Викентий Сигизмундович еле удержался от смеха, с умилением глядя на взъерошенного Аверина, мрачно нахохлившегося по другую сторону стола. Но сегодня решительно ничто не могло испортить радужного настроения Радзинского. Он уверенно двинул стол в сторону и сумел впихнуть в образовавшуюся щель второй стул. Теперь Николай Николаевич оказался практически зажат в своём углу.
– Никуся, – покровительственно приобняв спинку аверинского стула, проворковал Радзинский. Он попытался придать своему голосу самое покаянное звучание, на которое только был способен. – Никусечка, я безмозглый пижон – я признаю. Я злой Карабас, коварный манипулятор. Но я готов пообещать, что больше я так не буду. Только не сердись, дорогой… – Он подпустил ещё больше шёлку и сладости в свою напевную речь.
– Ты это уже обещал, – сухо прервал его Аверин.
– Никуся, я вчера…
– Я видел уже ночью что, где и с кем ты вчера… – злым голосом перебил Николай Николаевич. Он рывком развернул к себе ноутбук и мрачно поглядел на экран. Внезапно заинтересовавшись, он прокрутил документ к началу и принялся читать, с каждой строчкой увлекаясь всё больше. Радзинский, ухмыляясь, незаметно подсунул ему чашку чая и кусок пирога, от души посыпанный сахарной пудрой. Машинально расправившись с пирогом, Аверин лизнул сладкие пальцы и сразу с досадой вспомнил о хороших манерах. Он хмуро взглянул на Радзинского и тот заботливо подал ему салфетку.
– Это …здорово, – слегка севшим голосом признался через некоторое время Аверин. – Сразу видно, что тебя посетило вдохновение. – Он рассеянно заглянул в опустевшую чашку и смущённо пролепетал «не надо», когда Радзинский бросился наливать ему ещё чаю.
– Значит, ты одобряешь?.. – осторожно поинтересовался Викентий Сигизмундович.
Николай Николаевич вздохнул и надолго припал к чашке.
– Ты придумал всё идеально. Аж дух захватывает. Вики, я очень расстроюсь, если хоть что-то из твоих установок не сбудется.
– Может, я в таком случае попадаю под амнистию? – лукаво намекнул Радзинский.
– Кто я такой, чтобы прощать или не прощать тебя? – вздохнул Аверин. – Я могу только надеяться, что с тебя за это не спросят. И что обо мне ты будешь вспоминать не только после, но и до того, как наступит очередной «крайний случай». И не надо оправдываться. Я прекрасно знаю, что ты скажешь. Что Панарин слишком силён, чтобы воздействовать на него другим способом, что князевское дело слишком значительно, чтобы пускать всё на самотёк, что Руднев чересчур опасен, чтобы оставить его без присмотра… Но объясни мне, зачем после этого ты сел за руль?!! Да ещё имел наглость позвонить мне и ничего не сказать! Что – трудно было попросить приехать за тобой?!!
– Эм-м… Коль, я знал, что доеду. Поверь мне. И я не мог ждать. Так что…
– Ну да. Конечно. Опять ты кругом прав, а я – только зря истерики устраиваю! – обиженно отвернулся Николай Николаевич.
– Я этого не говорил! – поспешно открестился Радзинский, придвигаясь к другу поближе. – Наоборот, мне очень приятно, что ты за меня так переживаешь. – Он бережно взял хрупкую аверинскую руку и нежно её погладил. – Ты вообще единственный человек на всём белом свете, который обо мне беспокоится. Все остальные считают, что я такой крутой – чего волноваться за супермена? – хмыкнул он.
– Пирог очень вкусный. Только пудры столько не надо, – печально ответил на это Аверин.
Радзинский с облегчением расхохотался. Он закрыл ноутбук и отодвинул его подальше.
– Понял. – Он энергично принялся накрывать на стол. – Коль, мне, правда, очень стыдно, – лукаво поглядывая на друга, оживлённо говорил он. – Прям сквозь землю хочется провалиться – честное слово! Я тут подумал: заездили мы тебя. Может нам махнуть куда-нибудь на недельку-другую? Отдохнуть. Туда, где море… В Грецию, например?
– Я же просил – меньше пудры, – сухо ответил Николай Николаевич. – Мои мозги – не пирог. Я прекрасно знаю, что Костас звонил тебе позавчера и в панике умолял тебя приехать. Наверняка курьер уже билеты доставил.
