И здесь от скалы к скале тянулась ограда какой-то усадьбы – с виду заброшенной, с длинным полуразвалившимся домом, службами с залатанными крышами и грязным, захламленным двором, где валялись старое железо и кучи хвороста.

Вероника уже решила поворотить назад, как вдруг в замешательстве остановилась. Ей показалось, что она слышит чей-то стон. Она насторожилась, и в полной тишине до нее донесся тот же звук, но на этот раз более отчетливый, затем раздались жалобные крики, мольбы о помощи. Голоса были женские. Но разве остров покинули не все его обитатели? Вероника обрадовалась, что она на Сареке не одна, но к ее радости примешивались огорчение и испуг: неужели события вновь вовлекут ее в череду смертей и ужаса?

Насколько она могла судить, звуки доносились не из дома, а из служб, расположенных с правой стороны двора. Вход в него преграждала лишь калитка; Вероника толкнула ее, и старое дерево громко заскрипело.

Крики зазвучали с удвоенной силой. Там явно услышали скрип калитки. Вероника прибавила шаг.

Если крыша служб кое-где подгнила, то стены выглядели толстыми и прочными, старые двери были укреплены железными полосами. Именно в одну из этих дверей и стучали изнутри, крики же становились все настойчивее:

– На помощь! На помощь!

Затем за дверью послышалась возня, и другой, не столь пронзительный, голос проскрипел:

– Да замолчи ты, Клеманс! Вдруг это…

– Нет-нет, Гертруда, это не они, мы бы услышали! Откройте, ключ в дверях!

И в самом деле: Вероника, размышлявшая, каким образом проникнуть в сарай, увидела торчащий из скважины массивный ключ. Она повернула его, и дверь отворилась.

За дверью стояли две сестры Аршиньа: полураздетые, изможденные, по-прежнему похожие на злых колдуний. Они были заперты в прачечной, загроможденной всякой утварью, а в глубине ее на соломе лежала третья сестра, которая еле слышно причитала.

В тот же миг одна из стоявших у двери сестер упала без чувств, тогда как другая с лихорадочным огнем в глазах схватила Веронику за руку и, задыхаясь, заговорила:

– Вы их видели, да? Они здесь? Почему они вас не убили? С тех пор как остальные ушли, они стали хозяевами на Сареке… Теперь наша очередь… Мы заперты здесь уже шесть дней, да, с того утра, как все уехали… Мы собирали вещи, чтобы взять их с собою в лодку. Зашли втроем сюда, хотели взять сохнувшее белье… И они пришли… Мы их не слышали… Их никто не слышит… И вдруг дверь затворилась – стукнула о косяк, повернулся ключ, и все… У нас здесь были яблоки, хлеб, даже водка, от голода мы не страдали. Только все думали: неужели они вернутся и нас убьют? Когда настанет наш черед? Ах, моя милая, как мы все время прислушивались, как тряслись от страха! Старшая совсем обезумела. Послушайте: она бредит. Другая, Клеманс, тоже не выдержала… А я, Гертруда… – У этой силы еще оставались: она крепко держала Веронику за руку. – А Коррежу? Он вернулся, да? И снова уехал? Почему он нас не нашел? Это ж было нетрудно… Он знал, где мы, а стоило нам услышать малейший шум, как мы принимались кричать… В чем же дело? Ответьте же!

Вероника не знала, что ответить. Хотя с какой стати она будет скрывать правду?

– Лодки утонули, – сказала она.

– Что?

– Обе лодки утонули недалеко от Сарека. Все, кто в них был, погибли. Это произошло напротив Монастыря, вблизи от Скал Дьявола.

Вероника умолкла, не желая называть никаких имен и говорить о роли Франсуа и его учителя в разыгравшейся трагедии. Внезапно Клеманс поднялась и с исказившимся лицом села на полу, прислонившись к двери.

Гертруда прошептала:

– А что с Онориной?

– Онорина мертва.

– Мертва?

Это слово обе сестры выкрикнули в один голос. Затем молча переглянулись. Их явно поразила одна и та же мысль. Казалось, они над чем-то раздумывают. Гертруда зашевелила пальцами, словно что-то подсчитывая. Лица обеих женщин становились все более испуганными.

