- Не совсем так. Прокопыч постарался. Святой водой стены, двери, окна, углы окропил да икону с лампадкой повесил. А еще оберег возле дома соорудил. Вы разве не заметили деревянную вырезанную из пня фигурку, что у крыльца?

- Заметила. Его спросила, не художник ли он?

- Настоящий, народный, - вздохнув, улыбнулась Пелагея. - Мы ведь очень старые, а по годам вроде еще не совсем. Время-то здесь остановилось. И вы долго будете в том возрасте, в котором сюда пришли. Года будут идти, возраст ваш будут замерять цифрами, а вы, как и мы, будете все в том же возрастном времени. Это случилось с тех пор, как появилась Евфросиния. Мы не знаем, что это такое. Может, - перейдя на «ты», продолжала Пелагея, - чего выведаешь у самой Евфросинии? - С этими словами, поклонившись Марии в пояс, Пелагея совсем не по-старушечьи вбежала на крыльцо. - Но я не все рассказала. Коз пора доить. Приходи завтра. Творожок поспеет. С этими словами Пелагея плотно затворила за собой входную дверь.

- Почему, - вновь подумала Мария, - меня не приглашают в свой дом ни Пелагея, ни Прокопыч? Наверное, я носитель чего-то такого, что может войти вместе со мной? Ну и дела! - глубоко вздохнув, Мария неторопливо направилась в сторону своего дома.

А из-за желтеющей листвы огромного куста за ней следили сверкающие не старческим блеском глаза черной старухи Евфросинии. Однако кошка Ингурка, чуть отстав от Марии, громко мяукнув, прыгнула на ветку с явными боевыми намерениями.

Наступление следующего дня Мария ждала с нетерпением. Примерно прикинув по времени «рабочий день» Пелагеи, отправилась к дому белой старушки. Пелагея поджидала ее на крыльце почти в той же позе, в которой обычно сиживала: глядя вдаль. Без всякого вступления начала свой рассказ:

- Давно это было. Деревня наша, как я уже сказывала, была многолюдной. Однажды ко мне из города приехала племянница по мужниной линии, а с ней ее знакомая. Лихая бабенка. Весь фронт прошла от Пскова до Будапешта. Грудь в медалях и орденах. Хватка солдатская. Смелая баба. Да и сильная. Сколько мужиков с поля боя израненных на себе перетаскала. Сколько жизней спасла. Катериной звали, по отчеству, кажется, Перфильевной.

Не желая нам с племянницей мешать, поселилась еще при жизни хозяев в том доме, который теперича, Мария, твой. От хозяев она и прослышала про дальний хутор, что еще дальше от нас в глубине леса. Как ни отговаривала ее старая Ермолаиха, говоря: «Нечего там делать! Черное это место. Не один смельчак хаживал, а потом или исчезал, или с ума свихивался. Особливо если за душой какой грех имел. А безгрешных людей, считай, нету». Не послушалась Катерина, пошла. А ведь люди, зная про дурную славу того хутора, даже на дрова не растащили. А можь, и оттого, что далековато. Другие поговаривали: возьмешь хоть гвоздь ржавый - приведешь за собой темную силу. В доме том давно никто не жил. Одна москвичка то ли не знала, купила его за бесценок. Но как одолели ту женщину «стукачи». Что ни ночь, шаги по чердаку да постукивание. Женщина была тоже не из трусливых, раньше спортом занималась, пыталась найти причину стуков. Как застучат, заходят по потолку, она за фонарик и на чердак. Звуки стихнут. Вроде, говорила, все щелочки, уголки у потолочины знала, а поди тебе, снова шишек не сосчитать! Устала она от этих стуков, бросила дом, так как продать некому. Слава уж очень плохая.

- А куда подевалась та москвичка? - спросила Мария.

- Да кто помнит? Верно, в город подалась, а может, и нет. Так вот, - продолжала собеседница свой рассказ. - Решила Катерина сама сходить на заброшенный хутор, тоже со «стукачами» познакомиться. На фронте не на такие страхи насмотрелась, как говорится, «прошла сквозь огонь и трубы, да не попала черту в зубы». А тут какая-то развалина, дом заброшенный. Невидаль какая!

Старый дом встретил Катерину затхлостью, мертвой пустотой. В доме можно было бы жить, если крышу подлатать, дыры в навесе заделать. Скрипучие половицы, печь, старый сундук возле стены да одна кривая лавка, - вот и все богатство. Ночевать Катерина не собиралась. Да и зачем? Если долго не задержаться, то можно к ночи успеть назад вернуться. Но потом передумала, решила все-таки провести там ночь.

Время незаметно подбиралось к Катерине, уставшей от дороги по лесным завалам. Она, устроившись на сундуке, ублажала себя веселыми нотками: «Вот, мол, что такого? Хутор как хутор. Дом как дом! Тоже напридумывали: стукачи там какие-то. Деревенские все сказки! Сядет солнце, тогда посмотрим и послушаем!» Но, когда стемнело и луна заглянула в окно, непонятное волнение, граничащее с каким-то тяжелым внутри тела напряжением, стало овладевать Катериной.

