— Приготовиться, — послышался шепот сверху.

Миссия крепче сжал рукоятку ножа и сосредоточился на предстоящей задаче. Напрягая зрение, он стал всматриваться в тусклый полумрак. Вокруг него слышалось ровное дыхание остальных носильщиков. Наверняка и они сжимают рукоятки своих ножей.

Ножи носильщики получали вместе с работой. Ими они вскрывали упаковку доставленного груза, резали фрукты, когда перекусывали во время работы, а при необходимости и оборонялись, когда владелец ножа сновал вверх и вниз по бункеру, подвергаясь опасностям. И сейчас Миссия был готов пустить его в ход, дождавшись команды.

На тускло освещенной лестничной площадке двумя этажами выше группа фермеров о чем-то негромко спорила, орудуя с другим концом веревки. Под покровом ночи они намеревались выполнить работу за носильщиков и сэкономить сотню-другую читов. Сама веревка в темноте за перилами была не видна. Ему придется высунуться и отыскать ее. Миссия шеей ощутил, как его бросило в жар, а ладонь, сжимающая рукоятку, вспотела.

— Рано, — прошептал Морган.

Рука начальника опустилась на плечо Миссии, сдерживая его. Миссия сосредоточился. Опять негромкий скрип — на веревке висел тяжелый генератор, — и в темноте показалось движущееся серое пятно. Люди наверху общались громким шепотом, вытягивая груз, потому что делали работу, предназначенную для носильщиков.

Пока серое пятно медленно ползло вверх, Миссия подумал о ночных опасностях и изумился, что ему бывает страшно. Он вдруг стал очень дорожить жизнью, которую однажды решил прервать. Жизнью, что не должна была зародиться. Он подумал о матери, гадая, какой она была, — кроме непокорности, стоившей ей жизни. О матери он знал только это. Он знал, что противозачаточный имплантат в ее бедре не сработал — такое происходит в одном случае на десять тысяч. И вместо того чтобы сообщить о неисправности имплантата — и о беременности, — она скрывала растущий живот под просторной одеждой, пока не миновал срок, в течение которого Пакт разрешал относиться к ребенку как к зародышу.

— Приготовились, — прошипел Морган.

Серая туша генератора проползла мимо и скрылась из виду. Миссия стиснул нож и подумал о том, как его должны были вырезать из матери и выбросить. Но установленный срок миновал, и теперь одну жизнь полагалось обменять на другую. Так гласил Пакт. Рожденному за решеткой Миссии позволили жить, а мать отправили на очистку.

— Давай, — скомандовал Морган.

Миссия вздрогнул. На лестнице выше него поскрипывали мягкие и хорошо разношенные ботинки — носильщики крались наверх, готовясь действовать. Миссия сосредоточился на своей задаче. Прижавшись к изогнутым перилам, он вытянул руку в пустоту за ними. Ладонь отыскала веревку — твердую, как сталь. Он прижал к ней нож.

Послышался хлопок, похожий на звук лопнувшего сухожилия, и от легкого прикосновения острого ножа первые волокна разошлись.

У Миссии была лишь секунда подумать о молодых фермерах, стоящих на лестничной площадке двумя этажами ниже. Носильщики рванули вверх. Ему не терпелось к ним присоединиться. Он провел ножом по веревке, та не выдержала, и Миссии даже показалось, что он услышал, как тяжелый генератор свистнул, набирая скорость. Секунду спустя послышался оглушительный треск, сопровождаемый воплями снизу. А наверху уже вспыхнула схватка.

Цепляясь одной рукой за перила, а другой сжимая нож, Миссия побежал наверх, перепрыгивая через три ступеньки. Он спешил, чтобы присоединиться к драке, этому полуночному напоминанию о том, что нельзя нарушать Пакт и делать не свою работу. С площадки доносились крики, стоны и глухие звуки ударов, и Миссия мчался туда, думая не о последствиях, а только об этой схватке.

2212 год

Бункер № 1

Когда колеса вращались, кресло-коляска поскрипывало. С каждым оборотом слышался резкий жалобный скрип, сменявшийся паузой тишины. Пока Дональда везли, он погрузился в этот ритмичный звук. Его дыхание облачками зависало в воздухе: в помещении было так же холодно, как и его костям.

