В благовонной купальне ее,

Но клинок ее мужа целует больней,

И смертельно его острие.

Он лежал на земле в наползающей мгле,

Умирая от ран роковых,

И промолвил он вдруг для стоящих вокруг

В тихой горести братьев своих:

– Братья, вышел мой срок, мой конец недалек,

Не дожить мне до нового дня,

Но хочу я сказать: мне не жаль умирать,

Коль дорнийка любила меня…

Принц отправил ему кошель с монетами. И прибывал в отличном расположении духа.

Затем хозяин объявил еще одного исполнителя, недавно приехавшего из Вестеросса, у певца был очень проникновенный голос, и его сопровождал музыкант, играющий на арфе. Сперва барды исполнили песню про «Медведя и прекрасную даму»:

Жил-был медведь, косолапый и бурый!

Страшный, большой и с мохнатою шкурой!

Однажды на ярмарку двинулся люд,

Подался весь люд и медведя зовут!

Ах, бедная дева, увы, ей и ах!

Учуял он мед у нее в волосах!

Пристало ли деве подолом вертеть?

Не стану плясать я с тобою, медведь!

Схватил он ее и давай вертеть!

Плясал с нею бурый весь день напролет

И с пышных кудрей ее слизывал мед!

Кричит она: милый ты мой, косматый,

Мой расчудесный медведь косолапый!

На парочку эту всем любо глядеть:

Прекрасная дева и бурый медведь!

Весь зал смеялся и подпевал. Как я поняла, в Вестероссе, это была одна из любимых песен. Странная она была, но забавная.

А хозяин таверны продолжал: – А сейчас прозвучит печальная баллада, за исполнение которой в Закатных землях говорят, могут и повесить. – Зрители заулюлюкали и зааплодировали: – Наш Грустный Стефан утверждает, что услышал ее на празднике в Королевской гавани, а потом исполнял во многих городах, не боясь запретов! И в нужный момент успел сбежать к нам в вольные города! И теперь эта баллада звучит для вас! В стенах «Отчаянного пирата»! Если вам понравится песня, наградите нашего исполнителя звонкой монетой!

Люди в баре встретили еще одну песню полюбившихся исполнителей радостными возгласами, Молчаливый Арфист ударил по струнам, и заструилась протяжная мелодия. Стефан запел:

Она прекрасна как первый снег,

Как ветер в ночи легка,

Он бросил сердце к ее ногам,

В шипах зимних роз венка.

Предав заветы, поправ закон,

Украв ее из под венца,

Оленя в мышь превратил дракон,

И волк скулит словно овца.

«О боже!» – подумала я: «Об этом уже барды поют! И еще говорят, что этот мир медлителен! Это же хуже светских хроник в Интернете».

Но ее глаза холодны как сталь,

А речи – отравленный мед,

Ему и жизни своей не жаль,

Чтоб растопить этот лед.

И он в аромате ее волос,

И мир потерял и кров,

Все семь королевств за ее любовь,

Отдать наш король готов.

Мне очень не хотелось слушать эту балладу, хотя она была очень нежной и протяжной, и если бы я не знала о ком она, возможно, мне бы она даже понравилась.

Как ночь он черен и конь его,

Рубины горят во мгле,

Он занял силой железный трон,

Венец на его челе.

И горд и грозен король молодой,

Все лорды склонились ниц,

Не может справится с ней одной,

Под шорох любимых ресниц.

Ведь ее глаза холодны как сталь,

А речи отравленный мед,

Ему и жизни своей не жаль,

Чтоб растопить этот лед.

И он в аромате ее волос,

И мир потерял и кров,

Все семь королевств за ее любовь,

Отдать наш король готов.

Песня вызвала у Красного Змея ехидную улыбку, а меня все больше повергла в ужас. Не мудрено, что бард бежал из Королевской Гавани.

Она прекрасна и так нежна,

Но в сердце ее метель,

О солнца грезит лучах она,

Дракону, грея постель.

И вот в ночи, под большой луной,

Сбежала за океан:

«Не жги дракон мой и не рычи,

Я в твой не вернусь капкан»

Похоже, Грустный Стефан на мгновение не справился с нотой, но дальше балладу подхватил Молчаливый Арфист. У него был чарующий, но немного хриплый голос.

