- Черт, я все еще в плохой форме, - жалуется Джоанна, разминая ушибленное запястье.

- Им повезло, что у тебя не было в руках топора, - фыркает Пит и отказывается зайти в ночной бар. Вдруг у нее появится топор, да еще и после выпивки крыша съедет окончательно.

- Думаешь, я смогу прикупить складной топор? – интересуется Джоанна на полном серьезе и надувается, когда в бар (а ведь там может начаться настоящее веселье) ее не пускают. – Ты не моя мамочка. Ты – качок-переродок. И удар левой у тебя неплох.

Причина, по которой она слишком быстро сдается, открывается уже в номере. Потому что язва из Седьмого Дистрикта достает неизвестно у кого позаимствованный на время планшет, залезает в интернет и включает одно из многочисленных официальных видео. И, разумеется, в этом видео бледная, дрожащая, с горящими безумным светом глазами Китнисс Эвердин делает свое последнее официальное сообщение о том, что она – преступница, которая должна понести наказание.

И как только таких стерв, как Джоанна, носит земля.

- Она слабачка, - заявляет на третьем круге просмотра. Пит сидит на своей постели, бездумно рассматривает противоположную стену. Когда он перестает реагировать на посторонние звуки, Джоанна пересаживается на его кровать и кладет свою ледяную руку на его лоб. – Эй, ты все еще Пит Мелларк или уже капитолийский переродок? – спрашивает с неподдельным интересом.

- Эй, ты уже оставила попытки сдохнуть в каком-нибудь темном переулке, или предпримешь еще одну? – с таким же неподдельным интересом спрашивает Пит и не отстраняется. Рука компаньонки легко хлопает его по лбу.

- Ты всего лишь чертов несчастный влюбленный, - говорит она, и слова ее сочатся горечью. – Тебе просто повезло попасть с одних игр на другие, а потом загреметь в Капитолий, выжить в аду, вернуться, попасть в другой ад, - она толкает его ногой, и ему приходится подвинуться на самый край своей кровати. – Все так запутано, даже для тебя. Но ты не был победителем Голодных Игр в течение нескольких лет. Ты не был ментором для двух испуганных детей, которых видел мертвыми еще до того, как они попадали на арену. Ты не вылезал из своей шкуры, чтобы понравиться спонсорам и выбить для кого-то глоток-другой воды. А ведь это только то, что связано непосредственно с Играми. Но Игры победителей не заканчиваются круглый год. Знаешь, - здесь девушка собирается и садится в кровати очень прямо. В темноте сложно увидеть выражение ее лица, но Пит ведь переродок, для него нет невозможного. Он может даже рассмотреть, как по ее лицу стекает единственная слеза. – Мы все хотели сделать с собою то, на что отважилась одна она, - показывает на потухший планшет. – Я победила на своих Играх, я думала, что ад закончился, но он только начался. Моя победа оказалась моим проклятием. Все, кого я любила, медленно умирали. Через их смерти меня заставляли делать то, что я не хотела делать. Угождать Сноу. Угождать тем, кто был нужен Сноу. Я никогда не была красивой, - заявляет без лишнего кокетства, - но меня сделали красивой эти говнюки-стилисты, и даже обошлись без операций, что уже само по себе победа. А желанной меня сделали мои Игры. Мое тело уходило с аукциона. Мне не угрожали, как угрожали Китнисс. Каждый мой неправильный шаг карался чьей-то смертью без предупреждения, и, в конце концов, не осталось никого, кто мог бы меня сдерживать. Поэтому потом началось самое интересное.

Она дрожит. В комнате нечем дышать, но она дрожит вовсе не от холода. Пит встает с кровати, открывает окно, зная, что ее безумные глаза следят за каждым его шагом. Он укутывает Джоанну в плед с ее кровати, и устраивается на прежнем месте, зная, что с его стороны будет крайне глупо что-то говорить. Ей уже говорили прежде – тонны ничего не значащих слов. Но ее отказывались слушать, да и не так она глупа, чтобы говорить в мире, полном крови, фальши и притворства.

Пит Мелларк замечательный собеседник хотя бы потому, что умеет слушать.

Но Джоанна почему-то не говорит о том, что случилось тогда, когда закончились все близкие ей люди. Она говорит о том, что не ждала ничего нового от 74 Голодных Игр, и смеется, потому что эта ошибка была первой в бесконечной череде глупых ошибок, совершенных ею после.