– Коленька! Ну, какая же ты лапочка, когда дуешься! – умилился Радзинский и со смехом потрепал Николая Николаевича за щёку. – Ну, просто прелесть! – он стиснул друга в объятиях и взъерошил своей огромной лапой седые аверинские волосы.
– Хватит меня тискать, – яростно прошипел Аверин, выворачиваясь. – Я от этого добрее не стану! – И, вопреки собственным словам, добрея прямо на глазах, снисходительно добавил, – С тебя десять плиток шоколада.
– Колюнечка, ну куда тебе столько? – радостно ужаснулся Радзинский. – Ведь это же… вредно…
– Не вреднее, чем безответственное поведение за рулём, – сурово припечатал Николай Николаевич. – Когда самолёт?
====== Глава 61. Киллер ======
Бергер был ужасно задумчив и непривычно неразговорчив. Прислонившись плечом к холодильнику, он с абсолютно отсутствующим видом пронзал пространство над головой Романа холодным светом своих синих глаз. На столе перед ним совершенно нетронутой остывала чашка крепкого чая. Это был первый день пребывания Кирилла дома после больничного заключения. Но, ни этот факт, ни апатичное настроение приятеля нисколько Романа не смущали. Он молча пил чай и беззастенчиво разглядывал слегка похудевшего и побледневшего в больничных застенках товарища.
Роман безо всякого приглашения явился к Бергерам практически в тот самый момент, когда Кирилл только переступил порог своего дома. Для такой настойчивости была причина.
– Я завтра уезжаю на дачу к тётке. До конца каникул, – сообщил Роман, отвечая на вопрос Катерины Сергеевны о своих дальнейших планах на лето. – Вы Кирилла со мной отпустите? – Было приятно почувствовать, наконец, пристальное внимание со стороны безучастного до этой минуты ботаника: взгляд Бергера не испепелял – нет – он давил – весомо и вполне ощутимо.
– Мне кажется, что это не совсем удобно… – неуверенно начала Катерина Сергеевна.
– Ну что Вы! Мои родители будут только рады! И Лидия Вениаминовна – тоже. У неё огромный дом и она живёт в нём совсем одна. Муж умер – он был художником и это, кстати, его дом. Детей у них не было. А Кириллу, мне кажется, просто необходимо поправить здоровье на свежем воздухе.
– Ты прямо-таки коммивояжёр – так завлекательно всё расписываешь! – поддела его Катерина Сергеевна. Она была довольно остра на язык, и даже супруг не всегда решался с нею спорить.
– А у меня своя корысть – довольно цинично признался Роман. – Отправляться в ссылку в такую глушь в одиночестве – приятного мало. Общаться там практически не с кем, а мне уже не пять лет, чтобы от рассвета до заката плескаться в озере, или ловить кузнечиков. А сидеть круглые сутки за компьютером можно и в Москве. Какой смысл тогда уезжать?
Как Роман и предполагал, мнение Кирилла в этом вопросе совершенно не учитывалось. Как мама скажет, так и будет. Это Роман ясно увидел, когда готовился к сегодняшнему визиту. Данный факт ужасно его обрадовал. Ведь уговорить самого Бергера поехать с ним шансов было мало. Да ещё за такой короткий срок. А договориться с бергеровой родительницей – авторитарной и беззастенчиво помыкающей своим кротким и покладистым сыном – элементарно. Поэтому участь несчастного ботаника была заранее решена. Даже «помогать» Катерине Сергеевне принять правильное решение практически не потребовалось. Практически. Ну а Бергер переживёт. Как говорится: назвался груздем – полезай в кузов. То есть в данном случае назвался Ключом… Ну, да это неважно!..
Вечером позвонил Радзинский. Поздравил.
– С чем? – аккуратно поинтересовался Роман.
– С успешно проведённой операцией, – охотно пояснил Викентий Сигизмундович. – Молодец, – похвалил он. – Всё просчитал. Нигде не ошибся. Стопроцентный результат. Такие люди нам нужны. Впрочем, я в твоих талантах никогда не сомневался. Я тут даже подумал… Может нам из тебя президента вырастить? Ну, или там премьер-министра… Израиль подойдёт в качестве плацдарма?
Роман ответил не сразу. Поразмыслил…
– Нет.
– Почему? – искренне огорчился Радзинский.
