Вскружив голову молодым друзьям, веселая, светловолосая, с загадочными зелеными глазами, Ольга Трубицына явно предпочитала хрупкого, кудрявого студента педагогического института Алешу — угловатому «алтайскому медвежонку», как шутя звала она приземистого крепыша-лейтенанта Корнева. Но, или этим предпочтением она только дразнила «медвежонка», или сам «медвежонок» оказался более решительным и настойчивым, чем мечтательный, кудрявый студент, только Ольга и Никодим неожиданно для всех объявили, что они уже зарегистрировались и начали самостоятельную жизнь в маленькой комнатушке Трубицыной на Сивцевом Вражке.

К удивлению, окружающих дружба молодых людей не только не умерла, но как будто бы окрепла еще больше, но рана в сердце Алексея Белозерова не заживала.

У Корневых уже родился Андрей, когда Алексей Николаевич женился на некрасивой, маленькой учительнице-математичке Ангелине Баженовой, работавшей в той же школе, в которой он преподавал литературу. А через год Ангелина умерла в родильном доме, оставив мужу Неточку. Вскоре умер и отец Алексея.

Разом овдовевший и осиротевший Алексей Николаевич предложил Корневым переехать в его просторную квартиру на Якиманке и помочь ему в воспитании девочки. Так друзья снова стали жить вместе. Ольга Иннокентьевна, казалось, вовсе не делала разницы между обоими детьми. Но, если Неточку воспитывали она и отец девочки, то с Андреем все свободное время занимался сам Никодим Корнев.

Разница же в два года между Неточкой и Андреем скоро перестала ощущаться, и они росли вместе, как брат и сестра.

Квартира Белозеровых — Корневых всегда была полна друзей радушного, сибирски гостеприимного Никодима Гордеевича и подруг по сцене Ольги Иннокентьевны. Пение, музыка и танцы гремели здесь чуть ли не каждый день.

В годы Великой Отечественной войны Ольга Иннокентьевна эвакуировалась с детьми к родителям мужа на Алтай, а дом на Якиманке вскоре был разрушен немецкой бомбой. После войны заслуженный боевой генерал получил большую квартиру на Арбате, куда и пригласил переехать друга с дочкой.

За войну Никодим Гордеевич получил несколько тяжелых ранений, но остался все таким же крепким и осанистым. Рано поседел и, кажется, от этого стал еще красивее Алексей Николаевич Белозеров. Подросли Андрей и Неточка; раздалась, «утратила фигуру» и оставила сцену веселая Ольга Иннокентьевна. Порядки в квартире остались прежние.

Все так же справлялись у них и встречи Нового года, первомайские и октябрьские праздники, так же танцевали, пели офицеры и артисты. Ольга Иннокентьевна сама уже не пела, но охотно аккомпанировала учившейся в консерватории Неточке. Неточка была кумиром на домашних вечеринках. К аплодисментам девочку приучили с четырех лет, когда она, одетая в специально сшитый для нее костюмчик, продекламировала перед развеселившимися гостями какое-то короткое стихотворение.

— Необыкновенный, одаренный ребенок, — говорили о ней.

В одиннадцать лет ее звали уже «девушкой с воображением», в четырнадцать — «восходящей звездой».

Синеглазая, с длинными черными ресницами, золотоволосая девочка рано оценила незаурядную свою красоту.

Кое-кто из друзей Белозеровых — Корневых говорил о Неточке совсем иное: «Не одареннейшая, а одурённейшая. Пустышка!.. Все норовит с налету взять»…

Будущая звезда знала имена и фамилии всех знаменитых артистов, певцов, музыкантов, танцоров, цирковых наездников, укротителей и укротительниц зверей, оперных, опереточных и балетных примадонн. По первым музыкальным фразам отличала Глинку от Бородина, Чайковского от Глазунова, неплохо играла на рояле, танцевала и недурно пела. У нее был тонкий слух и хорошая память. Она в точности вспоминала и воспроизводила каждую интонацию своей многоопытной воспитательницы — профессиональной актрисы. В возрасте Неточки это поражало: «Будущая Ермолова, Нежданова, Уланова», — слышала она со всех сторон.

В просторную квартиру радушных хозяев, как в гостиницу, вечно кто-нибудь приезжал, приходил помыться в ванне, посмотреть телевизионную передачу, послушать музыку и пение Неточки или просто посидеть за чашкой ароматного чая (генеральша гордилась искусством заварки крепчайшего чая), а засидевшись, — заночевывал на широком мягком диване, — в кабинете генерала.

— Свято место — не бывает пусто! — шутила Ольга Иннокентьевна, радуясь каждому новому гостю.

Приезжавшим с Алтая навестить сына старикам Корневым не нравилась и невестка, и богемная безалаберщина в их квартире. Все не нравилось им здесь, кроме внука. В Андрее они видели родовую «прочность корня», непримиримую строгость и к себе, и к окружающим.

