«Проклятие, – Кайлеан поерзала в кровати, – мы наверняка сильнее ее, и у нас есть оружие, но именно она здесь решает. Это не игра железа и стали, но игра подлости и тайн. Она стиснула кулаки.

Это не наш мир».

И кивнула.

– Во-вторых, отныне вы одеваетесь, – Бесара очаровательно улыбнулась, – в соответствующие платья. Вы ведь когда-то ходили в платьях, верно? Нет-нет… это просто шутка, но со штанами и рубахами, пошитыми по мужской моде, покончено. Для тебя, Инра, у меня есть несколько платьев: скромных, но со вкусом, для княжны – несколько традиционных верданнских одеяний, вполне приличных. К тому же чулки, белье, немного косметики. Никаких сабель, ножей и кинжалов.

– Мне идти с голыми руками на волков?

– Ты удивишься, детка, сколько оружия может оказаться у скромной дамы эскорта и что можно сделать с человеком при помощи обычного зеркальца из полированной стали. Я покажу вам. В-третьих, – она энергично хлопнула в ладоши, – хватит холода и сырости.

Дверь отворилась, и вошел Эккенхард еще с одним мужчиной. Они тащили подвешенную к палке железную корзину, до краев наполненную крупной галькой. Даже сидя в постели, девушки почувствовали исходящее от нее тепло.

– Принесут еще одну и станут менять их несколько раз на день. В таких условиях, как здесь, человеку неудобно думать и запоминать важные вещи. А это весьма скверно, я права?

Обе они поглядели на корзину, на красного от усилия Крысу и широко улыбнулись. Похоже, день закончится получше, чем все остальные до того.

– Вы несомненно правы, госпожа Бесара.

Кей’ла шмыгнула в кусты и припала к земле. Острая горная трава неприятно царапала голые плечи, однако она не обращала на это внимания. Нее’ва была уже близко и в любой момент могла ее заметить. Но она никогда ее не найдет. Никогда, никогда, никогда!

Кей’ла вжала лицо в мох и задержала дыхание.

Никогда!

Сестра вышла из-за дерева, огляделась с несколько ипуганным лицом, открыла рот, но отказалась от мысли звать ее. Нет смысла кричать тому, кто убегает, вопя, что не вернется уже никогда. По крайней мере пока кое-кто не остынет и не захочет сам оказаться найденным.

Ну и конечно, оставалась еще проблема леса. Деревьев, кустов, зарослей травы, что казались шерстью притаившегося чудовищя, теней, странных шелестов, таинственных отголосков и того, что земля – вместо того чтобы лежать, по заветам богов, плоско – громоздилась все круче, а деревья – благодаря некой магии, не иначе, – росли вертикально. И проблема того, что она задыхалась, пробежав едва половину мили, поскольку ноги не привыкли взбираться.

Пугающее место.

Кей’ла глядела, как Нее’ва минует ее укрытие и идет дальше. Не отозвалась, даже не пошевелилась, хотя и лицо сестры, и вся ее фигура выражали немую просьбу. Найдись, найдись, прошу! Прости меня!

Нет! Никогда Кей’ла не простит Нее’ве того, что она сказала! Никогда! И никогда не вернется домой!

Все началось утром. Лагерь все разрастался, новые фургоны беспрерывным потоком въезжали в долину и занимали выделенные им места. Уже возникло восемь больших четырехугольников, и должны были появиться еще два. Сорок тысяч фургонов, наибольшее собрание верданно в истории. «И как бы не последнее», – повторял отец, а его хмурое лицо тогда гневно морщилось.

Кей’ла не слишком-то во всем этом ориентировалась.

Они должны были ехать на восток, все так говорили, а отправились на север; должны были отобрать у се-кохландийцев земли предков, прекрасную огромную возвышенность, по которой фургоны верданно катались тысячи лет, а въехали между высокими, отвесными, будто стены замка, отрогами, которые, чудилось, готовы были их раздавить. Большие боевые фургоны, непобедимые, казалось бы, в Степи, здесь, перед лицом этих гор, становились вдруг такими… такими хрупкими. Люди в лагерях старались не смотреть на окружающие их вершины, отводили взгляды, сосредоточивая внимание на ближайшем окружении, на домашней работе, уборке, приготовлении пищи, уходе за животными, тренировках. А вечерами, когда солнце пряталось за вершинами гор, быстро запирались в фургонах и отправлялись спать.

Только не Нее’ва. Средняя сестра вечерами выбиралась на некие тайные встречи, незамеченная, поскольку Ана’ве проводила время в кругу взрослых уже женщин и девиц на выданье, простегивая толстые кожаные маты, которые станут хранить спины и бока лошадей во время битвы, оперяя древки стрел, варя лечебные мази и декокты. Во время этих встреч достойные матроны примечали красоту девиц, их умения в трудах, внешний вид, вежливость и скромность. Хотя отец и крутил носом, повторяя, что старые кобылы смотрят, скорее, на одежду и на то, сколько золота и серебра девушки на себе носят; словно те и так не знали, каково богатство у соседей.

Но понятно было, что старшая из сестер выставляется на продажу. Число юношей, которые в последнее время приходили к кузнице с какой-то мелочью на перековку, было удивительно велико. Их соседи по лагерю смеялись, что дочка привлекает для Анд’эверса клиентов. И как девица на выданье, спала она теперь в фургоне отца, в специально для нее отведенной части с отдельным выходом.

А Нее’ва, пользуясь тем, что в спальне фургона они остались вдвоем, вечерами выскальзывала прочь и возвращалась лишь к утру, горячая, раскрасневшаяся и запыхавшаяся. Кей’ла наконец не выдержала и сказала ей, что знает о ее ночных прогулках и что если та не возьмет ее с собою – все расскажет отцу.

«Ты маленькая шпионка! – Старшая сестра прошипела это ей в глаза с таким лицом, что та даже подумала, будто Вторая ее ударит. – Хотела бы я, чтоб умерла ты, а не мама!»

Тогда Кей’ла выскочила из спальни, выбежала в проход в стене боевых фургонов и помчалась в сторону леса. Шмыгнула между стволами, слыша, как сестра торопится за ней, но это значения не имело.

Как она могла?! Как могла?!

Прежде чем Кей’ла пришла в себя, она уже мчалась вверх, лавируя между деревьями, цепляясь за корни и травяные кочки, все выше и выше. Острым стеблем порезала палец, разодрала платье о какую-то ветку, проламываясь сквозь кусты, оставила на них прядку волос. Неважно.

Как она могла?! Как?!

Только теперь, лежа на земле – вдыхая запах почвы, мха, мокрой земли, прошлогодней хвои, – Кей’ла почувствовала, как сотрясают ее рыдания. Нее’ва!

Как она могла?

Кей’ла плакала бесшумно, как научилась за долгие месяцы после смерти мамы, словно рядом продолжала чутко спать одна из сестер.

«Я бы тоже хотела умереть, лишь бы жила мама. Она никогда не вернется! Никогда-преникогда!»

Из той части леса, где исчезла Нее’ва, внезапно раздался треск веток и словно сдавленный вскрик. Девочка перестала рыдать, вслушиваясь во внезапную тишину. «Сестра наверняка просто оступилась, – подумала она мстительно, – ну и пусть. Сейчас пойдет назад, грязная и в подранной одежде. И прекрасно! А когда ее увидит отец, то наверняка накажет!»

Она вслушивалась, ожидая шагов возвращающейся сестры, неподвижная, словно притаившийся зверек. Ничего. Тишина. Тишина абсолютная, замолчали все птицы и мелкие создания, и даже ветер перестал шелестеть в кронах деревьев. Лес замер.

Кей’ла поняла, что и сама старается не двигаться и почти не дышит, словно невидимый саван тишины, опустившийся на окрестности, накрепко ее связал. Что-то случилось, что-то плохое, отобравшее голос у всех живых существ. Воображение подсовывало ей картинку сестры, лежащей с разбитой головой в какой-то яме или под корнями, и при виде картинки этой вся злость и гнев куда-то улетучились. Нужно бежать за помощью… Кей’ла вскочила, сделала пару шагов в сторону лагеря и замерла, пораженная мыслью, что уже не сумеет найти это место. Даже если придет с помощью, не отыщет нужного фрагмента леса, деревьев и кустов. Лес везде совершенно одинаков. А Нее’ва будет лежать здесь в какой-то дыре, пока не умрет.

Как мама.

Кей’ла глубоко вздохнула, отряхнула одежду и отправилась за сестрою. Крик раздался всего через пару минут, после того как она потеряла сестру из виду, та не могла отойти слишком далеко. Как бы и самой не свалиться в ту же яму. Она прошла сквозь заросли и оказалась на небольшой полянке, посреди которой росла мощная сосна.