И ее глаза холодны как сталь,

А речи отравленный мед,

Ему же жизни своей не жаль,

Чтоб растопить ее лед.

И он в аромате ее волос,

Свой мир потерял и кров,

Все семь королевств за ее любовь,

Отдать наш король готов…

У какой-то женщины за столом, напротив, по щекам покатились горошинки слезинок. Бард пел очень проникновенно, с легкими металлическим оттенком в голосе.

Обеты предав, и забыв богов,

Сгорает в ночи дракон,

И даже сотне прекрасных дев,

Не заглушить его стон.

Присутствующие мужчины смотрели на певца, скрытого от моего взора занавесками, внимая каждому слову. Кто-то покачивался в такт, кто-то поглядывал на дно кружки, печалясь о чем-то своем.

Он тьму призывает и зиму ждет,

Он солнце прогонит прочь,

Ему по душе теперь только мрак,

И севера юная дочь…

Будто ледяная лавина сошла у меня по спине. А глаза, наверное, округлились до невероятных размеров, потому, что Оберин смотрел на меня и я видела, как меняется его взгляд. Легкая улыбка исчезла с его лица, и оно превратилось в каменную маску.

А твои глаза холодны как сталь,

И речи отравленный мед …

Я узнала этот голос.

Мне все же жизни своей не жаль,

Чтоб растопить этот лед.

Оберин бесшумно обнажил меч, и медленно и плавно встал из-за стола …

Я кинул сердце к твоим ногам,

И мир потерял и кров,

Все семь королевств не колеблясь, отдам,

Поверь… за твою… любовь…

Последний аккорд был идеально доигран, и слова трогательно пропеты. Но ни один человек в зале не аплодировал и не улюлюкал. Все словно замерли в наступившей звенящей тишине. Сквозь тонкие шторы и прозрачные вуали, я увидела, что опальный бард – Грустный Стефан сполз на пол, а вокруг его горла растекается черная лужа. Я разглядела очертания Молчаливого Арфиста, медленно скидывающего капюшон. И услышала звук меча покидающего его ножны …

… Мое сердце разбилось на миллионы маленьких кусочков – это был Рейгар.

Комментарий к Баллада «Рейны из Кастамере» давно не давали мне покоя ... так что время от времени буду видимо писать что-то тематически поэтическое! Две первых песни Мартина. Последняя моя, но поговаривают, что ее сочинил сам Рейгар Таргариен. )))

Чтобы понять мелодию, используйте “Зеленые рукава” ...

С нетерпением, жду ваших комментариев.

====== «Отчаянный пират» ======

А дальше все было как в замедленной киносъемке:

Из-за нескольких столов скидывая капюшоны, поднялись вооруженные мужчины. Кто-то вошел в двери, кто-то появился из кухни. И одному богу известно, что твориться там, с наружи, сколькие нас поджидают. Дорнийцев, вместе со мной было пятеро. Их, я думаю больше тридцати.

Простые посетители вжались в стены, а те, кому удалось, молниеносно покинули зал.

Рейгар с мечем в руке, спрыгнул с небольшого помоста для выступлений, и застыл, изучая нас.

Я смотрела на него и совершенно не узнавала в нем прежнего молодого хиппи, которого видела много месяцев назад. Его серебристые волосы были коротко подстрижены, и на них блестел тонкий металлический обруч, заменявший ему корону. Он как будто стал выше ростом, а может быть, этот эффект получился от того, что он похудел и тело его оставаясь мускулистым было более сухим и жилистым. Скулы стали четко выделяться на строгом лице. Он по-прежнему был красив, но это была какая-то совсем иная, не романтичная красота. Если раньше ему с трудом можно было дать двадцать пять, то сейчас он выглядел за тридцать. Фиалковые глаза казалось, потеряли прежнюю яркость, но стали более цепкими, и живший в их глубине холодный голубой огонь как будто вырвался наружу.

Он едва коснулся меня взглядом, не встречаясь со мной глазами, и тут же перевел его на Оберина. Дорниец стоял ко мне спиной, его осанка была безупречной и я готова была поклясться, что на лице его сейчас кровожадная улыбка. И если я испугалась, то Оберин, скорее всего сейчас испытывает бешеный прилив адреналина, и уже получает удовольствие от предвкушения предстоящего кровопролития.