С него мигом слетел весь сон. Вот, отвлёкся совсем на немного, и это случилось!

За последние семь дней, с тех пор как они покинули замок, его не оставляло ощущение, что он находится в аду. Ничего удивительного, сам себе дороги перепутал!

…Пока они добирались до места, с неба беспрестанно сыпало и мело. Хотя дорогу и чистили, толку от этого было мало.

Альк уже сто раз проклял свою сговорчивость и молча ругал себя за то, что пошёл на поводу у жены и повёз ее рожать к сестре.

Дорогу он, конечно, поменял, и снег в какой-то момент прекратился, слегка потеплело, а потом солнце так ярко засветило, что с деревьев закапало. В преддверии весны такая погода не была в диковинку. Как и последовавший за оттепелью мороз…

Подтаявший за день снег ночью схватился ледяной коркой. Мало того, что дорога превратилась в каток, так ещё и ветер поднялся, принеся новую порцию снега. Все, чего Альк добился сменой дороги, так это того, что под колёсами и коровьими копытами было теперь не просто снежное месиво, а снежное месиво на скользкой основе. Ещё и северный ветер подул с пугающей силой. И хотя до приморской вески все добрались целыми и невредимыми, времени на это ушло в полтора раза больше. К тому же, как Альк и предполагал, Дамире стало плохо: растрясло, да ещё и простыла.

Не особо-то им и обрадовались, когда на закате пятого дня, усталые, злые, замерзшие ввалились они в небольшой весчанский дом. Дамира орала дурниной: начались схватки, при этом её ещё и трясло в лихорадке. Всё большое семейство Дамириной сестры вынуждено было разбрестись ночевать по соседям.

Своих слуг, кроме одной, взятой специально для помощи в родах, Альк отправил ночевать в кормильню, хозяин которой, почуяв, в чём дело, постарался ободрать знатного господина как липку. Альк только рукой махнул — не обеднею, — и заплатил затребованную сумму. В другое время он наказал бы кормильца, но сейчас ему было не до этого. В итоге довольные слуги пошли гулять за хозяйский счет, и Альк искренне им позавидовал. Что ему предстоит, до конца он пока не видел, но чувствовал: ничего хорошего. Как пошло через одно место, так уже и будет.

В избе было натоплено так, словно это не изба, а баня. Служанка, сестра Дамиры Алида и Алькова мать суетились возле роженицы.

— Иди сюда! — неласково окликнула его мать.

А он только присел и поднес ко рту кружку с водой…

— Зачем? — вяло спросил Альк.

— Что значит — зачем? Тебе полагается быть рядом с женой, — напомнила уже Алида. — Разве ты не знаешь? Иначе твоё место займет Саший!

— Не пойду! — буркнул Альк, — Я устал, прилечь хочу. «Тем более, родит она ещё нескоро», — но это вслух он уже не сказал.

— Пойдёшь как миленький! — рявкнула мать.

Альк так устал, был так зол и раздражён, что продолжить спор ему было легче, чем подняться.

— Много, интересно, отец с тобой сидел, мам? — зашёл он с другой стороны.

— Когда тебя рожала, он как раз уезжал по делам. Вот и получилось!.. — не осталась в долгу мать.

Вздохнув, Альк взял табуретку и сел в изголовье кровати, на которой корчилась Дамира. Ему было её по-человечески жаль, но не более того. На дороги он взглянул и ужаснулся: ничего определенного, несколько «до развилка», а остальные такие, что лучше уж вообще ничего не трогать. Мучиться несчастной девушке предстояло до-о-олго, а исход терялся в паутине дорог.

Есть Альку не хотелось, как обычно от волнения, а вот в сон в тепле потянуло моментально, но прилечь ему так и не дали. Если женщины могли меняться, периодически уходя отдыхать, то его заменить было некому. Представив, как комфортно было бы в замке, усевшись в кресло, ожидать результата родов, Альк совсем загрустил. Да и отец там вполне мог его заменить, хоть на время: не обязателен муж, можно и кого-то другого из родственников-мужчин за плечом роженицы усадить.

Но это мечты. По факту оставалось сидеть и ждать. Альк и сидел, злясь от усталости, готовый вот-вот уступить свой пост Сашию. Дороги перед его глазами были размыты и неясны, да еще и голова разболелась от воплей: помимо него, Дамиры и трёх женщин, в избе находился ещё и маленький ребёнок, новорожденная, не больше месяца, малышка, дочь Алиды, о которой говорила жена. Так вот, девочка периодически плакала, добавляя суматохи.