- Китнисс Эвердин начала бесить меня еще в самом начале. Подумать только, доброволец из Богом забытого Двенадцатого Дистрикта, - злой смешок. – Но из Двенадцатого дистрикта почему-то все видели только ее. Пока ты не дал свое интервью, - опять короткий смешок. – «Влюбленный придурок», подумала я тогда, «у него просто нет шансов». И не я одна так подумала. Какое благородство, быть может, подумал кто-то. Но, раз ты любишь ее, любишь по-настоящему сильно, значит, ты не будешь бороться за свою жизнь. Ты будешь бороться за ее жизнь, и за нее умрешь. На тебя не стоит даже тратить время и деньги, - Джоанна бьет Пита в плечо. – Теперь мне кажется, что ты только этого и добивался. А потом ты переметнулся к профи. «Черт», подумала я, «парень-то не промах». Эбернети чуть дара речи не лишился, когда узнал, что победителями могут стать двое, если они из одного дистрикта. Мои с Чумой детки были уже мертвы, поэтому я следила за играми просто так, от скуки. Меня не удивила отмена измененных правил. Меня удивило то, что Вас сделали победителями. Вас двоих, черт возьми. Этому жалкому алкоголику Эбернети удалось то, что не удавалось никому до него – спасти сразу двух своих трибутов. После Жатвы на Квартальную Бойню я уже знала, в какую акулью пасть попала. Моей задачей было не выжить, а спасти Китнисс Эвердин. Даже ценой своей жизни. О тебе, женишок, речь не шла. Ты не был им нужен так, как была нужна она, хотя они промахнулись с расстановкой главных фигур на своей шахматной доске. Тебе бы больше пошли крылышки, - Джоанна хохочет так, что едва не сваливается с кровати.

- Кто – они? - спрашивает Пит как-то очень напряженно, и ее смех резко обрывается.

- Плутарх Хевенсби, конечно. Президент Койн была с самого начала за тебя, насколько мне известно. Конечно, отправляясь на Бойню, я знала только о Плутархе, все остальные были теневыми игроками. И, насколько я могу судить в качестве сумасшедшей, большинство из настоящих зачинщиков революции все еще остается в тени, - Пит округляет глаза. – Что? – морщится Джоанна. – Не смотря на то, что Койн мертва (не будем вспоминать благодаря кому), Плутарх все равно занимает свой высокий пост. Не мог он остаться так высоко только благодаря своему везению. Он умен, не буду спорить, но врагов у него, знаешь ли, тоже много. Больше, чем друзей. Кстати, о друзьях. Чем в действительности ему может быть полезна эта разукрашенная кукла, твоя… как там ее… Эффи Бряк? Вот видишь, ты не знаешь. А я знаю, что Плутарх предпочитает девушек помоложе, а вот благотворительностью занимает только для вида. Поэтому ты поосторожнее с ней. Поменьше болтай.

- Из нас двоих ты говоришь больше, - огрызается Пит.

- Из нас двоих Плутарху нужен ты, не я. Боюсь, что мое присутствие ему несколько в тягость. Или он уже разработал план, в который вписываю и я со своей катастрофической непредсказуемостью, - Питу не удается переварить все быстро, поэтому Джоанна вздыхает. – Не спрашивай меня, зачем ты ему нужен, я не знаю. Но Эффи Бряк он мог приберечь только для трех человек, которым важно, все ли у нее хорошо. Хеймитч, который был полезен, когда была жива Китнисс. Китнисс, которая сейчас стреляет из лука на небесах (это сарказм, Пит, нет никаких небес). И ты. Конечно, пользы от тебя немного, но ты можешь быть как врагом, так и другом, и я не знаю, в каком из двух случаев тебя встретят с широко открытыми объятиями, а в каком – с пулеметом.

- Ты рано списала себя со счетов, - замечает Пит. О Плутархе он все это время очень мало думал, а зря. Человек, влияние которого ничуть не уменьшилось после смертей двух разных Президентов, достоин того, чтобы его боялись.

- Я не списала. Меня списали. Мне это не понравилось, и поэтому я гуляю рядом с бомбой замедленного действия.

Питу не нравится, когда его называют бомбой замедленного действия, но он не сопротивляется. Благодаря подобным неутешительным разговорам они засыпают ранним утром. И поэтому оказываются совершенно не готовы к раннему визиту неунывающей Эффи Бряк, у которой все еще безучастные глаза.