и лысины на полях жизни не зарастут никогда - или уродливая трансмутация от радиооблучения приведет к появлению нового, зверообразного населения мира.
А пока казачки тронулись на войну на конях, с шашками, с винтовками образца 1891/1930 года. Но войну уже определяли моторы, металл, нефть, электричество, взрывчатка.
Трупами убитых во вторую мировую войну можно опоясать Землю по экватору непрерывным ожерельем - каннибальским нарядом планеты середины XX века: около шестидесяти миллионов душ.
Война уже шла семь часов. Уже в русской пшенице лежали трупы, немецкие солдаты завтракали, не останавливая огня, смывали пот и кровь в тихих речушках, озерах и увеличивали скорость смертоносного железа на фронте в тысячи километров.
Стало быть, помирать не годится, другие идут смертоносцы. Может, и возвернется старое, и уж тогда Глеб поучит свою жену, поговорит с благоверной, как деды говаривали, с плеточкой в руках.
Планов у него пока никаких, а Б а р б а р о с с у через год одобрит.
Полно-полно тебе, бабочка, шалить,
Не пора ли своего мужа любить?
- Своего мужа повек не люблю,
На постылого глазами не гляжу.
Надоело мне на хуторе жить,
Не пора ли во станице младой быть.
Во станице молодые казаки.
Удалые все уряднички.
Они знают, как на улицу ходить:
Они с вечера все с девушками,
Со полуночи с молодушками,
На белой заре - к молоденькой жене...
Часть IV
А ЖЕНА ЕГО ДА ВСЕ ВИНТОВОЧКА
В горах скалистых и обширных
Царь-голод властвовал кругом.
Как по тем горам высоким
Шли кавказцы-молодцы.
Долго-долго мы ходили
По горам и по степи.
Днем мы отдых не имели,
Ночь стояли во цепи.
Возле крепости, возле Карса*
Есть огромная скала,
Но кавказцы, не робея,
Понеслися на ура.
И зато ж мы поживились
У проклятых басурман:
Спирт казенный вволю пили,
Мясо ели по фунту...
_______________
* "Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной
скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом"
(П у ш к и н А. С. Путешествие в Арзрум).
ВЫНУТЬ ШАШКИ НАГОЛО!
В сорок втором году двери камеры распахнулись и охранник бесстрастно вызвал Спиридона. Повезли в закрытом автомобиле, опять-таки, как важную птицу, одного. Мост был еще цел, но бой уже шел в городе. На мосту машину перевернуло взрывом. Охранники были убиты, шофер тяжело ранен, Спиридон отделался царапинами и легкой контузией. Он дотащил шофера до берега, сунул два нагана в карман и зашагал на восток в родные края.
Поезда и на восток уже не шли. Станции забиты людьми. Составы, составы, составы. Обезумевшие от бомбежек беженцы. Вещи - бери, сколько хочешь. Спиридону приглянулся новый чемодан. Парень в кепке о восьми углах сообщал за тысячу рублей "точно", какой состав пойдет первым. Пронеслась молва, что паровоз резервом, без вагонов, пойдет в сторону Кавказской. Паровоз облепили. Спиридон суетливо влез почти на трубу. Проторчав на горячем железе часа два, кинулся за кучкой умных с виду людей, сумел втиснуться в четырехосный пульман, но вагон загнали в тупик.
Прибывали новые толпы людей на машинах, конях, волах. Места на восток брались с бою. Военный комендант не показывался без усиленного конвоя, отбивающего сотни рук с мандатами и пропусками. Спиридон взял дыню из чьей-то авоськи. Ел, спокойно наблюдая за суматохой с наслаждением освободившегося человека. Спешить ему, собственно, некуда. Кончив дынку принялся за арбуз. Ему теперь все трын-трава.
Со смехом наблюдал, как два рабочих паренька сажали на переполненную товарную платформу старуху грузинку с множеством чемоданов и узлов. Они раскачивали старуху и забрасывали прямо на людей. Ее, как мяч, швыряли обратно. С пятого заброса старуха насмерть вцепилась в чьи-то волосы и осталась. Теперь ей бросали вещи. Один чемодан старухе, другой - себе на тачку. Старуха отчаянно вопила, призывала кару на головы пареньков, но с платформы сойти не пожелала.
К Спиридону подошел человек в помятом полувоенном костюме, открыл портсигар с "Пушками":
- Закуривай, браток. Отступаешь?
- Домой иду.
- По ранению?
- По брони.
- Ты с конями умеешь управляться?
- Да, видно, лучше, чем ты.
- Видишь в сквере зеленый фургон, кони серые, скаковые. Садись и езжай. Я их бросаю, а кони - золото. Ты их напои, Сингапур и Певунья, первые призы брали. Там и вещи на фургоне. Хотел армии сдать - отступила. Через час тут будут немцы.
- А чего сам не едешь?
- Много знать будешь - скоро состаришься. Погоняй, да напои!
Спиридон познакомился сначала с Певуньей, охлопал шею Сингапура, напоил пивом - бочка еще не почата, а торговец уже отступил. Погнал весело захмелевших скакунов. На заре отметил: сто двадцать верст за восемь часов - добрые кони. Засыпал им зерна, сам ел мед на брошенных пасеках, спелые кавуны, стрелял колхозных гусей. Передохнув, гнал опять. Возле одного сельсовета группа начальствующих машет: стой! Спйридон показал кнут коням - и село скрылось разом, как в сказке.
Какой-то мотив слышался в мерном цоканье копыт. Много песен знает Спиридон, и этот мотив знакомый, а вот слова вспомнить не может. Остановился в красивой, утопавшей в садах кубанской станице. У колодца попросил ведро у печальной молодайки. Накормила она его пышками со сметаной, молодой картошкой с малосольными огурчиками. Ночью небо багровело - сзади горели города и станции, слышались взрывы. Молодушка всплакнула - хозяин на фронте. Как мог, утешил. Утром оставил ей два чемодана с фургона, не поинтересовавшись, с чем они.
Встречались какие-то старцы. Крестили ездока, советовали свернуть с дороги, "потому как на каждом столбе пять повешенных будет".
- Веревок у них не хватит! - смеялся запыленный ездок.