Тихо, как будто страх сдавил ей горло, Гертруда заговорила, пристально глядя на Веронику:

– Верно… верно… все сходится… Знаете, сколько их было на лодках, не считая сестер и меня? Знаете? Двадцать человек. Теперь сосчитайте… Двадцать, да Магеннок, погибший первым, да господин Антуан, умерший недавно, да маленький Франсуа и господин Стефан, которые хоть и пропали, но тоже, должно быть, мертвы, а потом – Онорина и Мари Легоф, которые тоже отдали Богу душу… Вот и сосчитайте… получается ровно двадцать шесть… Двадцать шесть! Все сходится, верно? Двадцать шесть отнять от тридцати… Вы меня поняли? Тридцать гробов, которые пустуют… А от тридцати отнять двадцать шесть – получится четыре, правильно?

Дальше старуха связно говорить уже не могла, язык у нее стал заплетаться, изо рта вырывались лишь бессвязные слова, но Вероника тем не менее сумела разобрать:

– А? Понимаете? Остались четверо: три сестры Аршиньа, которых держали взаперти, и вы… Верно ведь?… Четыре креста… Вы же знаете – четыре женщины на четырех крестах?… Все сходится, нас как раз четыре. Кроме нас, на острове никого нет. Только четыре женщины…

Вероника молча слушала. На лбу у нее выступила испарина.

Женщина пожала плечами:

– Ну и что из этого? Если на острове мы одни, то кого же вы боитесь?

– Да их же! Их!

Вероника начала выходить из себя:

– Да ведь все же уехали!

Гертруда испугалась:

– Тише! А вдруг они вас услышат?!

– Кто?

– Они… которые жили тут когда-то.

– Кто же тут жил?

– Они, те, что приносили в жертву мужчин и женщин, чтобы умилостивить своих богов.

– Да ведь это было давным-давно! Вы имеете в виду друидов? Так никаких друидов теперь нет.

– Тише! Тише! Есть… И еще есть злые гении.

– Духи, что ли? – воскликнула Вероника, раздраженная подобным суеверием.

– Да, духи, но только духи во плоти, с руками, которые закрывают двери и держат вас взаперти… Существа, которые топят лодки… Они ведь и убили господина Антуана, Мари Легоф и других, всего двадцать шесть человек.

Вероника не ответила. Ответить ей было нечего. Она-то знала, кто убил г-на д’Эржемона, Мари Легоф и остальных, кто потопил обе лодки.

Вместо ответа она спросила:

– В котором часу вас тут заперли?

– В половине одиннадцатого. А в одиннадцать мы должны были встретиться в деревне с Коррежу.

– Вот как?

Вероника задумалась. Франсуа и Стефан никак не могли находиться здесь в половине одиннадцатого, а всего часом позже напасть из-за скалы на лодки. Неужели на острове остался их сообщник или даже сообщники?

Она обратилась к старухе:

– Как бы там ни было, нужно на что-то решаться. Оставаться здесь вам нельзя. Вы должны отдохнуть, прийти в себя…

Клеманс встала на ноги и с тою же горячностью, что и ее сестра, глухо проговорила:

– Прежде всего нужно спрятаться и как-то защититься от них.

– Но каким образом? – спросила Вероника, которой невольно тоже захотелось найти убежище от неведомого врага.

– Каким образом? А вот каким. Об этих вещах на острове было много говорено, особенно в этом году, и Магеннок решил, что при первом же нападении всем следует спрятаться в Монастыре.

– Почему в Монастыре?

– Потому что там можно обороняться. Скалы около дома отвесные, он защищен со всех сторон.

– А мост?

– Магеннок с Онориной все предусмотрели. Шагах в двадцати слева от моста есть маленькая хижина. В ней спрятан запас бензина. Вылить три-четыре бидона на мост, чиркнуть спичкой – и дело сделано. Вы окажетесь отрезаны, до вас будет не добраться. Какое уж тут нападение!

– Почему же тогда жители решили спасаться на лодках, а не спрятались в Монастыре?

– Им показалось, что так будет благоразумнее. Но у нас-то выбора нет.

– Стало быть, идем?

– И немедленно, пока светло: ночью это будет не так просто.

– А как же быть с вашей сестрой, которая не может встать?

– Повезем ее на тачке. Отсюда есть прямая дорога к Монастырю, которая минует деревню.