Более полутора суток прошло, пока в родах, наконец, наметился сдвиг, и Альк увидел его первым: одна из дорог, раздвоившись, определилась. Оставалось повернуть, чтоб попасть на неё.

— Крысу подай, — попросил он мать.

— Я ее боюсь, — ответила женщина.

— А мне нельзя отсюда уходить, — мстительно произнёс он.

Ругаясь себе под нос, госпожа Хаскиль пошла за «свечой».

— Только за хвост не бери! — предупредил Альк с ухмылкой.

Брезгливо, двумя пальцами, мать подала ему крысу.

— Тихо все! — велел он, сосредотачиваясь на дороге. Ворот лег в руку. Альк закрыл глаза.

… Зелёное поле переходит в пшеничное — и становится золотым. Ярко-синие, цвета осеннего неба, васильки, то тут, то там выглядывают из колосьев. Белые пушистые облака пасутся в небесах, словно барашки. Лето до того разгулялось, всё до того прекрасно, что думать о плохом просто невозможно. Да и причины нет. Что может быть плохого в таком чудесном мире?

Добротный весчанский дом с палисадником, огороженный реденьким, невысоким заборчиком, вплотную притулился к берегу озера, такого гладкого, что отражающиеся в нём предметы прорисованы с невероятной четкостью.

На берег озера высыпает стайка мальчишек, лет по восемь-десять. Чёрные волосы, чёрные глаза, крепенькие фигурки ринтарцев. И лишь один резко отличается от всех: он на полголовы выше товарищей, стройный, как тополёк, худенький и светловолосый.

Он не просто чуть светлее других ребят: его волосы, заплетённые в две косы, чуть ли ни одного цвета с облаками в небе. И глаза — яркого жёлто-зеленого цвета.

Видно, что он здесь главный: ребята пропускают его вперед, указывая на озеро.

Паренёк берет камушек, один из зажатой в кулаке горсти и пускает по воде «лягушкой». Камень скачет до середины озера. Второй доскакивает почти до противоположного берега.

Мальчишки начинают прыгать, кричать, выражая восхищение. А светловолосый стоит, скрестив на груди руки и задрав нос. Он не подаёт виду, но его просто раздувает от гордости.

Друзья вновь показывают ему на воду, прося подтвердить звание лучшего пускателя «лягушки». Мальчик снова небрежно прицеливается, и тут один из товарищей легонько толкает его в бок со словами:

— Смотри, кажись, твоя мать приехала!

Светловолосый резко оборачивается. В глазах его загорается радость. Камешки горстью летят в озеро, а мальчик уже бежит в сторону леса, за околицу вески. Бежит быстро, легко, радостно.

— Мама! Мама приехала! — кричит он на бегу.

Нетопырь, подняв дорожную пыль, резко останавливается. Стройная, гибкая, как змея, черноволосая девушка спрыгивает со своего скакуна, откинув за спину две длинные, толстые косы, на ходу снимает ножны двух мечей и не глядя бросает их в траву на обочине дороги — не до них сейчас, у неё есть дело важнее, — и бегом устремляется навстречу мальчику.

Прыжок, второй, третий — и вот она уже подхватывает на руки врезавшегося в неё ребенка, начинает кружить его, взбивая пыль, топча ромашки у обочины. А потом замирает на месте, накрепко его обняв.

Затем ставит сына на землю, присаживается перед ним на корточки и смотрит в его глаза — такие же, как у неё самой.

— Мамочка! — шепчет мальчик, и девушка снова обнимает сына, прижимается щекой к его груди, улыбается, закрыв глаза. Чёрные косы метут дорогу – ей нет до этого дела.

— Сыночек мой! — шепчет она в ответ. — Альк…

— Альк? Ну ты спишь, что ли?

Альк вздрогнул и чуть не упал с табуретки.

— Да нет, конечно, — сердито ответил он со сна.

— Так расплетай косу! Ты теперь папа! — весело говорит мать. — Крысу только убери, — напоминает она.

Мир обретает реальные краски. Он снова в весчанском доме, рядом кровать с роженицей. Женщины суетятся, младенец заливается на руках у бабушки.