Вцепившись Веронике в плечо, Онорина лепетала:

– Говорю вам… Остров проклят… Однажды Магеннок мне так и сказал: «Сарек – это одни из ворот ада, которые сейчас заперты. Но когда они откроются, беды налетят на остров, словно буря». – Вняв уговорам Вероники, бретонка наконец немного успокоилась и уже более ровным, поминутно затихающим голосом продолжала: – Он любил этот остров, впрочем, как и все мы. Говорил о нем какие-то непонятные вещи: «Ворота эти – в обе стороны, Онорина, они открываются и в рай». Да, жить на острове было неплохо. Мы его любили. Магеннок заставлял остров дарить ему цветы. Громадные цветы, раза в три выше обычных, и гораздо красивее.

Медленно тянулись минуты. Комната помещалась в самом конце крыла, окна которого выходили на обе стороны острова, прямо на возвышавшиеся над морем скалы.

Вероника сидела, устремив взор на белые валы, гонимые усилившимся ветром. Солнце вставало в таком густом тумане, что побережья Бретани не было видно. Но на востоке, за полосой пены, продырявленной черными остриями скал, тянулась пустынная равнина океана.

Погружаясь в сон, бретонка бормотала:

– Говорят, будто ворота – это камень и будто попал он сюда издалека, из чужих краев… Божий Камень… А еще говорят, будто он драгоценный, сделан пополам из золота и серебра. Божий Камень. Камень, дарующий смерть или жизнь. Магеннок его видел… Он отворил ворота и просунул в них руку… И его рука… его рука обратилась во прах.

Вероника чувствовала себя подавленной. Ум ее мало-помалу наполнялся страхом, словно сочащейся из-под земли водою. Ужасные события, испуганной свидетельницей которых она была уже несколько дней, казалось, предваряли события еще более грозные, и Вероника ждала их, словно приближающийся ураган, способный все смести с земли своим головокружительным вихрем.

Она ждала этих событий. Она была уверена, что они не преминут произойти, что их обязательно вызовет могущественная роковая сила, которая наступала на нее со всевозрастающей мощью.

– Вы видите лодки? – осведомилась Онорина.

– Отсюда их не увидеть, – возразила Вероника.

– Почему же? Они пойдут именно этим путем, потому что тяжело нагружены, а у мыса есть более широкий проход.

И действительно, через несколько секунд Вероника увидела, как из-за мыса показался нос первой лодки.

Она была очень широкой и низко сидела в воде, на загромождавших ее ящиках и тюках расположились женщины и дети. Четверо мужчин изо всех сил налегали на весла.

– Это лодка Коррежу, – заметила Онорина, которая, полуодетая, выскочила из постели. – А вот и другая, смотрите!

Из проливчика между скалами выплыла вторая, тоже тяжело нагруженная, лодка. Там гребли трое мужчин и женщина.

Обе лодки находились слишком далеко, метрах в семистах-восьмистах, чтобы можно было различить лица людей. Ни малейшего звука не доносилось с этих неповоротливых, груженных нищетою суденышек, которые убегали от смерти.

– Боже мой! Боже мой! – вздохнула Онорина. – Только бы им выбраться из ада!

– Чего вы боитесь, Онорина? Им же ничто не угрожает.

– Угрожает, пока они не покинули остров.

– Но ведь они же не на острове.

– Все, что вокруг острова, еще остров. Именно там их и подстерегают гробы.

– Но ведь море довольно тихое.

– Не в море дело. Враг – не море.

– Тогда что же?

– Ах, не знаю я, не знаю.

Лодки двигались в сторону северной оконечности острова. Перед ними были два прохода, которые бретонка называла именами двух скал – Скала Дьявола и Клык Сарека.

Почти тут же они увидели, что Коррежу выбрал проход мимо Скалы Дьявола.

– Пройдут, – заметила бретонка. – Еще чуть-чуть. Каких-то сто метров, и они спасены.

Казалось, женщина вот-вот засмеется.

– Все козни дьявола пойдут прахом, госпожа Вероника. Я уверена, что мы с вами спасемся, да и остальные тоже.

Вероника молчала. Подавленность ее усилилась, и женщина относила ее лишь на счет смутных предчувствий, бороться с которыми бесполезно. Она мысленно наметила линию, за которой опасности уже не было, но Коррежу эту линию еще не пересек.