- Ой! - молвила Мария, - как похоже на то, что было и со мной в моем доме поначалу!

- Ясное дело! - отозвалась Пелагея.

- Что ясно? - перебила ее Мария.

- Ясно, что дело темное. Так слушай, коли хочешь знать, - отозвалась Пелагея, продолжая рассказ:

- Ничего, - успокаивала себя Катерина. - Сейчас свечку зажгу, посижу, послушаю, если они есть, этих «стукачей». Не беда, что на дворе ночь. Могу и печку затопить. Не в такой темноте шарахались на фронте. Только так подумала, как в сенях что-то загремело, будто уронили корыто, которого там не было.

И что-то непонятное стало наполнять избу. Спокойно горящая зажженная свеча заколебалась, язычок пламени заплясал мелко и судорожно. Со всех сторон стали выползать черные тени, а в углу, под самым потолком, возник лик женщины. По описанию Катерины, - продолжала Пелагея, - очень похожа на Евфросинию, хотя с ней она еще не встречалась. Где-то за потолочиной застучало сначала тихо, затем все яснее и настойчивее. Долго ли были видение старушечьего лица, а также звук, идущий с потолка, Катерина не запомнила, так как была поражена появлением силуэта черного человека без лица. Расплывчатая фигура медленно надвигалась на Катерину, и она инстинктивно закрыла лицо руками, громко закричала:

- Уйди, нехристь. Черная твоя душа! Сгинь! Кто впереди, того по груди! Кто по бокам, того по рукам! Кто сзади стоит, тот в огне горит! - неожиданно для себя прокричала Катерина детскую кричалку.

Что было потом, не помнила. Но когда Катерина открыла глаза, было светло. Она сидела на сундуке, привалившись к стене спиной. На полу валялись сиреневые бусинки от ее ожерелья и разорванная холщовая ниточка от нательного крестика, что навязала ей на дорогу старая-престарая Ермолаиха, последняя хозяйка твоего, Мария, дома. Больше Евлампию Ермолаевну и ее деда Тимоху - Тимофея Ивановича, царство им небесное, никто не видел. Но зато неизвестно откуда взялась Евфросиния. А потом и пошло и поехало. Стали разъезжаться и исчезать люди. А кто в город подался, а можь, еще куда, вообще непонятно. Тогда и мой сынок уехал. Да так и не объявился по сей день.

- А что стало с Катериной? - спросила Мария.

- А кто знает? Племянница моя по мужниной линии куда-то завербовалась, уехала. С Катериной она так и не встретилась. Разминулись. Эту историю я услышала от самой Катерины. Больше она к нам не приезжала. А Евфросиния вскоре из твоего, Мария, дома ушла жить в пустующий на краю деревни, где сейчас и проживает.

- Так вот почему вы не заходите в мой дом? - усмехнулась Мария, - Думаете, что из него исчезнете? Но я вот не исчезла? Даже, наоборот, с прибавлением! Кошка Ингурка появилась.

- Она-то появилась, а куда подевался ее хозяин - негр? Он ведь тоже исчез?

- Сколько же вы мне загадок загадали. На целую зиму хватит разгадывать. Хотела писать о селе, о жизни одиноких стариков, а вот на тебе! Опять целая фэнтази-история получается?

- Получается, - усмехнулась Пелагея. - Для разгадки Евфросинию попробуй разговорить. Да ты постой! Не уходи! Я сейчас творожок принесу, с вечера отварила! Для удаления пахты вот над тазиком в марлевом мешочке на кухне висит.

После рассказа Пелагеи о событиях, связанных с ее домом, Марии вдруг совершенно расхотелось возвращаться в свое жилище. Но не ночевать же на улице? Войдя в переднюю, осмотрелась по сторонам. Какое жалкое убожество? Эти бревенчатые стены, деревянные лавки, постоянно темнеющий стол? Даже побеленная печь уже не вызывала прежнего восторга. Радовало только то, что в доме после уже рано темнеющего и прохладного вечера было тепло. «Пожалуй, - подумала Мария. - Пора в доме создавать уют, иначе можно, действительно, как говорит Прокопыч, завянуть». Она достала из-под рогожи в углу подаренные городской приятельницей, которая была связана с домом народного творчества, домотканые половики, на стол постелила вышитую крестиком нитками мулине скатерть. Под иконку, что висела в углу, на полочку в виде уголка постелила кружевной платочек, затем, достав из чемодана куски цветного ситца, принялась мастерить занавески на окна. Хотя от кого надо было зашторивать окна? От дедушки мороза, что пожалует в скором времени? Закончив с деревенским уютом, усмехнулась: