Так получается – судьба, случайность или положение планет, - желая остаться в одиночестве, он нарушает чужое одиночество.
…
Джоанна выбирает самый тяжелый уровень тренировки из возможных. В пустом подвале с разделенными секциями она чувствует себя вполне уютно, а существующий глубоко внутри нее страх только добавляет адреналина. Но, черт возьми, ей не суждено просто убивать созданных программой противников.
- Учти, с такой нагрузкой компьютерные профессионалы сотрут тебя в порошок, - Гейл скорее констатирует факт, а не издевается.
Мейсон хмыкает.
- Сегодня целый день я играла в недотрогу. А потом еще откровенничала без доброй дозы алкоголя. Теперь мне хочется убивать или быть убитой, - заявляет с ослепительной улыбкой. – Впрочем, в этой игре я не сторонюсь полезных союзников. Ты предпочтешь лук или пулемет?
Гейл может оценить ее вызов, и она забывает о постановочной драке, полностью отдаваясь во власть живого противника.
…
Эффи не хлопает дверью своей спальни, и не вздрагивает, когда включает свет и обнаруживает сидящего на постели Хеймитча. Трезвого Хеймитча, и поэтому Хеймитча очень злого. В руках он держит коробку из-под ее лекарства.
- Ничего не хочешь мне рассказать, солнышко? – спрашивает вполне вменяемым голосом.
Включенный свет мигает дважды и становится совсем тусклым.
Эффи не отводит взгляда.
…
Китнисс Эвердин стоит у самого края парапета, закутавшись в темный плед, бледная, бледнее даже обычного, и невидящим взглядом рассматривает спящий город. Она может делать вид, что поглощена созерцанием слабо освещенных зданий, но сердце ее сбивается с размеренного ритма, на щеках появляется лихорадочный румянец, ее резко бросает в дрожь. Она может не смотреть в сторону замершего от неожиданности Пита, но все пять чувств ее сосредоточены только на нем, будто ее самой уже не существует.
- Я не хотел тебе мешать, - говорит Пит, собираясь убраться с чертовой крыши как можно дальше и как можно быстрее.
- Знаю, - Китнисс фыркает и разворачивается. – Ты никогда не хотел мне мешать, Пит, - и по губам ее скользит незнакомая улыбка. – Уже поздно. Я иду спать.
Пит отходит в сторону от двери, пропуская ее, и смотрит на город; лишь малая часть его освещена, все остальное погружено во тьму. Наверное, обстановка в городе со светом хуже, чем он думал.
- Спокойной ночи, - говорит он.
Свет пропадает и на смежной улице. Что-то в здании Центра оглушительно щелкает и замирает. Китнисс тянет на себя дверь, но ничего не происходит. Пит слышит ее дыхание, но еще не видит ее саму; внезапная темнота похожа на ослепление, как в одном из тысячи его кошмаров, которые начинают сбываться.
Они оказываются запертыми на крыше здания высотой в двенадцать этажей.
========== ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ, в которой все выясняют отношения ==========
Уважаемые читатели, при нахождении ошибки/опечатки/не там и не так поставленной запятой, пожалуйста, используйте публичную бету.
Гейл Хоторн привык к темноте с самого детства. Темнота сопровождала его повсюду, будь то шахты, в которых он провел львиную долю своего существования в Дистрикте Двенадцать, или же окутанные темнотой лабиринты Орешка. Но он вовсе не планировал оказаться в темноте здесь, почти в центре Капитолия, в одной из тренажерных секций с загруженной программой тренировки, наедине с сумасшедшей Джоанной Мейсон, которая только что занесла меч для удара на поражение. Быть может, зря он отказался от пулемета; хотя, если признаться, от пулемета он отказался лишь потому, что не нашел его на многочисленных стендах. Против Джоанны он не побрезговал бы ни одной военной хитростью, пусть Джоанна и была всего лишь девчонкой, которая круто смотрелась с топором, особенно в действии.
- И гаснет свет, - комментирует она из темноты. Голос у нее хриплый, но не испуганный; она стоит в нескольких шагах от него, если ориентироваться на голос.
