– Нет! – опять зарыдала Рыска, – Я даже думать об этом не хочу! Я лучше сдохну!

– Тебе нельзя, – уже совершенно успокоившись, произнёс Альк, гладя Рыску по щеке, – Тебе ещё сына растить. Кстати, – он лёгким неуловимым движением снял перевязи мечей и отдал ей. – Передай ему... Я обещал. Пусть он учится. Жаль, не смогу помочь...

– А ты как без них? – пролепетала Рыска, принимая оружие из его рук и во все глаза глядя на любимого, в очередной раз проклиная себя за потерянные годы и за то, что её сынок так и не познакомился с ТАКИМ отцом.

– Ничего, у меня ещё один есть, – успокоил её Альк, – А там и до дома недалеко. Там найдётся ... да и не в этом дело... – он снова со вздохом обнял Рыску, немного помолчал и добавил. – Если всё же суждена мне смерть, помни меня, – Рыска вздрогнула, а Альк продолжал, – Ещё передай Крысолову... Учителю... спасибо за всё... Мою признательность и ... поклон. И Жару – привет, – он отстранился, снова заглянул в заплаканные глаза, – А уж если встретимся ещё, тогда... Тогда я клянусь честью рода Хаскилей, что больше не оставлю тебя и никогда не допущу, чтобы ты плакала или грустила. Не забывай ни одного слова из того, что я тебе сказал.

– И те слова?.. – опустив глаза, спросила Рыска. Спросить об этом было самое время...

– Какие?

– В нашу первую ночь... В кормильне... По-саврянски, – она вдруг покраснела, как в юности.

– Ты уже тогда поняла? – удивился Альк – и тут же улыбнулся, приподняв её голову за подбородок. У Рыски сердце застряло в горле. Нет, подумала она, пусть не повторяет! Пусть лучше останется жив, даже если не с ней...

– Я повторю, – с достоинством произнёс саврянин, – Я люблю тебя, Рыска из Приболотья. Очень люблю. Больше всех на свете. Не забывай этого, – Альк в последний раз поцеловал Рыску. – Береги себя и нашего сына, – добавил он и, развернувшись, направился к нетопыриному стойлу.

Выход из стойла был прямо на улицу, поэтому Альк исчез из виду, лишь войдя туда. Рыска ещё долго просто стояла и смотрела на ворота, за которыми он скрылся, а дождь все шёл и шёл. Но она этого не чувствовала. Она ничего не чувствовала, кроме боли в собственной душе.

Кто-то положил руку ей на плечо, и дождь почему-то вдруг закончился, точнее, на голову ей перестало капать. Рыска обернулась. Глава Чеговицинской Пристани стоял рядом, справа, прикрывая её зонтом.

– Пойдём, девонька, хватит мокнуть, – ласково сказал он и, взяв её под локоть, мягко развернул к крыльцу, – Пойдём, чаю выпьешь или покрепче чего...

– Я умру сейчас... – сообщила она, глядя на старого путника расширенными глазами.

– Не-ет, – возразил он, качая головой, – Не умрёшь. Я тебе не дам, – он вздохнул. – Хватит, не плачь, я ж понимаю всё. Пойдём, пойдём, – слегка подталкивая девушку, он увёл её в свой кабинет.

Она оборачивалась всю дорогу до крыльца, но Альк не вернулся. Да она этого и не ждала. Она просто старалась получше запомнить широкий двор с набрякшими от дождя деревьями, большой деревянный амбар, где прятались от ненастья нетопыри, высокий, в полтора человеческих роста, забор, покрашенный в болотный цвет, высокого мужчину в чёрном плаще, удаляющегося прочь, и одну из белых кос, трепещущую на ветру.

...Наверх, в комнату, где она оставила свои вещи, Рыска подняться не смогла – просто обессилила и приросла к месту, обнявшись с мечами, там, где присела, в кабинете старого путника. А потом напилась какой-то настойки по брови и упала с табуретки, но мечи не выпустила. Глава Пристани со вздохом уложил её на старый шаткий топчан и укрыл покрывалом. Забрать у девушки мечи так и не получилось.

Глава Чеговицинской Пристани очень жалел Рыску, как и всех женщин на свете, не смотря ни на их возраст, ни на статус, ни на национальность.