Онорину трясло как в лихорадке. Она не переставая бормотала:

– Мне страшно… Страшно…

– Да полно вам, – выпрямляясь, откликнулась Вероника. – Это же нелепо. Откуда может прийти опасность?

– Ах! – воскликнула вдруг бретонка. – Что там? Что это может значить?

– Где? В чем дело?

Женщины прилипли к окну, глядя во все глаза. Рядом с Клыком Сарека они заметили какое-то движение. Через секунду они узнали моторку, на которой плыли накануне и которая, по словам Коррежу, исчезла.

– Франсуа! Франсуа! – ошеломленно вскричала Онорина. – Франсуа и господин Стефан!

Вероника разглядела мальчика. Он стоял на носу и делал какие-то знаки людям, сидевшим в обеих лодках. Мужчины в них отвечали ему взмахами весел, женщины отчаянно жестикулировали. Несмотря на возражения Вероники, Онорина распахнула створки окна, и сквозь треск мотора они услышали голоса, однако слов разобрать не могли.

– Что все это значит? – повторила бретонка. – Франсуа и господин Стефан… Почему они не вышли на берег?

– Быть может, боятся, что их заметят и станут расспрашивать? – предположила Вероника.

– Да нет, их все знают, особенно Франсуа, который часто ездил со мной вместе. К тому же в лодке есть документы. Нет, они ждали там, за скалой.

– Но если они от кого-то прятались, то почему же показались теперь?

– Вот-вот, этого-то я и не понимаю. Странно… Интересно, что подумали Коррежу и остальные?

Обе лодки, шедшие в кильватер, почти остановились. Их пассажиры повернулись к моторке, которая быстро к ним приближалась и замедлила движение, поравнявшись со второй из лодок. Затем она продолжала плыть параллельно обеим лодкам, метрах в пятнадцати-двадцати от них.

– Не понимаю… Не понимаю… – в замешательстве бормотала бретонка.

Двигатель на моторке заглох, и она по инерции продолжала медленное движение от одной лодки к другой.

Внезапно женщины увидели, как Франсуа наклонился, потом выпрямился и замахнулся правой рукой, словно собираясь что-то бросить.

Его движения повторил и Стефан Мару.

Далее страшные события стали разворачиваться стремительно.

– Боже! – воскликнула Вероника.

Она на секунду отвела взгляд, но сразу же вновь подняла голову и стала с ужасом наблюдать за кошмарной сценой.

Франсуа и Стефан Мару одновременно бросили что-то в лодки с людьми – один с носа моторки, другой – с кормы.

И сразу же в лодках полыхнуло пламя и повалил густой дым.

До женщин долетели звуки взрывов. Несколько секунд они из-за плотного дыма не могли разобрать, что происходит. Затем налетел порывистый ветер, дым рассеялся, и Вероника с бретонкой увидели, что лодки быстро погружаются в воду, а люди прыгают за борт.

Сцена – адская сцена! – длилась недолго. Какая-то женщина неподвижно стояла в тонущей лодке с ребенком на руках, вокруг нее валялись тела оглушенных взрывом; двое мужчин, обезумев, дрались. Через несколько мгновений все они скрылись в пучине вместе с лодками.

Два-три водоворота, несколько черных точек, плавающих на поверхности, – и все.

Онемев от ужаса, Онорина и Вероника молчали. Происшедшее превзошло самые страшные их опасения.

Наконец Онорина, поднеся руку к голове, глухо проговорила с выражением, запомнившимся Веронике надолго:

– Голова разламывается… Ах, несчастные жители Сарека! Я с ними дружила… с детства… а теперь больше их не увижу. Море никогда не отдает Сареку мертвецов. Оно их бережет… У него и гробы для них готовы… тысячи гробов… Ах, голова моя разламывается… Я схожу с ума… так же… как Франсуа… мой бедный Франсуа!

Вероника не отвечала. Лицо ее было мертвенно-бледным. Скрюченными пальцами она вцепилась в подоконник и смотрела вниз, как смотрят в бездну, собираясь в нее броситься. Что теперь сделает ее сын? Кинется спасать людей, чьи отчаянные хрипы он слышит? Конечно, человек может впасть в безумие, но при виде иных зрелищ приступы проходят.