Зелёные глаза провидицы на мгновение даже стали цвета неба – и Таня не могла не обратить внимание на нож, который практически ударил её в грудь, но даже не вскинула руку, чтобы как-то остановить проклятое оружие, готовое просто сейчас отнять у не остатки жизни.

========== Боль двадцать седьмая. Защита ==========

Никогда прежде Ягун не испытывал подобного по отношению к Лотковой. Она казалась ему идеальной, прекрасной, словно солнце, и он был готов молиться на свою Катю, лишь бы никто не сделал ей плохо.

Такое отношение нельзя было назвать плохим, скорее очень даже наоборот – вот только сейчас всё в голове парня перевернулось и превратилось в слитую кровью боль, отчаянную, словно только что Екатерина убила не какую-то там женщину, а его родную, любимую бабушку.

Дело, впрочем, было даже не в убийстве. Он, замерев и не в силах пошевелиться, просто не мог отвести взгляда от того, как она огромными, жадными глотками пила мёртвую кровь.

- Она заражена, Лоткова! – внезапно подала голос Гробыня, которая, вероятно, тоже подошла совсем-совсем недавно.

Катя наконец-то отпустила руку Горгоновой и подняла взгляд на ту, чьего жениха столь хладнокровно убила, не подумав ни о том, что он был кому-то нужен, ни о том, что сам любил.

Лотковой, впрочем, вообще было всё равно. Её опьянила кровь – опьянила не хуже самого настоящего вина, которое Катя, впрочем, пробовала всего несколько раз, и теперь девушкой пошатывало.

Она не могла отыскать ни единой связующей нити между Склеповой, Медузией и какой-то невероятной заразой.

- Заражена? Чем?

Голос Лотковой звучал хрипло и в тот же момент как-то очень пискляво, словно она не открывала рот уже более чем полвека.

Ягуну же казалось, что её голос доносится из какого-то странного подземелья, о котором не следовало даже и задумываться, равно как и пытаться попасть туда и вообще оказаться внутри.

Он не ненавидел Лоткову, совсем нет – но странное ощущение отвращения, понимание того, что когда-то он целовал её в те губы, которые сейчас прижимались к запястью мёртвой женщины в попытке выпить кровь оной, всё это сложилось в одну неразрывную и, если честно, жуткую картину.

Трудно было смириться с тем, что его Катя превратилась в такое чудовище… а может, она и была такой. Ягуну самому не хотелось жить, жить без неё, вот только он не мог считать Лоткову живой.

Она, кажется, умерла не только в его глазах.

- Некромагией, наверное, - осклабившись, мстительно отозвалась Склепова. – Если я не ошибаюсь, она была такой же падальщицей, как и ты, и выпила силы из того, кого сама убила.

Катя усмехнулась. Что-то подсказывало ей, что на самом деле, стоит один раз позволить себе подобное – и всё, точка, можно больше даже не мечтать о том, что, возможно, эта зависимость когда-то исчезнет.

Скорее всего, человеческая кровь будет для неё тем, что поддерживает её жизнедеятельность.

- Некромаги тоже пьют человеческую кровь, - усмехнулась Лоткова, и её белые ровные зубы тоже, оказывается, были в крови.

Алая жидкость измазала девушке щёки, превратила её лицо в уродливую маску, которую в пору надевать тем, кто оглашает вендетту и собирается кого-то моментально, прямо сейчас убить.

Всё это казалось достаточно странным и, возможно, следовало потерять любую связь с реальностью.

Её и так не было.

Катя знала, что некромаги на самом деле никогда ничего не пили – по крайней мере, кровь мёртвых они не взяли бы в рот. Её не попробовал бы даже уважающий себя вампир, разве что только упырь.

И то вряд ли.

Упыри и вампиры – они все были банальным следствием сказок, и на самом деле ничего такого, возможно, не существовало – хотя, впрочем, Лоткова не могла утверждать ничего подобного.

Ей хотелось убедить себя в том, что на самом деле ничего подобного не существует, вот только разве в подобном был хотя бы какой-то оттенок смысла? Вряд ли, особенно если учитывать то, что, пожалуй, вокруг нет совершенно ничего хорошего, что могло бы помочь ей в осознании происходящего.

- Я убью тебя, - выдохнула Лоткова, своими глазами, которые постепенно тоже наливались кровью, глядя на Склепову. – Я разорву твою глотку на мелкие кусочки и буду пить твою кровь до дна

Кажется, у Гробыни не было ничего, чем она могла бы защищаться, но, тем не менее, это не сдерживало Лоткову.

Она считала, что нет ничего плохого в том, чтобы нападать на глупого беззащитного человека, ведь это сплошное удовольствие – перестать хотя бы в чём-то встречать бесконечное проклятое сопротивление, что до такой степени сильно раздражает.

Склепова рванулась куда-то в сторону, стараясь спасти собственную жизнь, но, тем не менее, Ягун знал, что не может допустить ничего подобного.

Его ненависть и отвращение к Лотковой в одно мгновение переродились в определённую энергию.

Конвертация.

Он не понимал, когда успел схватить какой-то камень или что-то подобное – тем не менее, этого было достаточно.

Ягун рванулся к Лотковой – и оказался каким-то образом более быстрым, чем была сама Екатерина.

Она теперь оказалась для него достаточно слабой, и парень сам толком не понимал, почему осознал это. У неё была некромагия для ненависти – капля облучения и ещё несколько литров отравленной крови.

У неё не было магии для колдовства, как минимум по той причине, что некромаг ни за что не позволил бы ей получить что-то большее, то, что могло бы наоборот защитить её и принести удачу.

Всё это казалось жестокой игрой, но, впрочем, “Тибидохс” и был играми, страшными и отвратительными.

Играми, в которых видеосъёмка ведётся исключительно для учредительницы, а моменты убийств прокручивают по телевиденью, показывая везде, где только можно показать. Он понимал в это мгновение, что теперь станет виноватым в её смерти, и что он будет тем, кто убил Катю, но, тем не менее, зачем сопротивляться тому, что и так кажется простым и правильным?

Он так устал отказываться от того, что на самом деле было бы идеальным решением вопроса, что просто-напросто не стал сдерживать себя в это мгновение, рванувшись к Лотковой.

Она оглянулась и закричала, словно раненный зверь, на бегу умудрившись зацепиться за что-то и полетев на землю.

Ягун смотрел в её льдистые глаза, но не видел того, что было прежде – сплошную ненависть и кровавое зло.

Лоткова попыталась вывернуться, чувствуя, что он слишком крепко сжимает её запястья, а после, умудрившись как-то так изогнуться, что это стало реальным, укусила-таки его за запястье.

Парень сам не знал, насколько это неприятное ощущение – может быть, именно это заставило его реагировать поразительно быстро, а может, он просто слишком сильно её ненавидел сейчас.

Он попытался оттолкнуть Лоткову, но та действительно была не так уж и слаба, как прежде притворялась.

Может быть, следовало поверить в то, что она просто ужасна – ещё с того момента, когда она впервые появилась в его жизни, такая добрая и слабая, неимоверно слабая, не способная к сопротивлению.

Но то, что с неё стало…

Ягун даже сам не помнил, когда ударил её камнем, который сжимал в руке, по голове. В конце концов, тут всё было чередой сплошных смертей, и они существовали исключительно за их счёт.

За счёт боли – потому что смерти уже так сильно вошли в привычку, казались такими желанными.

Ягун сам не понимал, как он умудрился совершить что-то подобное, но чужая смерть невероятно пьянила.

Это было ощущение практически самого настоящего удовольствия, к которому, он, впрочем, не должен был привыкать.

И только спустя мгновение пришло осознание жуткого факта: он убил свою Катю. Его Катя лежит на земле с пробитой головой и больше никогда не поднимется, не улыбнётся и не попытается прикоснуться к нему.

Самое страшное, что на самом деле она этого заслужила: заслужила свою смерть и даже то, чтобы её съели падальщики или какая-то подобная гадость.

***

Жанна тянула время. Ей не нравилось то, что провидица не реагировала на неё и не пыталась защищаться, скорее совсем даже наоборот, это вызывало невероятную ненависть у Аббатиковой.