Гейл знал, насколько плохи дела с энергией в Капитолии. Но Центр, стараниями Плутарха подсоединенный разве что не к Президентскому Дворцу должен был быть хорошо защищен от подобных напастей. Впрочем, в нынешней ситуации в стране, еще толком не оправившейся от революции, нет никакого железного понимания понятия «должен». Плутарх должен был, например, бросить все средства на замену поврежденных проводов, а вместо этого, для экономии, приказал ремонтировать их. Сэкономленные деньги пошли на подготовку чертового шоу, благодаря которому все победители голодных игр собраны здесь вместе, как пауки в банке.
- У центра есть запасной источник, - говорит Гейл осторожно делая шаг в сторону выхода. – Не такой сильный, конечно.
Аварийный свет очень тусклый; где-то в глубине здания слышится жуткий шум и скрежет.
- Кажется, и он собирается сдохнуть, - резюмирует Джоанна, которую теперь можно увидеть стоящей на прежнем месте. Топор ее теперь не занесен для удара, она опирается на него, как на трость. – Хотя, разве нам мешает это продолжить? – по губам ее скользит ядовитая усмешка, и Гейл закатывает глаза.
Он проверяет выходную дверь – и та оказывается надежно заблокированной. Под потолком едва слышно работают вентиляционные лопасти. По крайней мере, они не задохнутся здесь, если ремонт выведенного из строя оборудования займет продолжительное время. Джоанна вяло сообщает о том, что Вольт говорил что-то о мигании света и блокировке всех этажей.
- Они боятся, что мы воспользуемся передышкой и сбежим отсюда, - хмыкает Джоанна и тащится к сгруженным в углу матам, волоча топор по полу; скрежет стоит невыносимый, но она только усмехается, глядя, как кривится Гейл. – У тебя была возможность сбежать, не окажись ты здесь. Кстати, не напомнишь, почему ты здесь?
Конечно, он ожидал подобных вопросов, и гораздо раньше. В первую очередь, их должна была задавать Китнисс, но в первую встречу Китнисс ограничилась неприцельными бросками попавших под руку ваз и обвинениями в том, что он косвенно виноват в смерти Прим. Это было немного странно, потому что его виновность они уже обсуждали прежде, и без ваз. В любом случае, Китнисс не спросила его, что он делает здесь, и как долго его нахождение здесь продлится. Прочие обитатели к его существованию проявили не больше внимания, чем к чертежам Орешка, которые он забыл в своей спортивной сумке, хотя чертежи были секретной информацией, за утерю которой он должен был попасть под трибунал. Для ответов у него было огромное множество заготовленных текстов, ни один из которых не пригодился. Энорабия спросила, но как-то вяло; теперь Джоанна проявляет к нему интерес, потому что скучно, а драться неинтересно – в такой полутьме можно запросто споткнуться и разбиться насмерть.
Пока Джоанна устраивается на матах, а потом любовно устраивает рядом свой топор так, чтобы Гейлу не осталось места, он думает, и в результате интересуется, остались ли здесь включенными камеры. Мейсон пожимает плечом, мол, откуда ей знать, а потом, подорвавшись, находит им двоим занятие, разом совмещающее и тренировку, и оправданные меры безопасности.
На то, чтобы разбить камеры, расставленные по периметру, уходит какое-то время. Камеры не горят знакомыми огоньками и кажутся выключенными, но Джоанну это не заботит, и она соперничает с Гейлом в меткости, выигрывая лишь потому, что заранее сообщает о его поражении и успокаивается, когда по факту с ней никто не спорит.
- Это на случай, если ты хотел остаться со мной вообще наедине, - улыбается почти плотоядно, и Гейл опять закатывает глаза, прекрасно помня, что Джоанна Мейсон в любом состоянии остается Джоанной Мейсон. – Теперь ты ответишь? – девушка рыбкой бросается на маты и едва не промахивается (жаль, что и на топор ей приземлиться меткость не позволяет), а потом, злясь на себя, машет руками: - Хотя нет, постой, я сама отвечу. – Прилизывает растрепавшиеся волосы, гордо поднимает подбородок и басом, никак не напоминающим голос Гейла, сообщает: - Я здесь из-за Китнисс Эвердин. Теперь, когда она жива и свободна, я решил воспользоваться своим шансом на счастье. Я трогательно оплакал ее смерть, и до сих пор люблю ее, поэтому возвращение ее к жизни – доказательство того, что мои молитвы были услышаны небом.