— Он правду-матку в лицо всякому выложит, будь то хоть разответственнейший или самый обыкновеннейший человек… — говорил о внуке Гордей Миронович, известный когда-то алтайский партизан, ныне председатель Маральерожского райисполкома.

Нравилось старикам и то, что внук учится в Сельскохозяйственной академии: «Об земле думает!..»

О родном же сыне старики говорили сокрушаясь. Опасливо поглядывая на спальню сына и невестки, Настасья Фетисовна плакалась своему мужу:

— Не эдакую бы ему жену!.. Какой орел, а в лапах у курицы!..

— Ничего не поделаешь, Настюша, любит!

— Пересилила вояку юбка!.. И не отругаешь — генерал!

— Боюсь я за Андрея, — не раз говаривал старик Корнев жене. — Подберет его здесь, как Никодишу, под каблук какая-нибудь сладкая, как арбуз, бабенка и пропал казак: про старородительские края позабудет. А что может быть краше нашего Алтаюшки-батюшки?!

— И я того же, отец, опасаюсь. Вижу, — кого ему маменька в женки прочит. Слов нет, Неточка и добра, как Алексей Николаевич, и красоты редчающей, и плясунья, и певунья, но ведь ветер же у ней, старик, в голове! Ведь такая до тридцати лёт в куклы играть будет и любого мужика в поводу заводит: в клячу обратит… — вздыхала Настасья Фетисовна.

— Нас, видать, не спросят. Да тут, кажется, мать, дело уже увороженное. И парень он хоть и твердый, но ведь какой кислотой металл травят!.. — Гордей Миронович помолчал, подумал: стоит ли такое рассказывать, но увидев тревогу на лице Настасьи Фетисовны, решил не скрывать, как не скрывал он от нее ничего в своей жизни.

— Лежу я, значит, вчера на кушетке и читаю «Правду», а дверь в столовую полуоткрыта. В квартире тишина — вы с Ольгой в гастроном ушли. Только далеко на кухне Дарьюшка что-то в ступке толчет да с кошкой ссорится. И вдруг — вернулись Андрей с Неточкой из кино. Расположились на диване в столовой и негромко разговаривают меж собой. Прислушался — про любовь! Интересно, думаю, как современная молодежь говорит об том, об чем мы в наше время никакого философского понятия не имели, а любили по старинке, без рассуждений. И слышу: «А скажи-ка мне, Андрей, как ты относишься к госпоже Бовари?» Чья же, думаю, это такая госпожа и почему советский комсомолец должен к ней относиться?.. А он, недолго думая: «Неважная, — говорит, — была особа Эмма, пустая…» Немка, думаю, раз Эмма. «А Манон Лескова?» — наседает на него Неточка. Батюшки, думаю, и эту не знаю. Вот тебе и председатель райисполкома!.. Наверное, думаю, тоже иностранка… «Да что это ты, — говорит, — сегодня, Неточка, неужто на тебя так французский фильм подействовал?» «А ты отвечай, раз тебя женщина спрашивает». И слышу, в голосе у ней струнка задрожала. «Красивая, обаятельная, — говорит, — даже в своем непостоянстве Манон, но в жены себе я бы не пожелал такую». Не дала она ему и мысли закончить. «Дурачок, — говорит, — ты мой, блаженненький, Андрюшенька!.. А ну, подвинься ко мне поближе!..» И такой у нее в голосе воркоток, такая искусительная завлекательность! Я даже сел на своей кушетке: «Ну, — думаю, — и бес же ты в юбке! Да с каких же ты лет, негодяйка, всю эту науку прошла?».. А они заговорили, заговорили о чем-то шепотом: ничего не разобрал я. Только вдруг опять слышу Неточкин голос: «Так любишь, значит?» — «Люблю, — отвечает, — очень люблю!» — «Ну а коли очень любишь, так дай сейчас же, сию же минуту, дай честное слово, что никогда не упрекнешь ни в чем». Поднял Андрей вот так голову, смотрит на нее в упор и говорит: «Ну, этого я не могу сделать, Неточка, потому что если дело принципиальное, тут я…» А она бровки свела, насупилась, как гроза, и каблучком в пол: «Не смей так отвечать! Говори сейчас же: даю честное слово безо всякого там «ну…» Как ты не понимаешь, что это я закаляю характер, власть свою испытываю над слабым мужским полом. Приказываю: го-во-ри!» И снова, как коза — топ ножкой! Сбледнел с лица Андрей и снова вперекор: «Нет, этого я не скажу тебе! Хоть и очень люблю тебя, а не требуй такого от меня, если дорожишь… если…» Вскинулась она и убежала, заперлась в комнате. А он весь вечер проходил черней ночи. И не ужинал. Мать спросила: «Что с тобой, Андрюша?» Он не ответил и ушел к себе.