Дело было в том, что за прошлый год у него овдовела одна дочь и умерла вторая – упала с коровы и сломала шею. С тех пор он не выносил женских слез и готов был сделать что угодно, лишь бы успокоить несчастную. Да и письмо, адресованное Альку Хаскилю, он читал, и байки о Рыси и Вернувшемся тоже слышал, справедливо полагая, что истина где-то рядом. Скорее всего, пришёл он к выводу, ничего такого в них нет, они просто несчастные, вечно их друг от друга отводит, и произошедший на его глазах эпизод их жизни был тому ярким подтверждением.

Когда путник засиделся в своем кабинете за полночь, за ним пришла жена, благо, жилище Главы Пристани в Чеговицах располагалось в том же здании с другой стороны.

– Я тебя заждалась, – с укоризной бросила сухопарая, рано постаревшая саврянка. Вообще-то она была привычна к задержкам мужа. Раньше он и подавно редко бывал дома, всё больше по трактам разъезжал, но в последние семь лет осел, приняв управление Пристанью. Но сегодня женщине не спалось.

– Тут... беда приключилась, – признался муж, указывая на девушку, спящую в обнимку с мечами, – Девочка вот... Плохо ей, – старик едва сдержался, чтобы не пустить слезу.

Жена путника принюхалась.

– Так она ж пьяная! – склонив голову на бок, заметила она.

– Так я и напоил, – не стал отпираться путник. А потом рассказал жене вкратце всё, что видел и понял.

– Почему ж ко мне не привел? – выслушав, спросила жена, – Я б хоть уложила нормально...

– Ей сейчас всё равно, где спать, – махнул рукой мужчина, – Слезами умывалась, сердешная. Её бы воля – поехала с ним, не раздумывая, да вишь ты, служба. Служба... – он помолчал, вспомнив горестный момент из своей жизни. – Она плачет, никак не успокоится, а он тоже стоит, лица на нём нет. И туда надо – дитё с женой помирают, и тут не бросишь. Сам чуть не плачет... А потом мечи ей отдал и уехал. Знаешь, кто он?

– Кто же?

– Посольский сын. А она из весчан, ещё и из Ринтара. Небось родители его им пожениться не дали, вот и мечутся теперь, бедолаги, – он снова помолчал, борясь с комом в горле. – И чего к детям лезть? Сами разберутся... – и всё же пустил слезу, хотя и сразу её отер.

– Уж и не юная, – вздохнула женщина.

– Где ж тут юность, раз уже путница? Лет тридцать, почитай... Пошли уж, пусть спит. Утро вечера мудренее, – Глава Пристани поправил на девушке покрывало, подул на свечу и вышел вслед за женой.

*

Рыске снился сон.

Она – и вроде не она входила в покои ее величества. Она – и вроде не она, как всегда, при оружии и с длинными чёрными косами открыла дверь в комнату для совещаний, ту самую, у лестницы, вошла, поприветствовала тсарицу. Косы привычно хлестали по спине при каждом шаге.

Исенара встала ей навстречу – и тут стало темно.

...А когда лампы снова загорелись, её величество, вся окровавленная, лежала на полу возле кресла. Алые капли расплескались по светло-бежевому ковру...

– Ваше величество, нет!!! – закричала она – теперь уже точно она.

А потом вбежали стражники, заломили за спину руки и потащили вниз по лестнице.

– Это не я! Не я! – слышала Рыска свой голос.

Но её никто больше не слышал...

...А потом открыла глаза.

Было так темно, что Рыска не сразу и поняла, где находится. Руки онемели, сжавшись на чём-то длинном и холодном. Пошевелилась и упала с узкого топчана, неплохо приложившись об пол боком, бедром и виском. Была бы трезвая, поранилась бы. Одновременно с падением, раздался жуткий звон.

Рыска с трудом поднялась, потирая ушибленное и шипя от боли. Зато сразу вспомнила, где она.

Мир был настолько нереальным и чужим, словно она впервые попала сюда.

В кармане обнаружилось огниво, на столе нашлась и свечка. Путница высекла искру, затем осветила комнату. На глаза попался старый гобелен, пыльный и рваный, зато изображающий лесное озеро и пару лебедей с птенцами.

– Эх, лебеди, птицы белокрылые... – прошептала она сама себе.

Все вспомнилось...

Рыска, шатаясь, подошла к мечам, бережно подняла их, словно это были не мечи, а её родные дети, уложила их на топчан и уселась рядом.

Чем дольше разлука, тем радостнее встреча, но тем тяжелее будет новое расставание.