По сторонам от него тянулись бесконечные ряды капсул. На экранчиках оранжево светились имена — вымышленные, предназначенные отделять прошлое от настоящего. Голова была тяжелой — вес воспоминаний заменял сны, которые, закручиваясь, улетали прочь и таяли, подобно клочкам дыма.

Люди в бледно-голубых комбинезонах провезли его через дверь в коридор. Потом он оказался в знакомой комнате со знакомым столом. Кресло слегка задребезжало, когда голые пятки Дональда подняли с опор для ног. Он спросил, как долго он проспал.

— Сто лет, — ответил кто-то.

Значит, после ориентации прошло сто шестьдесят лет. Неудивительно, что кресло такое дряхлое — оно старше него. Все детали в нем разболтались за те долгие десятилетия, пока Дональд спал.

Ему помогли встать. Ноги были все еще онемелыми после гибернации, холод медленно сменялся болезненным покалыванием. Задернули ширму. Его попросили помочиться в чашку, что он и проделал с восхитительным облегчением. Моча получилась черной как уголь: из организма вышли мертвые наномашины. Бумажный халат оказался недостаточно теплым, чтобы его согреть, хотя он и понимал, что холод был в его плоти, а не в помещении. Ему дали новую порцию горького питья.

— Долго еще ждать, пока у него прояснится в голове? — спросил кто-то.

— День, — ответил врач. — Не раньше, чем завтра.

Его усадили, чтобы взять пробу крови. В дверях, хмурясь, стоял пожилой мужчина в белом халате и с такими же волосами.

— Береги силы, — сказал человек в белом.

Он кивнул врачу, чтобы тот продолжал, и вышел прежде, чем Дональд отыскал ему место во все еще неуверенных воспоминаниях. Потом у него слегка закружилась голова, когда он смотрел, как из вены вытекает его кровь, синяя от холода.

Они ехали в знакомом лифте. Люди вокруг разговаривали, но их голоса доносились словно издалека. У Дональда было ощущение, будто его напичкали лекарствами, но он вспомнил, что перестал глотать их таблетки. Коснувшись пальцем нижней губы, он поискал язвочку — кармашек плоти, где он прятал непроглоченные пилюли.

Но язвочки не было. Она могла затянуться десятилетия назад, пока он спал. Двери лифта разошлись, а у Дональда растаял еще кусочек воспоминаний о том времени, пока он спал.

Его повезли по другому коридору. На стенах были отметины на высоте колес: черные дуги в тех местах, где резина когда-то терлась о краску. Глаза обшаривали стены, потолок, пол, всюду находя признаки столетнего износа. По его воспоминаниям, еще вчера они были почти новыми. Но за прошедшее время многое состарилось и теперь крошилось и осыпалось. Дональд вспомнил, как проектировал точно такие коридоры. И как думал, что они создают нечто, что простоит века. А правда всегда была перед глазами. Правда заключалась в самой идее и смотрела прямо на него, слишком безумная, чтобы воспринимать ее всерьез.

Кресло покатилось медленнее.

— В следующую, — произнес за спиной хрипловатый знакомый голос.

Дональда провезли мимо закрытой двери к соседней. Один из тех, кто его вез, обошел кресло, доставая из кармана связку ключей. Выбрав ключ, он сунул его в замок и повернул. Негромко щелкнув, замок открылся. Дверь толкнули, заскрипели петли. Внутри включили свет.

Это оказалась комнатка, похожая на тюремную камеру. Судя по мускусному запаху, ею долго не пользовались. Лампа на потолке замерцала, прежде чем загореться. Дональд увидел узкую двухъярусную койку в углу, столик возле нее, комод с зеркалом, ванную комнату.

— Почему я здесь? — хрипло спросил Дональд.

— Это будет ваша комната, — пояснил санитар, убирая в карман ключи. Взгляд его молодых глаз скользнул по человеку, катившему кресло, словно ища подтверждения ответу. Другой молодой мужчина в бледно-голубом комбинезоне торопливо обошел кресло, снял ноги Дональда с опор и поставил их на потертый ковер.

Последнее, что помнилось Дональду: он карабкается по горе из костей, преследуемый рычащими псами с кожистыми крыльями. Но это был сон. Каково же его последнее настоящее воспоминание? Он вспомнил иглу. Вспомнил, как умирал. Пожалуй, такое случилось на самом деле.